Битва начинается - Джерри Эхерн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Серый фургон слегка занесло, она поняла, что победа за нею.
Роуз дернула руль влево, серый фургон тоже дернулся влево, направо от нее, затем она повернула направо.
– Держись! – Правая нога вжалась в пол, она отвела глаза в сторону от столкновения; все ее тело задрожало, правое зеркало заднего вида оторвало начисто; фургоны на мгновение сцепились, из радиатора вылетело облако пара, послышался тошнотворный запах горящего антифриза, раздался скрежет металла о металл; затем она рванула вперед, серый фургон скрылся из виду.
– Руф! Руф!
– Боже…
– Фургон далеко не уедет! Руф! Что будем делать, Руф!
– Вперед, как можно дальше!
Она услышала автоматные очереди, ответная стрельба Руфуса была почти не слышна. Дыма было все больше, хуже того, показались языки пламени.
– Руфус! Мы горим!
– Поезжай дальше, Рози!
Она по-прежнему вдавливала педаль газа в пол, фургон бросало из стороны в сторону; впереди показался выезд на автостраду, знак «Стоп» и за ним железнодорожные рельсы.
И тут она посмотрела направо. Поезд.
– Руф! Держись!
Она бросила взгляд в зеркало заднего вида, на его месте было пулевое отверстие и осколки стекла. Она вела фургон дальше, глаза избегали смотреть на приборную доску, показания спидометра падали, скорость была еле-еле километров пятьдесят.
Она уже почти выехала на автостраду.
– Горас! Ты жив? Горас, Горас?
Ответа не последовало, времени смотреть на него не было. Если она остановится на выезде на автостраду…
– Ой, ой! – Огромный восемнадцатиколесный трейлер стремительно приближался. Она уперлась ногой в пол, почти у знака «Стоп»; поезд был совсем близко.
Она вдавила кнопку звукового сигнала, но сигнал не работал.
– Стреляй, Руф! Стреляй!
– Отлично! – Грохот автоматного огня заглушил его ответ, от него заложило уши, как будто их залило водой.
Она выехала на перекресток, проигнорировав знак «Стоп»; трейлер буквально рос на глазах. Она посмотрела направо.
– О-о…
Она еще больше надавила на педаль, хотя знала, что дальше давить некуда.
– Руф! О, Боже! – Краем глаза она увидела вспышку, потом почувствовала столкновение, услышала сигнал; руки соскользнули с рулевого колеса, она закрыла руками лицо, в желудке что-то опустилось.
Фургон перевернулся, ее прижало к Руди, Руди был мертв, и она закричала.
Фургон остановился. Она почувствовала запах бензина.
Она открыла глаза.
– Рози!
– Я… По-моему…
Она попыталась двинуть ногой, левая нога не двигалась, и она закричала; но потом посмотрела вниз – и не увидела ее; нога была поднята, на ее ногах лежала нога мертвого Руди.
Она вывернулась, упала, больно ударившись головой о крышу. Посмотрела по сторонам. Горас Уайтлоу был мертв, как и Руди; широко открытые глаза смотрели вверх; только из его горла не торчал кусок стекла, а в груди виднелось полдесятка пулевых отверстий.
Она обнаружила, что ползет к выбитому ветровому стеклу. Она почти выпала наружу, разорвав брюки об осколок стекла.
– Рози!
Роуз Шеперд увидела поезд. Он приближался, и очень быстро. Она встала. Все тело дрожало.
– Рози.
– Да!
– Они едут, Рози! – Руфус Барроус шел к ней с другой стороны фургона, он сильно хромал. На спине у него болтался автомат «Хеклер и Кох», правая рука сжимала «Си-Эй-15».
– Переходи рельсы! Живо!
Она пришла в себя, не выдержали нервы или сработал инстинкт самосохранения, или и то, и другое; она схватила его за руку и потащила за собой.
– Идем!
– У меня вывих лодыжки, иди сама!
Роуз Шеперд обхватила его за плечи, повела, оглядываясь назад. Зеленый фургон и синий седан уже въезжали на перекресток; трейлер, с которым они столкнулись, дымился ярдах в ста от места столкновения, водитель лежал возле него. Она посмотрела вперед, поезд был совсем близко.
– Идем, Руфус, – произнесла она тихо, успокаивающе, совсем как ее мать говорила ей или ее братьям, когда они разбивали коленки.
– Хватит нянчить меня, черт возьми!
Он оттолкнул ее, в глазах выступили слезы; он захромал сам, тяжело припадая на левую ногу. Они подошли к колее. Роуз оглянулась. Синий седан переезжал перекресток, из люка на крыше показалась голова; через секунду человек откроет стрельбу.
Она сунула руку в кобуру, направила револьвер в ветровое стекло и выстрелила два раза.
Синий седан по-прежнему приближался.
