Не вернуться никогда - Олег Верещагин

— Остынь, рано, — заметили слева.

Гэст вдруг резко отвернул вправо. Остальные — за ним, открывая фронт для стрельбы.

— Давай!

С привычным посвистом стрела сорвалась с тетивы. Взмахнув руками, покатился с седла один… Дальше Ротбирт уже ничего толком не замечал, кроме того, что — попадает, попадает!!!

Взметнулся и стих крик ужаса, только хрипела раненая лошадь, порываясь встать. Двое хангаров махом неслись прочь, метались кони с пустыми сёдлами, три или четыре лежали мёртвые, как и все хозяева лошадей. Кое в кого попали по нескольку стрел.

— Вай-ууууууу!!!

Две или три стрелы, пущенные вслед, стукнулись о латы хангаров. Стрелки бросились к коням, а отряд Гэста в полном составе уже с воем и выкриками мчался к крепости…

…Ох, хорош был Вихрь! Вадим вырвался вперёд и, клонясь с седла, как тренировался упорно все последние дни, целился пикой. Хангар оглядывался… оглядывался… Вадим отвёл локоть и ударил, целясь в бок. Рвануло, он сжал шенкеля и проскочил мимо хангара, который оставался в седле, но с каждым скоком лошади всё дальше и дальше кренился вбок. Убил, понял Вадим азартно. И удивился, что пика всё ещё в руке, успел выдернуть…

Стрелки отстали на пару перестрелов — но у них кони были свежие, и на полпути к крепости обе группы соединились. Хангары пытались закрыть ворота, но те давно заржавели в петлях и прочно вросли в землю створками. Со стен стреляли из луков, но неметко. Ратэсты на скаку надевали шлемы, перебрасывали на руку щиты и сгибались в сёдлах.

Гэст, ухнув, метнул топор — наиболее упиравшийся на воротах открыл рот и сел наземь, топор торчал у него ниже левого плеча в груди. Анласы влетали в ворота, грохоча по мосткам. Вадим ударом пики пригвоздил к створке ворот воина, замахнувшегося на него саблей. Слева кто-то с визгом прыгнул на скачущего анласа, сшиб его с седла — покатились… Закрываясь щитом, на мальчишку бросился воин со своим странным оружием — копьём-не копьём. Вадим, качнувшись назад в седле, метнул в него выхваченный на скаку дротик, угодив в лицо — и заорал от восторга, чувствуя, как освобождается от чего-то, мешавшего… мешавшего… нет, он не мог подобрать слова.

Я пришёл сюда из-за дальних гор —Ибо ныне я знаю, что делать с собой!В шесть сторон кроплю,Обхожу костёр,Подношу к губам горьких трав настой…Бог мой! Свастикой в небе орёл повис!Под крылом кричат, умирают ветра…

— Вадим поймал себя на том, что орёт калугинское "Восхождение".

В большом приземистом здании укрыться не успел никто — одного, добежавшего почти до порога, брошенный топор уложил в затылок, и он свалился на брёвна, дёргаясь и плюясь бурой пеной. Попытавшихся организовать оборону на валу сбили стрелами.

— Ничего не жечь! — скомандовал Гэст глухим из-под маски голосом. — Всё обыскать, живей!

Во дворе оставались только мёртвые враги и живые анласы — потерь у них не было, разве что поцарапанные, да в кожаной броне коней тут и там торчали стрелы. На растекавшуюся по двору кровь летели мухи.

Вадим соскочил наземь, закинул узду за брус. Впервые в жизни — настоящий бой… и как же это было здорово, с изумлением подумал мальчишка, стаскивая крылатый шлем. Пристроив его на луке седла, Вадим огляделся. Кто-то уже заглядывал в дом, кто-то искал своё оружие, кто-то методично рубил головы убитым и швырял их на вал, где ещё один воин выстраивал из них ряд.

Вадим сходил за дротиком и пикой. Удивился тому, с какой силой ударил того, у ворот — пика пробила насквозь тело в пластинчатой броне, расщепила бревно и застряла, Вадим еле-еле выдернул оружие, с трудом раскачав.

— В бою часто себя не помнят, — сказал Гэст. Оказалось, он подошёл и встал рядом. — А ты молодец, славянин. Силу же размерять ещё научишься.

— Поищу меч, — ответил Вадим, понимая, что — нет, хорошего оружия он тут не отыщет. Просто сказал, чтобы прогнать внезапное смущение от похвалы.

— Поищи… — спокойно согласился Гэст.

На самом деле Вадим отправился искать Ротбирта, которого не видел — оказалось, что дружок заглядывает во все уголки дома с типично анласским неуёмным любопытством… которое, надо сказать, стоило не одному анласу жизни.

