Подменная дочь клана Огневых (СИ) - Галина Мерзлякова

всего, и вышло. Более того, я уверен, что его родители специально его перевели в провинциальную школу в середине года.

— Обеспечили стресс? — подал кто-то голос

— Бинго. И вас сейчас интересует: почему никто из вас не пробудился. В вашей жизни стресс-факторов хоть лопатой греби.

— Я слышала, клановые пробуждаются чаще детей-сирот, — Вспомнила я рассказ Яны.

— Молодец, — похвалил меня Петр Николаевич, — Возьми с полки пирожок. Действительно, клановые пробуждаются чаще. Все на самом деле очень просто — вы привыкли жить в стрессе и постоянном напряжении, для вас это норма. Украсть хлеб, подраться с кем-то в подворотне — это для вас часть жизни, близкая к норме. Как и для детей, живущих в полных, но дисфункциональных семьях. Там, где для ребенка из благополучной семьи стресс и беда-беда, горе-горе, для вас что-то, мимо чего вы пройдете и не заметите. Скандал с учителем вряд ли станет для вас точкой пробуждения, у вас были проблемы и покруче. Как ни парадоксально, чаще приютские пробуждаются, когда их берут в семьи, если мы с вами говорим про подростков, либо гораздо позже. И вот этот вариант обычно касается только мальчишек, кто догадается?

— Армия, — сразу подал голос Димка.

— И тебе пирожок, покладисто кивнул Павел Николаевич. — Именно Армия, причем не просто учебка, а когда ребята остаются по контракту и едут в горячие точки, Сложно представить триггер сильнее, чем пребывание на краю жизни и смерти. Умирать страшно. Убивать тоже. По статистике, треть военных пробуждается в момент первого убийства.

— Сибирский потрошитель! — Вскинулась я

— Вот честное слово, Мира, — покачал мужчина головой, — когда-нибудь мы перекроем тебе всю эту криминальщину. Почему у тебя в голове маньяков больше, чем исторических деятелей?

Я пожала плечами. Этих деятелей мне припоминают уже два года, ибо на Сперанском я завалилась на исторической олимпиаде в губернии.

— Я конечно, ворчу, но Мира права, Сибирский потрошитель довольно интересный случай, пробудившийся в момент первого убийства. Причем здесь, по версии психиатра, его наблюдавшего, впоследствии сработала положительная эмоция удовлетворения от содеянного. Поразительно то, что пробудился он как целитель, что позволило ему неделями истязать своих жертв, постоянно подлечивая. Что печально, так это то, что история вышла в свет. У этой твари брали интервью, писали статьи, вроде даже фильм собираются снимать. И вот начитавшись подобной литературы, люди начинали считать, что убийство — обязательный элемент пробуждения. В начале прошлого века целая волна таких убийств прошла. А мерзейшая книжонка «Убивая — пробуждайся» до сих пор у кого-то настольная книга, хотя, напоминаю, она входит в список запрещенной в империи литературы. Таких пробужденных стараются сейчас сразу находить и блокировать.

— А почему?

— Первое убийство и пробуждение — это огромный всплеск эмоций, это небывалое чувство эйфории, которое потом начинают искать снова и снова.

— Павел Николаевич, — Влез Игнат, — А вы вот не боитесь, что вы нам рассказываете про маньяков, про убийства, а мы, впечатлившись, пойдем резать всех направо и налево?

— Нет, — Павел Николаевич покачал головой. — Ты для этого слишком рационален. Убийство не даст стопроцентный результат пробуждения, но точно положит конец твоим планам на получение адвокатского диплома. Выигрыш не стоит потерь. Мирка для этого слишком линевая, и ей неинтересно. Вы не задумывались о том, что в приют мы забираем далеко на всех? На каждого из вас есть толстенькая папочка. Характеры, привычки, возможные триггерные точки, мы ваших тараканов переписали, пронумеровали и тщательно следим, чтобы новые не завились.

Разговор произвел на меня гнетущее впечатление. После него, уже вечером в комнате, в своей кровати, я долго ворочалась и не могла уснуть, слушая, как на соседней кровати также ворочается Сашка. Когда же я наконец заснула, то даже немного пожалела об этом. В царстве Морфея за мной гонялся Сперанский, потрясая книгой и крича, что ему нужна моя жертва, чтобы пробудиться. Проснулась я откровенно разбитая, и чтобы день окончательно был испорчен…

Меня пригласила к себе директриса.

Я ожидала чего угодно — от всплывшего косяка годичной давности до претензий по учебе. Хотя у меня были кое-какие поблажки, материал я нагоняла медленнее, чем хотелось бы. В общем, что угодно, кроме десятка увесистых папочек. Обычно в таких папках хранятся досье на нас, приютских детей, но всё оказалось немного не так.

— Что это? — спросила я у Ивановны. Директриса сцепила пальцы и поставила локти на стол, под ее ничего не выражающим взглядом мне стало неуютно.

— А это, Мира, люди которые хотят тебя удочерить.

На этой фразе у меня дёрнулся глаз, и по спине почему-то пробежало холодком. Вот только еще удочерителей, помимо Огневых, мне не хватало. Я посмотрела на директора. На папку. Потом снова на директора

— Что ты смотришь на меня, как испуганный Кролик на волка? усмехнулась Ван Вановна и вздохнула. — Мира, с тем, что последнее время происходило, нет ничего удивительного, что твоя персона привлекла много внимания. Сейчас ты та самая «Вишенка на торте». Её хотят все.

— А может, не надо? — как-то расстроенно протянула я. Папки, которые я еще даже не взяла, жгли мне руки. Отчего-то было безумно тоскливо. — Ван Вановна, мне всего два года осталось до того момента, как я смогу покинуть приют.

Когда директриса встала, подошла ко мне и легонько потрепала по волосам, я замерла. Хотя Ван Вановна всегда была добра к нам, особой близости и нежности она никогда не проявляла, и учила уважать чужие границы.

— Мира, — Я снова вздрогнула от непривычных интонаций в голосе всегда сдержанной и рациональной директрисы, — цель любого приюта найти ребёнку подходящую семью. я понимаю твою настороженность. Что клан Огневых, что любого другого клана или любой другой семьи, у всех есть свои корыстные интересы, и я понимаю, что ты меньше всего хочешь оказаться заложницей этих самых интересов. Однако сейчас ситуация складывается таким образом, что тебе необходимо сделать выбор. Мы можем защищать тебя. Мы можем принимать во внимание твои интересы, но только до определенного момента — мы не всесильны. И чем дальше будет затягиваться процесс удочерения, тем больше будет вопросов. Я не скрою, есть люди, которые хотят получить возможность воздействовать на приют, иметь легальное средство давления. Пока у тебя есть возможность выбора, но в какой-то момент ее не будет, и не будет никого, кто сможет защитить тебя.

Неожиданно я вспомнила разговор с Ван Вановной, произошедший в самом начале всего этого: будь на моём месте кто-то другой, тебя вывели из кабинета, а потом, после мирного и обстоятельного разговора, выдали бы документы со всеми необходимыми печатями, и было так, как договорились: приёмная, биологическая или какая-нибудь дальняя