Код любви - Максимилиана Моррель

– Завтра же скажу Лоре, чтобы прихватила специально для тебя пару галлонов из магазина.

Морис скорчил такую гримасу, что я поперхнулась.

– Где? – он подался через стол ко мне. – Где такие магазины, в которых торгуют человеческой кровью?

– У нас отличный супермаркет в конце улицы. Чего там только нет!

Его глаза хитро заблестели.

– Да в этом магазине даже свежего мяса не бывает, – и театрально-зловеще добавил: – А мне нужна свежая, теплая, сладкая, ароматная…

Привстав, тяну к нему губы:

– Это ты обо мне?

Морис прищелкнул клыками:

– Да.

Отпрянув, плюхнулась обратно на стул. Ну, а если серьезно?

– Я еще не знаю, как ко всему этому относиться, но ты останешься здесь, со мной? Я все же ужасно храбрая!

Улыбка медленно сползла с его лица. Теперь он смотрел на меня пристально и внимательно.

– В качестве кого: гостя, друга, любовника или мужа?

Отложила ложку и переплела пальцы на столе.

– С удовольствием дала бы клятву: в болезни и здравии, в горе и радости, пока смерть не разлучит нас. Но…

– Но при одном-единственном условии: если бы я был человеком…

Опустила голову. Как же это все несправедливо.

– А кто сделал тебя вампиром?

– Никто. Я таким родился.

– Не может быть! Так не бывает! Никогда не слышала о таком.

– Бывает. И называемся мы врожденными вампирами. Так сказать – элита.

Поэтому ты – Мастер. Грустно. В душе неотвратимая пустота. Полнейшая безысходность, от которой все тускнеет и меркнет. Жизнь если и не теряет смысла, то становится примитивной и безрадостной. И что больнее – знать, что мы не можем быть вместе, потому что живое и мертвое несовместимо, или оставаться в неведении, думая, что просто ему не нужна. Наверное, именно к такому решению приходили все те женщины, которых он держал на расстоянии. Какое мне дело до них до всех! Мне-то что делать? Отбросить все страхи и сомнения и полностью отдаться своему чувству или прислушаться к голосу разума? Тогда как же Рей? Как ему все объяснить, во всем признаться? В столовую вбежал Рей, за ним вошла Лора.

– Мама, ты уже проснулась, а мы читали книжку!

– Мисс О'Коннол, звонил ваш сосед, композитор Тьере Камаго. Он волновался, все ли в порядке с вашим сыном, и восхищался гостем.

– Я поблагодарю его за беспокойство.

– Мама, можно мы пойдем на пляж, мы же оставили там мои игрушки?

– Конечно, милый. Лора, пожалуйста, посмотрите за ним.

– Не беспокойтесь, все будет в порядке, – она немного растеряна. – И позвольте вам напомнить, что завтра Рея пригласили на детский праздник.

Морис смотрел на Рея. Случайно перехватила его взгляд, и холодная судорога пробежала по позвоночнику. Приглядевшись, поняла, что мои самые страшные подозрения совсем не обоснованны. Это были простые глаза, человеческие. В них отражался не черный неуправляемый голод, не вожделение от запаха сладкой детской крови, – я где-то читала, что у детей самая вкусная кровь, – нет. В них сквозила грусть от нерастраченной нежности, которая копилась в этом получеловеке годами, тоска какой-то невозвратимой потери. И что-то еще, неуловимое, ускользающее, но человеческое, настоящее, живое. Никаких полу… Человек. Как странно, чем больше я узнаю Мориса, тем больше вопросов у меня возникает. А ответов на них по-прежнему нет. Он не сказал, что не останется. Какая разница – в качестве кого! Это все не так важно в конце концов. Но и уходить от реальности тоже нельзя. От нее все равно никуда не скрыться. Жизнь состоит из мелочей, а мелочи множатся с невероятной скоростью, превращаясь в огромный ледяной ком, крушащий все на своем пути. Нельзя допустить, чтобы он раздавил и меня. Что произошло с твоей жизнью, Глен! Только одно: мне никогда уже не отделаться от этого призрака, от этого наваждения по имени Морис Балантен. Либо он, либо никто другой. Решать только мне. Он ясно дал мне понять о своих чувствах еще там, в Дак-Сити. И если я похороню свою любовь, а именно так и будет, то до конца своих дней останусь одинокой.