В комнате, где стояли низкие ложа под кошмами, нестерпимо воняло кислятиной — оба парня отшатнулись с порога, словно получили в лоб палицей. При мысли, что там, наверное, есть и вши, у обоих — и Вадима, выросшего в мире ванн и душей, и Ротбирта, чистоплотного, как все анласы — появилось одновременно острое желание запалить эту конуру. Однако, приказ Гэсты был ясен — и они с парой других молодых ратэстов зашныряли по комнатам. В одной из них горела в небольшом золотом сосуде, стоявшем на низком резном столике, издававшая странный аромат палочка. Больше в маленькой комнатке ничего и никого не было. От запаха быстро начала мягко кружиться голова, в ушах послышался тихий тоненький звон.

— Это, наверное, место, где обитают их Боги, — сказал кто-то из ратэстов. Ротбирт, протянувший было руку к сосуду, тут же опасливо её отдёрнул и сказал в ответ на беззлобные насмешки:

— Я не боюсь ни людей, ни зверей, ни демонов. Но с чужими Богами лучше не связываться, клянусь Вайу!

Смех утих, и все пришли к выводу, что Ротбирт совершенно прав — и аккуратно прикрыли дверь прежде чем двинуться дальше.

На какое-то время Вадим потерял Ротбирта, а когда нашёл его — тот стоял в дверях ещё одной комнатушки и крутил в руках — с крайне задумчивым видом — наконечник копья.

— Взгляни, какая странная вещь, — поднял он голову. — Готов поставить руку — её не хангары делали. Не славянская ли работа?

Вадим принял наконечник — и удивился тому, какой он тяжёлый. Длинный — едва ли не в полметра — и узкий, он немного походил на наконечник анласской пики, но в сечении напоминал трёхлучевую звезду с глубокими выборками… а зримо — всем известный в мире Вадима русский трёхгранный штык, от ударов которым нет спасения в линейном рукопашном бою "волна на волну".

— Для конного боя, но это не славянское оружие, — ответил Вадим, вспомнив всё, что знал о холодном оружии — точно, не делали таких славяне. Он провёл пальцем по выборкам, где изрыгали пламя летящие полуптицы-полульвы — грифоны — и вились стебли растений, прораставшие мечами. — Красивая штука.

— Я поставлю его вместо своего на пику, — решил Ротбирт. — Из чего только он выкован? Это не сталь, тяжёлый такой…

— Ну так и хорошо, — двинул плечом Вадим.

— Так кто говорит, что плохо? Мне просто интересно, никогда не видел такого металла, — и Ротбирт достал саксу, которой и стукнул — легонько — по ребру наконечника. На странной серебристой поверхности не осталось ни царапинки!

— Похоже на серебро, но это не серебро, — заметил Вадим.

— Серебро! — фыркнул Ротбирт, убирая наконечник под ремень щита. — На серебре от зубов следы остаются!.. Посмотрим ещё, может, что-нибудь отыщем?

Вадим кивнул, но тут во дворе затрубил трампет. Все поспешили наружу.

Гэст — странно весёлый — расхаживал по валу. Когда отряд собрался, он благосклонно оглядел воинов сверху и зычно объявил:

— Можно отдохнуть и задать корму коням. Подождём кэйвинга.

— Дальше не пойдём, пати?! — крикнул кто-то.

— Ни к чему. Тут надо будет оставить хоть полдесятка людей, иначе нечего было и захватывать… а нас мало.

— Ну можно хоть немного разведать, что там, дальше? — нетерпеливо спросил кто-то из молодых.

Пати, кажется, хотел возразить, но потом махнул рукой:

— Не жаль коней и свои задницы — езжайте… только недалеко и не больше трёх человек.

Энтузиастов оказалось немного, надо сказать. Собрались ехать двое молодых, но один обнаружил, что его конь загнал под подкову камешек, и второй заскучал, но Вадим и Ротбирт подошли к нему:

— Поехали? — спросил Вадим.

Ратэст — он был лет на пять старше мальчишек — слегка свысока посмотрел на них и кивнул:

— Ну едем, щенята…

Мальчишки не обиделись.

Долина закончилась склоном, для верхового на первый взгляд неприступным по причине крутизны. Все трое какое-то время тыкались в кусты, пока Ротбирт совершенно случайно не выехал на вполне надёжную тропку, зигзагом выводившую явно наверх. Анласские кони, всхрапывая и косясь на крутизну, тем не менее исправно несли своих всадников выше и выше. Взаимное доверие — люди доверяли инстинкту коней, а кони верили, что, пока хозяева на них, ничего плохого с ними не случится…

Наверху снова начался лес — но сосновый, прозрачный. В нём вольно гулял свежий ветер, пахнущий чем-то горьким и волнующим, качал высокие кроны и шуршал папоротником в подлеске. Тут, в отличие от начинавшегося уже внизу, в долине, жаркого летнего дня, царила приятная прохлада.