Примархи - Грэм Макнилл

— Поэтично. Но какое отношение все это имеет к добру и злу? — спросил Каэсорон, не переставая регулировать ток в серебряных штырях, но невольно заинтригованный.

Люций удивился. Он всегда считал первого капитана обычным воином, который интересуется исключительно воплощением своих желаний и способами причинения боли противникам.

— Я к этому и иду, — заверил его Фулгрим.

Люцию пришлось напомнить себе, что они тут, вообще-то, собирались пытать примарха, а не слушать лекцию о сущности Вселенной. Он хотел высказать свое замечание, но Фулгрим его опередил.

— Ничто не происходит случайно, — продолжал он. — Все, что появляется на свет, является частью естества Вселенной, результатом ее стремления к усложнению. Ох… да, великолепно, Марий. Поверни винт еще раз! Ну, как я уже говорил, все вещи появляются и соединяются в процессе созидания, в процессе перехода от простейшего организма к высшему разумному существу. При определенных условиях все стремится стать более красивым, более совершенным и более сложным. Так было с самого начала цикла жизни Вселенной, и эта тенденция так же неизбежна, как и неизменна.

Люций кивнул и прочертил шилом внутри тела широкую дугу.

— И к чему все это приведет? Что лежит в конце перехода от простого к сложному?

Фулгрим пожал плечами, хотя его движение вполне могло быть обусловлено электрическим током, сжигающим кости.

— Кто может знать? Кто-то называет конечное состояние божественностью, кто-то — нирваной. В поисках лучшего определения я выбрал бы комплексность. Это конечная цель всех вещей, независимо от того, знают ли они о своей роли во Вселенной, или нет. И ответ прост.

Голос Фулгрима затих, его спина снова выгнулась, а изо рта показалась струйка крови. Люцию хотелось верить, что это его шило проткнуло позвоночник Фулгрима, вызвав сильнейшую боль, но все три воина трудились одновременно, и с точностью определить результат каждого было невозможно.

Фабий обошел вокруг стола и с растущей тревогой обратил внимание на основные показатели жизнедеятельности Фулгрима.

— Вы убиваете его, — сказал он. — Один из вас должен остановиться.

— Нет, — отрезал Марий. — Боль выгонит из него демона. Он должен освободить тело Фулгрима, прежде чем тот умрет.

— Недоумок! — выругался Фабий. — Ты думаешь, гибель смертной оболочки заботит демона? Как только физический сосуд будет разрушен, его сущность просто сконцентрируется где-нибудь в варпе.

— Так что же мы тогда делаем?! — воскликнул Люций.

Отпустив рукоятку шила, он схватил Фабия за горло. В заботе апотекария о Фулгриме Люций снова углядел какой-то тайный сговор. Он стал сжимать горло Фабия, пока у того глаза не вылезли из орбит.

— Ты не в силах повредить демону, — прохрипел Фабий. — Но если причинить ему достаточно сильную боль, возможно, удастся заставить его ослабить хватку.

— Возможно, удастся?! — вскричал Каэсорон. — Всем твоим заявлениям не хватает уверенности.

Люций ощутил укол в области паха и, опустив взгляд, увидел, что из кожаного балахона Фабия высунулось какое-то устройство, состоящее из ржавых металлических спиралей, сухожилий и хрящей. На конце имелся шприц, наполненный мутной розовой жидкостью. Игла проткнула гибкую прослойку в сочленении доспеха и на дюйм погрузилась в его бедро.

На лице Фабия появилась змеиная улыбка.

— Попробуй еще раз поднять на меня руку, и шприц впрыснет тебе такую дозу «витэ ноктис», которой хватит на целую роту.

Люций с большой неохотой отпустил апотекария, и тогда холодный металл вышел из его тела. Как бы ни желал он дать себе волю и сломать Фабию шею, близость смерти тоже вызвала у него довольную улыбку.

От Фабия она не ускользнула.

— Это восхитительно до тех пор, пока эликсир не доберется до твоей нервной системы: шесть ударов сердца испытываешь восторг, а потом ты мертв, и мир ощущений исчезает. Запомни это на тот случай, если тебе еще раз захочется выместить на мне свой гнев.

Каэсорон оттащил их друг от друга.

— Хватит. Надо заняться делом. Апотекарий, мы можем изгнать этого демона болью? И отвечай прямо.

Фабий говорил, не спуская глаз с Люция, а мечник встретил его враждебный взгляд со спокойным равнодушием, зная, что это разозлит его еще сильнее.