Тем временем Рей убежал по своим неотложным делам, Лора ушла за ним, я только слышала, как хлопнула входная дверь. Мы по-прежнему сидим за столом, молчаливые, погруженные в свои безрадостные мысли. Тягостная тишина нависает над нами. Но говорить не хочется. Снова пробежал Рей, что-то пробормотав наспех. Я только безотчетно киваю, даже не вслушиваясь в его слова. Мне зябко и одиноко. Мы переходим в погруженную во мрак гостиную и продолжаем молчать, попивая кофе заботливо принесенный Лорой.

Опять прибежал Рей. Остановился в нерешительности, переводя взгляд своих небесно-голубых глаз с Мориса на меня. Приглушенный свет отбрасывает неясные тени. Кто его зажег?

– Мамочка, – Рей протягивает мне альбом для рисования, – посмотри, что я нарисовал.

Размазанная по листу акварель переливалась мыслимым и немыслимым разноцветьем.

Морис заговорил первым:

– Какое красивое у тебя получилось море. Бушующее, воинственное. А там, вдали, у самого горизонта, маленькая лодочка под парусом борется с волнами. – Рей мгновенно переместился к Балантену, подсовывая ему листок к самому лицу. – А в лодке кто? Ты? Мама? Нет, рыбаки. Они мужественно сражаются с неизвестно откуда набросившимся на них штормом. Забыв про улов, они хотят только одного – выбраться на берег. Кто окажется сильнее: человек или стихия? Кто победит в этой неравной борьбе?

– Это же целая сказка получается! – воскликнул Рей.

– Их спасут. Сейчас я нарисую.

Громкое топанье затихает в глубине дома. Я таращусь на Мориса, словно он на моих глазах покрылся цветами. Вот этого я никак не ожидала! Он налаживает контакт с моим сыном. Что все это значит?

5

– Хороший мальчик. А знаешь, что самое парадоксальное? Мои папа и мама до самого конца не утратили человеческой сущности. Они были похожи на большинство родителей в мире и очень переживали, что у них никогда не будет внуков. Смешно, правда? Миссис Балантен однажды даже устроилась няней в одну многодетную семью, чтобы вволю навозиться с чужими малышами. Отец не препятствовал, хотя и волновался за последствия. Разумеется, все обошлось без эксцессов. Армелина Балантен была образцом для подражания. В основном благодаря ей мне удалось укротить силу, которой я был одержим с самого рождения. Она была основательницей целой науки, называемой вампирология. У нее есть ученики и последователи. Не могу похвастаться, что являюсь одним из ярых продолжателей ее дела. Сначала я был слишком легкомысленным, а потом увлекся более глобальными доктринами и догмами: символизмом, каббалистикой, мистицизмом в целом, философией и алхимией. После чего серьезно занялся герметической фармакологией, химией и терапией. Моими идолами были Теофраст Парацельс, Николай Кулпепер и Антон Месмер. О вампиризме к тому времени я знал уже практически все, и меня в большей степени интересовало непознанное – человек. Я с головой погрузился в психологию. В 1918 году, окончив Сорбонну, я уехал в Тифлис, где за год до этого Гурджиев открыл Институт гармонического развития человека. Наравне с Маргарет Андерсон я был его доверенным учеником. Через два года приобетенный в Фонтенбло замок Приере стал Центром эзотерической практики раскрытия индивидуальных способностей человека. Кажется, так это называлось. По просьбе Гурджиева я написал некое эссе, которое он впоследствии озаглавил: «Всё и вся: Сказки Вельзевула, рассказанные внуку».