Ковчег для Кареглазки (СИ) - Наседкин Евгений

Спустя час я окончательно удостоверился в том, что и в этот раз мне удалось выйти сухим из воды. Или почти сухим. Приложился к бутыли. Суперспособность… ю-ху-уу!

Осталось похоронить Таню и обработать рану на спине, пока не помер из-за банального заражения крови. Этим я и занялся в первую очередь — снова хлебнул своего пойла и прибинтовал проспиртованный кусок ваты на вывороченное мясо под лопаткой. Согласитесь, место ранения не такое, чтоб я сумел самостоятельно вытащить осколок — хотя я там и поковырял. Плохо, но ничего не поделать — постараюсь что-то придумать позже. Напоследок принял тройную дозу просроченного эритромицина. Ох, и срать теперь буду!

Грабли помогли выудить труп из бассейна. Правда, я чуть не вырвал, пока тащил Танюшу по дорожке к абрикосовым деревьям… и вырыть глубокую яму не удалось — земля оказалась слишком твердой. Это я компенсировал изрядным количеством дикого камня, уложенного на могилке. Из двух досок получился корявенький крест, на котором жирным маркером было написано — «Таня Менаева. 05.06.2013 — 15.04.2028. Покойся с миром, сестра». Искренне считаю, что итог моих стараний был вполне приличным. Еще и Цербер повыл, когда тело скрывалось в могилке — пока я не заткнул его булыжником. Не хватало снова встретиться с краклами!

Пока я возился с похоронной церемонией, заметил на дорожке смятую мокрую бумажку, выпавшую из кармана Таниных джинсов. Корявым почерком, с ошибками (учебный процесс Тани закончился в 4-м классе), там было написано: «Прасти. Баялася тибе сказать, шо трискун укусил меня. Я тибя люблю».

Прасти… я тибя люблю… Как будто меня огрели моим же Кракобоем. Я почувствовал, что не знаю, как жить. Что делать дальше. Танюши не было, и не нужно было ее спасать, вести на север. Исчезла цель. Спермоферма? Она как-то совсем не взлетала сейчас, казалась выдумкой ополоумевшего разума. Это же не серьезно — как может быть взаправдишней мечта иметь гарем из десятка красоток, осеменяемых мной каждый день?!

Прасти, я тибя люблю… Нет, я уверен, что это не было чем-то особенным, связанным с Таней. Это было стандартное пугающее чувство, начавшее посещать меня вскоре после публикации моих стихов в Инсте Алиева. Господи, как этот чурбан ухахатывался! Тогда я хотел вскрыть вены — да ладно, чего таить, я на самом деле покоцался. Едва откачали.

А затем я не впустил в дом закашлявшуюся мать.

Это называется паникой, кажется. Трындец, это суперэмоция. И она приходит ко мне каждое утро, когда я просыпаюсь, и когда мое сознание еще находится так сильно под влиянием подсознания. Я еще называю это «чистым сознанием». И тогда я ненавижу себя… и боюсь. Вдруг кто узнает, что я сотворил?! Совесть и стыд — ужасные палачи, пытающие меня каждое утро.

А вам… бывает стыдно?

Я переклонил бутылку — этот привычный мне способ лечения — и вскоре тревога отступила. Уступив место пустоте. Она проникла в разум и распространилась, как чернила в воде. Я оперся на бензовоз и запустил бутылку в дерево, но промазал, и она разбилась о кирпичную ограду. Шатаясь, я вошел в гостиную, благо, что проветрил ее и был в респираторе — хотя это не точно. Едва вписался в дверной проем. Не сразу сообразил, что стою на втором этаже перед зеркалом. Увиденное троилось в глазах.

Волосы спускались до плеч грязными кущами, черными, с серебряными вкраплениями ранней седины. Худое лицо перекошено — то ли от алкоголя, то ли от удара вояки, то ли это уже было моим естественным обликом. Уши торчали в разные стороны так, словно насмехались над симметрией, а ноги и руки выглядели хилыми палками. Живот запал внутрь, и только ребра выпячивались, как плохо положенный асфальт. Отвратительное родимое пятно на правом предплечье — универсальный символ, сопровождающий меня по жизни: эта буква «М» словно подтверждает мою фамилию — «Менаев». Но часто она означает нечто другое: мизантроп, маньяк, меланхолик… Короче, МУДАК.

Хотите научиться разделять добро и зло — нажритесь.

