Пустые комнаты - Алекс Палвин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тогда я выглянул в щель между досок.
Говард бежал по целинному снегу по направлению к дому, работая руками, выдерживая ровный, неустанный темп. Он был в тонкой ветрозащитной куртке, флисовой кофте, тайтсах, поверх которых надел спортивные шорты; гейтор, перчатки, шапка, зимние трейловые кроссовки с шипами в подошве. Все черное. Я смотрел, как бежит человек, который два года назад полз по дороге, подтягивая ноги, прочь от красного сияния тормозных огней моего автомобиля. Как он выжил? Как добрался до больницы? Что делал ночью в лесу?
Когда хлопнула входная дверь, я молол кофейные зерна в компактной ручной кофемолке. Говард прошел в кухню, на ходу снимая рукавицы, гейтор и шапку и бросая их на стол. Его лицо раскраснелось от холода, от одежды исходила колючая прохлада, наэлектризованные волосы он небрежно завязал в хвост.
– Как спалось?
Я промолчал.
Холт достал из шкафчика большую коробку «Фростед Флейкс»[7].
20
Существует три вида людей, которые выпивают: те, кто умеет пить, те, кто не умеет пить, и те, кто пьет по-черному. Я умел пить, но часто пил по-черному.
Что делать, когда ты не бухаешь? Работать. Что делать, когда ты не работаешь? Бухать. Конечно, так было не всегда. Но рано или поздно я начинал нестись вниз по нисходящей спирали. Я терял все постепенно, а двадцатого ноября лишился всего и сразу. Отчетливо увидел, как за мной закрылась дверь. Или передо мной? В любом случае какие-то двери закрылись, возможно, навсегда, но оставалось еще много других дверей – да, в Ведьмином доме.
Даже когда все разваливается на куски, часть тебя находит радость в боли, крови и хаосе. Когда умер Джеймс, я не остановился. Не остановился, когда сбил Говарда, когда ушла Вивиан.
И вот он был, мой шанс.
* * *
У меня выработался четкий распорядок: я поднимался на кухню еще затемно, завтракал, спускался обратно в подвал, работал до полудня, набрасывался на еду, которую Говард оставлял на подносе под дверью (о том, что уже полдень, сигнализировало появление подноса), возвращался к работе, мыл кисти, чистил палитру и поднимался к ужину. К тому моменту уже темнело. Я мог отправиться на короткую прогулку к озеру, а мог устроиться напротив камина. Говард позволил мне гулять на длинном поводке.
Он синий? Твой поводок – синий?
После ужина я заползал в спальник и тут же отключался.
Для меня стал привычен маршрут из подвала на первый этаж, я мог проделать его с закрытыми глазами: как из моего «президентского люкса», так и из студии.
После того как полотенце набиралось краски и растворителя, я бросал его в старую плетеную корзину для белья, которую Говард регулярно опустошал. Я использовал как бумажные, так и тканевые полотенца. Кисти промывал следующим образом: смочив ворс в проточной воде, круговыми движениями водил им по поверхности мыла, пока не образовывалась пена. Чистые кисти раскладывал на полотенце на полу душевой, предварительно расправив ворс и уложив его волосок к волоску.
Время от времени у меня начинали трястись руки, и я был вынужден прерывать работу. Ходил по комнате, разминал пальцы.
Первое время я возвращался в подвал сразу после ужина, но постепенно стал задерживаться наверху. Вскоре я разделил с Говардом обязанность по колке дров. Начал читать «По направлению к Свану» Пруста. Отчасти – из-за Утвиллера, который прочитал все семь томов из цикла «В поисках утраченного времени», и я держался за мысль, что однажды расскажу ему о своем подвиге. В основном – из-за отсутствия личных предпочтений. Я не любил читать и внезапно не полюбил, просто чтение оказалось не хуже любого другого способа заполнить вечера. Почему бы и нет? Благо хватало меня ненадолго.
В один из таких вечеров я поинтересовался, почему на месте одного из проемов в подвале – кирпичная кладка. Говард ответил, что понятия не имеет. Но лестницу заменил ты? Легкая улыбка. Что насчет хода с низким потолком и гладкими каменными стенами? Кто его пробил, для чего и куда он ведет? Вот тут Холт мог… должен был сказать, что не знает. Но он промолчал.
По этой причине я не отважился спросить о панцирной кровати.
Не уверен, что хуже: молчание или правда. Молчание подтверждает все твои домыслы, а правда, как правило, страшнее самых страшных из них.
Через несколько дней Говард бросил на стол колоду карт.
– Только скажи, если тебе потребуется утешение после провальной игры. – Я взял колоду и не глядя начал ее тасовать. – Могу полежать рядом, пока ты не убаюкаешь себя слезами. Потому что, черт возьми, я тебя уничтожу.
Говард усмехнулся, завязывая волосы в хвост. Я заметил, что его глаза могут менять оттенок. Кажется, это зависело от окружающего пространства, в котором чередовались то тени, то свет и, отражаясь в его радужке, влияли на ее оттенок. Как синева неба: чем меньше в атмосфере дымки и влаги, тем более насыщенным и глубоким получается цвет. Что, если на самом деле его радужка бесцветная, просто внутри ее свет ведет себя как в атмосфере – рассеивается в голубую часть спектра?
– Значит, карты, – продолжал я. – Это и есть твое хобби? Нет? Тогда что? Книжный клуб? Кулинария? Гитара?
Он коротко глянул на меня.
Играл Говард из рук вон плохо, но ему постоянно везло. Как-то я пообещал вырвать ему печень, если он выиграет еще хоть раз. И он выиграл. Трезвая злость ощущалась иначе: ею было проще управлять, в то же время она жгла больнее.
Проведя какое-то время в особняке, я начал сомневаться, кто в кого пророс: Говард в дом, лес и озеро или это они возникли вокруг него.
Нравился ли мне Холт? Нет. Но он обладал чертами, которые я находил… располагающими. Он был терпелив, умел слушать и ему было что сказать.
Но, конечно, это не отменяло того, что он сделал. Того, что сделал я.
Откуда у него деньги? С южной стороны особняка была припаркована белая «Тойота ФДж Круизер», а один кемпинговый фонарь, которых у него было до полудюжины, стоил двести баксов. Не говоря уже о том, что он оборудовал мне студию в доме, который купил. Совершенно точно, в деньгах Говард не нуждался. Может, у него богатый папочка? Эта мысль показалась мне дикой. С трудом верилось, что у таких, как Холт, есть родители. Что его родила женщина, а не какая-нибудь волчица. Может, он даже
