Мольер - Жорж Бордонов

28 июня 1644 года, в присутствии нотариусов Левассёра и Шаплена, труппа подписывает ангажемент Даниеля Малле, постоянно проживающего в Руане, а временно — в предместье Сен-Жермен. Даниель Малле — профессиональный танцовщик; он помогает Филиппу Кампу, именуемому Карделен, «канатоходцу на постоянной службе короля», в «забавах, составляющих его ремесло». Даниель Малле становится танцовщиком Блистательного театра и обязуется работать как в Париже, так и на гастролях (называемых тогда «визитами»). Этот заурядный контракт интересен нам потому, что здесь впервые появляется имя «Мольер». Текст даже уточняет: «Жан-Батист Поклен, именуемый Мольер». Подпись, сопровождаемая четким росчерком, — «де Мольер». Впоследствии Жан-Батист будет подписываться «Ж. Б. П. Мольер» или «Ж.-Б. Поклен Мольер» и ставить знак./., которым пользуются многие актеры и литераторы — его современники: может быть, для того, чтобы распознавать друг друга. Откуда Мольер взял свой псевдоним? Гримаре подчеркивает его скрытность по этому поводу: Мольер таится даже от лучших друзей. Нам остается только строить догадки. В XVII веке актеры обычно выбирают себе прозвища «ботанические» и цветочные: Ла Флёр, де Розье, Дезейе, Дюфрен, Бо-Шен[55]. Исходя из этого, можно предположить, что Мольер искал себе прозвище от слова «lierre» (плющ). Кое-кто указывает на то, что многие деревни на юге Франции называются Мольер, но Жан-Батист так подписывался еще до своих странствований по провинции. Другие говорят, что такое имя носил в первой четверти века один писатель, Мольер д'Эссертин, а при жизни Мольера — несколько музыкантов. Вот и все; не слишком много. Скорее всего, Мольер должен был не отставать от своих собратьев, избиравших звучные и изящные псевдонимы, а имя Мольер «лучше смотрелось», было не таким плебейским, как Поклен. Кроме это слово типично французское, очень четкое, удобное для произношения, звонкое, но с подобающей толикой мягкости; а плавный звук на конце оставляет место для неясных грез… Но нет ли изрядной доли наивности в таких поисках глубокомысленных объяснений славного имени, в попытках обнаружить какие-то тайные побуждения у того, кто его избрал? Это уже что-то мольеровское. Имя — не более чем покров, облекающий творения, но не того, кто это имя придумал.

КРАХ

Бросить вызов судьбе — не всегда верное средство добиться успеха. Несмотря на отделанный с большими затратами зал, несмотря на музыкантов и танцора, публика гнушается Блистательным театром. А между тем Мадлена Бежар несомненно наделена дарованием настоящей трагической актрисы. Таллеман де Рео пишет, что она была великолепной Эпихаридой (в «Смерти Сенеки» Тристана Л'Эрмита). Скюдери, увидев ее в роли Софонисбы[56] (в пьесе Мере), посылает ей такое любезное четверостишие:

«Софонисба даже в гримеУмирающей мила,И, оставив нас живыми,Разум вовсе отняла».[57]

Мадлена в самом расцвете молодости. Нежный цвет лица (лилейная белизна рыжеволосых!) смягчает ее недостатки, подчеркивает достоинства. Но ее товарищи! По свидетельству того же Таллемана де Рео, ее основной партнер, Мольер, хорош только в комедии. Он высокого роста, неплохо сложен; возраст у него обаятельный — закат отрочества; но ему не хватает благородно-гордой посадки головы (из-за коротковатой шеи) и изящества движений. В его круглом, еще по-детски румяном лице нет ничего героического. Видно, что он не может всерьез поверить в то, что говорит, как ни старается. Остальные члены труппы тоже не нашли еще своего амплуа и грешат той же профессиональной беспомощностью. Знатоков не обманешь: достаточно сравнить этих новичков с испытанными бойцами Бургундского отеля или смельчаками из Маре. Что же до простого зрителя, то ему на самом деле нравится только грубый фарс. Литературные претензии молодой труппы его сбивают с толку и разочаровывают.