Она остановилась, вдохнула поглубже, взяла револьвер обеими руками. Прицелилась прямо в лицо человека над люком в крыше.
– Ну держись!
Она выстрелила, и голова исчезла, но она не услышала звук выстрела, было слышно только гудение поезда и крик Барроуса:
– Беги, Рози!
Роуз Шеперд отвернулась от синего седана с помятым бампером. Она стояла посреди железнодорожной колеи, Руфус Барроус протягивал ей руку, поезд был совсем рядом. Она отпрыгнула влево, ободрав левую руку о гравийную насыпь. Налетел порыв ветра, раздув ей волосы и рубашку.
Руфус Барроус стоял рядом.
– Прыгаем в поезд, иначе нам крышка!
Она встала, товарные вагоны проносились мимо. Поезд начал замедлять ход; в этом месте колея шла под уклон. Руфус Барроус отобрал у нее револьвер; она услышала, как он что-то кричит ей, но не разобрала из-за стука колес. Потом он схватил ее за талию, ей показалось, что они летят, она больно ударилась и упала на спину.
– Мы в глубоком дерьме, Рози, – прокричал Руфус Барроус, стук колес звучал по-другому. Они ехали в вагоне…
Дэвид Холден пил пиво, поскольку, кроме него, можно было достать только вино, которое он не любил. Его запасы крепких напитков давно закончились, а до отмены чрезвычайного положения покупать и продавать их было запрещено. По телевизору в который раз показывали «Остров Джиллигана». Шкипер кричал на Джиллигана, но кому было до этого дело?
В черно-белом изображении волосы Мэри-Энн напоминали волосы Элизабет, Холден почувствовал, что плачет. Он закурил еще одну сигарету и закрыл глаза, но слезы продолжали идти, он чувствовал, как они катятся по щекам.
Глава двадцать первая
Руфус Барроус стоял у стола заместителя шефа полиции Ральфа Камински, левая нога разрывалась от боли.
– Сержант Барроус. Я требую полной откровенности со мной.
Барроус не знал, что сказать, потому промолчал.
– Сержант Барроус, во время происшествия на автостраде 97 с фургоном, принадлежащим Горасу Уайтлоу, по дороге следовал автомобиль. Вас и детектива Шеперд опознали. Что, черт побери, все это значит? Что это еще за военные игры?
– Простите, сэр?
– Барроус. Вы, Руди Голдфарб и Горас Уайтлоу были хорошими друзьями. Что вы там делали? Все это напоминает самовольную расправу.
Барроус откашлялся.
– Вы уже говорили с детективом Шеперд, сэр?
– Поговорю, как только она объявится. Но сейчас я спрашиваю вас, Барроус.
Ральф Камински был лысый, худой, у него были хитрые черные глаза. Поговаривали, что он не любит чернокожих. Это было несправедливо: он не любил никого.
– О чем вы хотите спросить меня, сэр?
– Вы с детективом Шеперд находились в фургоне, принадлежащем детективу Уайтлоу. У меня есть свидетель. Вы положите на стол свой значок. Вы сдадите оружие. И расскажете мне все.
Барроус не проронил ни слова.
– Насколько я понимаю, в Управлении полиции работает целая группа заговорщиков, и мне нужны все фамилии. Для преследования этих революционеров есть соответствующая процедура…
– Они негодяи, Камински.
– Они граждане Соединенных Штатов, у них есть гражданские права и все такое, и самосуд я не допущу, Барроус. Все это вовсе не причина, чтобы какие-то сумасшедшие полицейские – представители меньшинств творили что им захочется, черт побери!
Барроус посмотрел на него.
– Меньшинств?
– Вы, детектив Шеперд, Уайтлоу и Руди Голдфарб.
– Ладно, хорошо. Рози Шеперд – женщина. Руди Голдфарб был евреем. Я чернокожий. К какому меньшинству относится Горас Уайтлоу?
Камински посмотрел на свои руки.
– Может, по какой-то причине он не упоминал об этом, но он был католиком.
– Католик? Черт побери, что же тогда большинство? Белые? Протестанты? К какому меньшинству относится Камински? Вы поляк, это…
– Я не поляк и не католик, Барроус. Но здесь определенно дело в меньшинствах. И я понимаю, правда понимаю, вам всем не нравится, что этот «Фронт Освобождения Северной Америки» заявляет, что представляет вас…
– Эта банда убийц-коммунистов не представляет ни меня, ни других чернокожих, ни женщин, ни католиков, ни евреев. Они представляют только себя, Камински.
– Я могу обвинить вас на основании свидетельских показаний. Но если вы расскажете правду, для детектива Шеперд и остальных заговорщиков дело пройдет гораздо легче.
Барроус уловил напряжение в его голосе, голос был приглушенным, он дрожал.
