Футуризм и всёчество. 1912–1914. Том 2. Статьи и письма - Илья Михайлович Зданевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Илья Зданевич
35
В.К. Зданевич – И.М. Зданевичу
<Тифлис, 27 марта 1913 г.>
Телеграммы сыплются градом… Вопросы наши так же: зачем перешёл? А солнце-то, от которого даже цветы расцветали там, где им, казалось бы, вовсе не место? А «хороший» стол? А чучхелы – бедные провинциалки – сумеют ли добраться до немецко-английского проспекта? и т. д. Со страхом и нетерпением жду завтр<ашних> газет. Все нам с тобой знакомые обыватели знают о твоём предполагаемом выступлении. Объявления во всех москов<ских> газ<етах> распространили твою «славу», они же подтвердят её. Жду писем и сообщения, что ты обратился от лекций художественных (?) к правовым.
В. 3<даневич>
36
В.К. Зданевич – И.М. Зданевичу
<Тифлис, 28 марта 1913 г.>
Илья, довожу до твоего сведения мой ультиматум: или ты вовсе не читай доклада 7 апреля, или измени его так, чтобы он был похож на доклад, а не на «то», что ты проделал в Москве. Дальше идти некуда, или остановись, или измени дорогу. «Побуянил», довольно. Вышло слишком. Ты не подумал, вероятно, что если скрываясь за анонимом, можно было буянить подобным образом, то совершенно невозможно создавать себе такую а 1а Пуришкевич125 всероссийскую известность глупостями. Нужна мера, это мудрое правило, по-видимому, совершенно не принимается вами в соображение. И очень жаль. Французы больше всего на свете боятся быть смешными, я очень разделяю это, и потому мне очень стыдно за тебя, так как ты был смешон… Все газеты слишком единодушно говорят об этом, чтобы это было иначе. Да и как иначе? Так вот: если будешь всё-таки читать, чтобы никаких «башмаков» не было, – это раз, во 2-х, сократи доклад, он был слишком длинен, в 3-х, изложи сущность футурист<ической> фантазии объективно… Никаких <<Мы — футуристы»… футуристы – это «они», а не «мы». Пожалуйста, если ты не хочешь сделать мне слишком большую неприятность, ты сделаешь, как я говорю… Хотя «вы», фут<уристы>, отрицаете детей и матерей, но сделанного не вернуть, как никак, а мы с тобой всё же: мать и сын… Можно всё, что угодно, сказать о ком-нибудь, они, эти «кто-то», говорят то-то, утверждают то-то, но кричать: <<Мы>> — это страшно глупо, а главное смешно, смешно… Кто это «мы»? Разве сочувств<ие> кому-нибудь значит «мы»… Ларионов вот показал себя именно тем, что он есть – невоспитанным мужиком, если только в этом скандале не было намерения привлечь публику на выставку «Мишень»?126 Ларионов, конечно, отлично сознаёт всю комичность этого диспута, но ему что? Ненавижу его, бессовестного афериста! И Кирилл заблудился в разных «измах» и потерял всё, что имел, соблазнённый «славой» – участием на выставках и возможностью писать картины в одну десятую секунды, а ты теперь, поддерживаемый им или ими, выкинул такой «трюк», который надолго будет спутником твоего имени. Если эта лекция 7<-го> состоится, то, конечно, она привлечёт массу народа в ожидании нового шутовства и скандалов, но так как повторяться скучно, прочти прилично. Если бы не этот дикий конец, не это побоище, м<ожет> б<ыть>, и твои выкрики прошли менее заметны, но Ларионов оказал тебе услугу, можешь быть благодарен. Я купила шесть Моск<овских> газет и насладилась вполне. Боюсь, что и тифлисские газеты перепечатают самые пикантные места… А если к этому потоку почтенной известности ещё ты прибавишь из Петер<бурга> что-нибудь… будет слишком… Папа больше не смеётся. Приезжает Сологуб и будет читать о «новом искусстве»127. Бедное искусство. Новое… старое… Чем больше о нём читают, чем больше его объясняют, тем меньше его уважают и понимают. А когда ты возьмёшься за подготовку к экзаменам, ведь остался всего один месяц, сядешь ты, братец-футурист, отличным манером. Целую.
В. Зданевич
37
И.М. Зданевич – В.К. Зданевич
<Петербург, Кронверкский пр., 65., кв. 7, 30 марта 1913 г. >
Дорогая мама, бумага моя вышла, и теперь приходится писать на обрезках. Получил твоё письмо и весьма скверно настроен, что ты болеешь. Во всяком случае, постарайся поехать в Батум, там скорее поправишься. Вчера справляли новоселье. Была Марина Алексеевна, Доморацкий и Жора Чернявский, который поселился со мной в одной квартире. Сидели долго, и было не скучно. В московских бульварных газетах всё никак не могут успокоиться, фельетонов и ругательств не оберёшься128. Если ты предполагаешь, что я сознательно иду на скандал, то ошибаешься. Мне всегда аплодируют, и много аплодировали на московском вечере, но я не виноват, если публика не может переварить моих утверждений. Афиша петербургского вечера готова. Между прочим, градоначальник запретил прения после московского диспута. Пока я был в Москве, афишу напечатали без моего просмотра и получился у неё неприлично-бульварный вид. У меня теперь уверенность в своих силах, и потому и занятия, и всё идёт лучше. Об экзаменах напрасно беспокоишься. Впрочем, ты постоянно хочешь что-нибудь накаркать. Представь себе, что желания ехать в Париж у меня никакого. Я бы предпочёл жить в Кабулетах. Впрочем, конечно, было бы глупо не воспользоваться возможностью. Что ты мне советуешь откладывать. Ничего у меня нет и не будет. Раньше хоть покупал книги и галстуки, а теперь ни того, ни другого и, вообще, ничего нет. Посылать на брюки ничего не надо. Два месяца доношу и эти. Пиджак мне подрали порядочно, но кое-как зашил. Особенно пострадал один карман. Ты на меня не сердись, что я редко пишу, но как-то не тянет. Замечания относительно переписки правильны. Я веду её аккуратно,