Напрасно Блистательный театр добивается при посредстве Тристана Л’Эрмита покровительства Гастона Орлеанского, единственного брата короля. Напрасно они, расторгнув арендный договор на зал «Метайе», перебираются в зал для игры в мяч «Черный крест», в квартале Сен-Поль. Напрасно труппа, еще прочнее связав себя дополнением к первоначальному контракту, залезает в долги, чтобы украсить зал: строятся лишних шесть лож, их обивают голубой тканью с вышитыми на ней желтыми лилиями и шерстяной бахромой. Выручки, в сущности, нет. Зато есть долги: за помещение, за столярные и плотницкие работы, за ткани и реквизит, за белье и свечи, привратнику за службу — и так далее. Они занимают деньги, чтобы уплатить основным кредиторам, избежать неминуемых преследований. Кое-кто из актеров — те, что поблагоразумнее, — отступаются, уходят, исчезают. Мольер, Мадлена, еще несколько верных остаются, хранят надежду — на что, бог весть. Один из кредиторов (не будем оказывать ему чести, «увековечивая» его жалкое имя!) требует наложить арест на «ткани, ложи и театральные декорации». Ему подпевает привратник, заявляя блюстителям закона, что «в те дни, когда вышесказанные актеры представляли комедии в вышесказанном зале для игры в мяч «Черный крест», выручка была так мала, что ее и на оплату расходов не хватало». Их примеру следуют и другие заимодавцы, поставщики. Их можно понять, но лишь отчасти — слишком уж явно они злоупотребляют положением, то есть неопытностью молодых актеров. В конце концов Мольера сажают в Шатле. 2 августа 1645 года он посылает такое прошение гражданскому судье:

«Господина гражданского судью

смиренно просит Жан-Батист Покюлен [sic], актер Блистательного театра, находящегося под покровительством Его Королевского Высочества, и сообщает, что по приговору коммерческого суда, вынесенному заочно по неподсудному ему делу против вышесказанного просителя в пользу Антуана Фоссе, свечных дел мастера, за неуплату долгов в сумме: один сто пятнадцать ливров, другой двадцать семь ливров, проситель был арестован и заключен в вышесказанную тюрьму Шатле, по каковому случаю и поскольку он не должен вышесказанной суммы, проситель и осмеливается обратиться с ходатайством.

Если Вашей милости будет угодно, приняв во внимание все вышесказанное, а также ввиду незначительности суммы, повелеть, чтобы проситель был отпущен из тюрьмы на поруки на три месяца, а также чтобы долга за ним не числилось, невзирая на какие-либо возражения против такового решения или его обжалование, Вы совершите благое деяние».

Его освобождают. Но 4 августа сажают снова по иску некоего Дюбура. Спасает его поручительство доброго Леонара Обри, мостильщика. Леонар Обри по нраву заслуживает эпитет «добрый»; он без долгих разговоров ссужает 320 ливров актерам мольеровской труппы, чтобы избавить их от преследований других заимодавцев! Вскоре и костюмы закладывают и продают с торгов. Мари Эрве платит, сколько может. Жан II Поклен, спасая честь семьи, удовлетворяет Леонара Обри и многих других кредиторов. Блистательный театр прекращает свое существование. В октябре 1645 года Мольер покидает Париж. Мадлена, ее мать и другие члены семейства Бежар, разоренного этим предприятием, присоединятся к нему на следующий год. Бегство Жана-Батиста от толпы кредиторов едва ли его украшает. Такое поведение в подобных обстоятельствах можно с полным правом назвать неблаговидным и попросту непорядочным. Но нужно принимать во внимание и его молодость (двадцать три года), и особенно, как мне кажется, тот факт, что общество его отвергло. Он предпочитает скорее исчезнуть, чем гнить заживо в застенках Шатле или медленно опускаться все ниже. Он все ставит на карту — и с этой минуты начинает быть самим собой.