В мечтах о швейной машинке - Бьянка Питцорно
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Удачный опыт затем не раз повторяли и летом, и зимой. Синьора Тереза даже подписалась на французский модный журнал, державший дам в курсе самых последних моделей, к тому же они обнаружили, что в числе прочего могут заказывать у Тито Люмии бумажные выкройки. Руководила производством синьорина Джемма. Именно она кроила и собирала модели, хотя остальные трое научились так хорошо шить, отделывать и украшать платья, что казалось, будто они сработаны профессиональными портнихами в самом настоящем ателье. Естественно, всё приходилось планировать вовремя. Случалось, что ткани, предложенные Люмией, для платьев не подходили, и оставалось только ждать новых. Мода тоже менялась, а новые выкройки не всегда были так уж просты в исполнении. Но синьорина Джемма оказалась отличным организатором, и домашняя лаборатория ещё не пропустила ни одного сезона: каждые шесть месяцев служанка выходила утром на проспект, вопя во всё горло: «Платья для нашей синьоры и юных синьорин, прямо из Парижа!»
Теперь она несла на голове целых три коробки, удерживать которые даже при помощи обруча оказалось для бедняжки слишком трудно и утомительно, особенно зимой, когда ткани были плотнее и тяжелее. Но синьорина Джемма и здесь нашла выход: по её словам, не было никакой необходимости на самом деле носить в коробках одежду – ведь за время недолгого пути от вокзала до дома никто не станет их открывать, чтобы проверить содержимое. Так что их можно запросто носить пустыми или с ненужными обрезками ткани внутри.
Служанка, напуганная двойной угрозой, геенны и увольнения, так никому и не выдала тайны дома Провера, даже когда выросла и ушла служить в другую семью. В кухню перебралась очередная девушка из глухой деревушки, которая также принесла клятву, за ней настал черёд Томмазины. Томмазина тоже оставалась нема как могила – отчасти и потому, что, помимо фразы, которую нужно было выкрикивать на протяжении всего проспекта, она не понимала и не могла выговорить ни единого слова по-итальянски, общаясь на малораспространённом диалекте, который разбирала только синьорина Джемма.
До сих пор всё шло гладко: никто в городе ни разу не заподозрил обмана, и молва о платьях, каждый сезон доставляемых из Парижа, разнеслась повсюду, даже в соседние городки, повсеместно вызывая у благородных синьор восхищение и зависть к «этим лицемерным святошам Провера».
Так называли обеих девушек, поскольку было известно, что, покончив с естественными перипетиями подросткового возраста, они стали скромными и послушными – как говорят, без тараканов в голове: не читали романов, когда случалось появляться на людях, даже глаз не поднимали, не флиртовали с молодыми людьми, никогда открыто не высказывали склонностей или предпочтений. Вся их жизнь проходила между домом и церковью, а церковь была так близко к дому, что поход туда не стоило бы называть даже короткой прогулкой. Единственное доступное им «развлечение» состояло в двухнедельных духовных упражнениях в монастыре бенедиктинок, что располагался в горах неподалёку от нашего города. Разумеется, в одиночку они туда не ездили: их всегда сопровождала мать или тётка. Такая безупречность поведения в сочетании с отцовским богатством и ожидаемым приданым сделала их весьма популярными среди юношей из хороших семей, и адвокат Бонифачо уже получил немало осторожных предложений, так что если ни у одной из сестёр, несмотря на возраст, до сих пор не было жениха, то лишь потому, что отец слишком высоко их ценил.
Лучшей партией в городе считался тогда молодой Медардо Беласко, любимый племянник епископа, в доме которого он вырос настолько религиозным, что собирался поступить в семинарию и отказался от этих мыслей лишь потому, что был единственным наследником своего рода, и родители, как, впрочем, и дядя, умоляли его не дать семейному древу зачахнуть. Вслед за ним шёл старший сын барона Ветти, дон Косма, который, отучившись в Военной академии в М., вернулся в город в звании капитана, а, следовательно, обладал знанием мира, значительно превосходящим знания большинства его сверстников. В своих мечтах адвокат Провера предназначал его Иде, в то время как молодой Беласко казался ему идеальным мужем для Альды. Тайно, чтобы не скомпрометировать дочерей, исследовав этот вопрос, он до сих пор не встречал со стороны возможных женихов ни сопротивления, ни возражений, но понимал, что в таких делах лучше не торопиться. Необходимо было ещё организовать встречу всех четверых молодых людей, как бы случайную, чтобы у девушек сложилось хорошее впечатление о женихах и они не сочли выбранные для них их отцом партии неприятными, если не отвратительными, как это случилось несколько лет назад с дочерью инженера Биффи: та, чтобы не выходить замуж за графа Агиати, за которого её сговорил отец, вовсе убежала из дома, спровоцировав огромный скандал, ещё и потому, что до сих пор не было известно, где она, с кем и как зарабатывает на жизнь.
Молодых людей Альда и Ида видели несколько раз, но всё время издали: с балкона, в церкви, в театре, в парке... Разумеется, и те, со своей стороны, тоже знали, как сёстры выглядят, однако никогда с ними не заговаривали, никогда не слышали их голосов. Впрочем, они не беседовали и с другими девушками, не слушали пересудов и сплетен, а жизнь вели такую замкнутую, что казалось, будто им хватает друг друга и они не чувствуют потребности ни в дружбе, ни во встречах с ровесниками. На прямой вопрос обе сказали, что с отцовским выбором согласны, и, получив эти заверения, адвокат решился на следующий шаг в переговорах.
Так и обстояло дело, когда, повергнув в экстаз светских дам, богатых горожан и аристократов, было объявлено о скором визите в наш город королевы Елены. В её честь в огромном, расписанном фресками зале префектуры будет дан приём, а затем устроен бал, на который приглашены все заметные семьи города. Неписаный протокол в таких случаях требовал, чтобы синьоры и синьорины («дамы и девицы на выданье», как они были определены в приглашении) продемонстрировали новые платья, в которых никогда не показывались ранее. В