— Я не могу ответить, — признался Фабий. — Любое смертное тело было бы бесповоротно разрушено задолго до того, как мы заставили бы демона хотя бы ослабить хватку. Но тело примарха выдержит достаточно долго, чтобы достигнуть поворотной точки, когда боль выгонит демона.

— В таком случае, пора применить нейронное устройство с паразитом, — сказал Марий. — То самое, что ты создал после изучения гибрид-капитанов Диаспорекса.

Фабий кивнул, соглашаясь с ним, и Люций понял, что он только и ждал этой возможности. Низко нагнувшись, он поместил полушлем на голову Фулгрима и прикрепил к серебристому металлу длинные тонкие трубки. Другие концы трубок, извиваясь по полу, уходили к негромко гудящей машине, создатели которой, казалось, не имели отношения к человечеству. На панели машины перемигивались многочисленные разноцветные огоньки, а издаваемые ею звуки находились вне уровня восприятия смертных. Сквозь прозрачные стенки трубок Люций увидел, как к телу примарха поползла переливающаяся жидкость, похожая на ртуть.

— Лучше бы оно подействовало, — заметил Каэсорон, толкнув Фабия в грудь. — Если ты соврал, никакие вонючие эликсиры не помешают мне тебя убить.

Радужная жидкость потекла в тело примарха, и в тот же момент с его полных губ сорвался вздох сластолюбца, открывшего для себя новое наслаждение. Глаза Фулгрима широко раскрылись, и он осмотрелся вокруг, как человек, пробудившийся от ярких воспоминаний о полузабытых друзьях и возлюбленных.

— А, сыны мои, — произнес он, словно пытка встревожила его не больше, чем прикосновение крыла бабочки. — Где я был?

Кровь покрывала его тело сплошным багряным одеянием, и из всех пор сочился запах сгоревшего мяса. Вокруг серебряных игл дрожал раскаленный воздух, а дьявольское приспособление, введенное Марием, полностью раскрывшись, заставило тазовые кости примарха неестественно выгнуться вперед.

— Мы говорили о добре и зле, — напомнил Люций.

С этими словами он снова взялся за деревянную рукоятку шила и протолкнул его еще глубже.

— Да ты орудуешь этим шипом с мастерством настоящего ремесленника, — похвалил Фулгрим. — Ты так же хорошо владеешь мелким холодным оружием, как и мечом.

— Я тренируюсь.

— Это мне известно.

— Твое изобретение работает? — спросил Каэсорон у Фабия, манипулирующего голографическими дисками и жидкокристаллическими датчиками.

— Работает, — подтвердил апотекарий. — Я могу изменить биохимию его мозга, и он будет видеть то, что я хочу, и чувствовать то, что я хочу. Скоро мы сможем управлять его разумом.

Фулгрим рассмеялся, потом залился слезами, его тело сотрясали дикие судороги, а затем по нему пробежала дрожь величайшего наслаждения. Он беззвучно кричал, испытывая неведомые ужасы, и облизывал губы, впитывая невообразимые ароматы.

— Что с ним происходит? — спросил Марий.

— Я стараюсь контролировать процесс, — пояснил Фабий. Возможность манипулировать таким великолепным материальным образцом сверхъестественного совершенства явно доставляла ему удовольствие. — Его мозг настолько сложен, что вы даже представить себе не можете, это миллионы пересекающихся друг с другом лабиринтов. Разобраться в них дело нелегкое.

— Поторопись, — приказал Каэсорон.

Фабий не обратил внимания на угрозу в голосе первого капитана и продолжал бесконечно изменять состав жидкости и настройки машины. Следить за ним было очень утомительно, тем более что Люций не имел представления, что именно он изменяет, и как это может отразиться на состоянии примарха. Он видел, как напряглись под кожей Фулгрима все вены, и понимал, что примарх не собирается без борьбы уступать Фабию контроль над своим разумом.

На лице Фулгрима мелькали отражения тысяч эмоций, и на мгновение Люцию самому захотелось подвергнуться воздействию машины Фабия. Как бы он себя чувствовал, если бы чужая рука направляла его по пути бесконечных ощущений? Но стоило ему только вообразить подобное путешествие, как Люций понял, что он слишком эгоцентричен, чтобы позволить кому-то другому управлять собой.

Наконец тело Фулгрима расслабилось, конечности обмякли на холодном металле, и с его губ сорвался вздох облегчения. Фабий торжествующе улыбнулся, открыв пожелтевшие зубы и блестящий змеиный язык.

— Я овладел им, — сказал он. — Что прикажешь теперь сделать, первый капитан?

— Ты можешь заставить его говорить правду?

— Конечно, это совсем нетрудно.