ПРАСТИ, Я ТИБЯ ЛЮБЛЮ… Все вокруг чужое, я словно не от мира сего. Слезы катятся ручьем, и я чувствую, что разрыдаюсь, как конченый алкаш. НЕНАВИЖУ! Зарядив кулаком в зеркало, я стригусь ножницами. Спустя час голова болит от порезов, кровь запеклась в щетине на затылке, но мои патлы исчезли — теперь они лежат внизу вместе с осколками зеркала. Я совершенно изменился и чувствую себя однозначно лучше. Как человек, которому больше нечего терять.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

****

Крез почему-то не спит в такую рань и стоит на крыльце своего домишко — едва ли не самого крохотного. «Доброе утро!» — кричит он, и Елена Ивановна на ходу машет в ответ рукой. Сквозь завывание предрассветного ветра Александр Борисович что-то весело декламирует. К ней доносится: «гордо реет между молний над ревущим гневно морем; то кричит пророк победы…» — дальше слова растеряли свои части, а звуки смешались — так, что даже не поймешь, где человеческая речь, а где скрип старых балок на крыше. Что-то знакомое, из прошлой жизни…

Добежала — вот, наконец, и их дом… большой, капитальный, ведь это — будущее семейное гнездо. Перебор, но так всерьез решил Горин. Его идея — укрепиться и жить в Илионе вечно, для нее же это — лишь временное пристанище перед тем, как победить самую страшную чуму в истории. Тихо… бесшумно Крылова добралась до спальни. Кажется, что Илья спит крепко, но как только она склонилась над ним, муж открыл глаза и уложил ее в постель, оказавшись сверху.

— Привет, крошка! — засмеялся он, вдыхая ее жасминный аромат.

— Тише! Остынь! — ответила она, показывая в темный угол. — Надо поговорить. Это важно. Вставай.

Горин посмотрел на стрелки больших напольных часов, освещенные ночником, скривился, и с зарождающимся раздражением воззрел на нее.

— Что-то случилось? Половина пятого… елки-палки. Ты можешь будить меня в такое время, только если хочешь потрахаться.

Предчувствуя такой ответ, Лена взмахнула ладонью для пощечины. Но муж перехватил ее кисть.

— Стоп. Не надо здесь твоих суперэмоций. Встаю, — его сон улетучился, и он скоро вылез из-под одеяла и стал одеваться. — И Рыжего разбужу, нехер спать, когда Босс работает.

Крылова застыла, рассматривая мужа. Округлые, налитые банки бицепсов и рельефные трицепсы. Вздутые дуги мышц между шеей и плечами. Не плоский и без кубиков, но крепкий и пружинистый живот. Раньше он всегда вызывал у нее дикое желание, и будила она его иначе… но потом он стал другим. Красота без любви — ничто.

****

Есть еще одно незавершенное дело. Я врываюсь в хозяйскую спальню, как унюхавший поживу доберман. На огромной, когда-то белоснежной постели меня дожидаются вещи, вытащенные из комодов чуть ранее. Целая куча фотографий красивой глазастой брюнетки лет сорока, с мужем и дочкой, какой-то крем для рук со слабым цитрусовым ароматом (давно просроченный), и целый ящик соблазнительного белья. И фонарь, естественно.

Желание накатывает волнами, окутывает кисло-сладким женственным ароматом… я прижимаю трусы к лицу, фокусируя взгляд на брюнетке, и игнорируя маленькую дочь рядом, борюсь с крайней степенью опьянения — когда замечаю в дверях Цербера. Пес поглядывает виновато, но внимательно. Я бросаю в него пустую баночку, семейное фото в рамочке, и захлопываю дверь перед его носом. Скоро придет и твой черед!

Я выплескиваю свои отрицательные флюиды во все стороны — примерно через полчаса активной работы над этим. Не так уж и сильно я изменился. Тот же Гриша Менаев. Люди вообще не меняются так быстро — не верьте никому!

Самое время, чтоб решить последнюю из актуальных задач. Цербер.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

****

Патроны и пистолет. Всё в сборе. Я смертоносный — и готов убивать. Однако чудище убежало от меня. Врешь — не уйдешь!

С одной стороны, Церберу некуда бежать — калитка, в которую мы вошли, была заперта. С другой — мое состояние не позволяло сконцентрироваться на задаче должным образом. Несколько раз я растянулся на неровностях дворового покрытия, единожды даже стукнувшись головой. А еще мне ветка чуть не выколола глаз. И каждый раз я видел лишь хвост, мелькающий где-то на горизонте. Не, так эту скотину не грохнуть.