Сильные - Генри Лайон Олди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все просто, и идти недалеко.
Понадобилось много лет и еще больше событий, чтобы я узнал самого себя получше. Простак я, если угодно. Простофиля. Люблю прямые дороги, не люблю повороты. А хитрые тупички ненавижу лютой ненавистью. Там, в Кузне, я-то себе виделся знатным хитрецом. Еще бы, самого Кытая Бахсы обманом разговорил! Про брата выпытал, про колыбели, про дорогу к ним. Простоватость кузнеца, выложившего малолетке всю правду-истину, не показалась мне чем-то особенным. Я-простак не удивился другому простаку, пусть даже взрослому. Не подловил на внутреннем родстве – с собой, Мюльдюном, нашими родителями… А что? Обычное дело. Помните мои разговоры с отцом? С мамой? Ноги на перила, взгляд на горы: «Рад тебя видеть, Юрюн.» Плывет уточка, улыбается: «Ложки не забыл? Приятного аппетита, кушай на здоровье.»
Ничего такого не заметили?
Вот и я тогда не замечал.
Мне в первую очередь название не понравилось: Бездна Смерти. С другой стороны – колыбели. Для младенчиков. В Бездне Смерти, ага. Ерунда какая-то, одно с другим не вяжется. Ладно уж, схожу, проверю. Боотур я или кто? Авось, не сгину. Для спуска веревка понадобится. Бездна, все-таки… Да, оружие. Адьяраи внизу, небось, так и шастают!
Всё оружие, что я выбрал, куда-то делось. Ушло, наверное, в переплавку. И зачем выбирал, спрашивается?! Я у мастера Кытая спросил, только он не ответил. У постели моей разговорчивый был – куда там! А тут замолчал, как отрезало. Я ему:
– Лука жалко. Очень уж…
Он мне:
– Угу, очень.
Поговорили.
Я прикинул: в доспехе лезть в Бездну не с руки. Копье тоже мешать будет. И щит. А вот меч… Меч мне точно нужен! На спину прицеплю и полезу. Мечей в оружейной – как иголок на сосне. Взять? Без спросу?! Я не мошенник, не вор. Я сын Сиэр-тойона! Значит, будем действовать честно, но хитро!
После обеда я поймал мастера Кытая. Я уже выяснил: если с ним не заговорить, он меня не замечает. Прямо как мой отец, когда на веранде сидит. Так отцу я сын, а кузнецу – никто. Вот он меня в упор и не видит. Обычное дело. А заговоришь – ничего, получается.
Я ему:
– Мастер Кытай!
Он мне:
– Чего тебе?
– Можно у вас в оружейной меч взять?
Он хмурится. Жадничает. Я ему:
– На время! Я верну, правда!
Нет, хмурится. Складки у переносицы – грозовые тучи.
– Меч?
– Ну да!
– Зачем?
И смотрит на меня, как на слабоумного.
– Я упражняться хочу!
– С мечом?
– Ага, с мечом. Потом на место поставлю.
– Упражняться?
Кажется, мастер Кытай удивлен.
– Ну да!
Он брови поднял, рот округлил – и как расхохочется! Гром гремит, эхо летит по коридорам, гуляет по всему дому. Землетрясение! А Кытай Бахсы кашляет, приседает, хлопает себя ладонями по бедрам. Вон, даже слезы из глаз брызнули. И что я такого смешного сказал?
– Ну, повеселил ты меня! Ох, повеселил!
Стою, слушаю. Злость кипит – хоть расширяйся, лезь в драку!
– Бери, парень. Бери меч, что хочешь бери.
Вытер кузнец слезы, махнул рукой:
– Упражняйся!
Мне только того и надо было. «Что хочешь бери»! Теперь про веревку отдельно спрашивать не нужно.
Поплутав по Кузне, я отыскал оружейную. Выбрал себе батас – такой же, как тот, первый. Ножны к нему. Моток прочной веревки. Еще веревки – петли для меча сделать, чтобы на спину вешать. Едой я раньше запасся. Ну как, можно идти на поиски?
Для начала я чуть-чуть поупражнялся с мечом. Слово надо держать. Я же сказал мастеру Кытаю, что буду упражняться? Вот, пожалуйста! А что брата пойду искать – так это мое дело! Семейное. Вернусь с братом – меч отдам, себе не оставлю.
Всё по-честному!
Вот, иду. Котомка за одним плечом, меч – за другим. Сопки в горы превратились. Уступы друг на друга громоздятся. Кусты можжевельника за камень из последних сил цепляются. В ветвях стылый ветер: фьють-фьють! Теплынь стояла, жарища, и вот – до костей пробирает! Фьють-фьють, насмешничает ветер. Что, Юрюн-боотур? Не передумал? Гляди, пропадешь!
– Не передумал!
Это я ветру, чтобы отвязался.
И взбираюсь по осыпи. Подъем не слишком крутой, но муторный, унылый. Бредешь, тащишься – вроде, вот она, вершина, рукой подать. Через десять шагов – подать, через двадцать – подать. Тридцать шагов, сто, тысяча… Острые камешки выворачиваются из-под ног, кувыркаются вниз по склону. Не кувыркнуться бы вслед за ними! Ветер злится, толкает в грудь. Небо сплошь затянули тучи. Крутится за ними небесный обод или нет? И солнца не видать…
Что это? Неужели вершина?!
Останавливаюсь, перевожу дух. По правую руку тускло блестит бескрайняя гладкая поверхность – до горизонта. Не такая уж она и гладкая… Волны ряби гуляют, накатывают, удаляются. Как по воде. Да ведь это и есть вода!
Море!
Я забыл, зачем я здесь. Впервые в жизни я видел море. Рассказов слышал – не счесть, но чтобы своими глазами… Да, холодное. Да, неприветливое. И всё равно завораживает. С берега в море вгрызаются острые клинья суши – когти звериной лапы. По левую руку громоздятся черно-серые скалы. Два пика подпёрли небо. Седловина перевала между ними отливает темным багрянцем, словно запекшаяся кровь. Багровый язык сполз в каменистую долину, лижет темный провал. Нет, иначе: Провал. Целый Провалище!
Здравствуй, спуск в Нижний мир, в Бездну Смерти.
Я обрадовался: вот, дошел.
2. Знал бы, не полез
Вблизи Бездна Смерти оказалась большущей: шагов триста в поперечнике. Землю вокруг нее покрывала глянцевая черно-багровая корка. Смола? Камень? На корке не росло ни былинки, ни даже завалящего мха. Я пнул краешек сапогом: твердая, упругая. Встал двумя ногами: держит, но прогибается. Присел, потрогал – если честно, с опаской.
Мало ли, что за пакость?
Ничего плохого не случилось. Корка и на ощупь напоминала застывшую смолу. На пальцах она оставляла бурые следы. Я понюхал испачканные пальцы. Волосы у меня под шапкой встали дыбом: запах был слабый, но узнаваемый. Кровь! Целая речка крови! Это ж из какого чудища ее столько вытекло? Кто эдакую громадину завалил?!
А вдруг тут дружки этой твари водятся?
Поток запекшейся крови низвергался с перевала и исчезал в Елю-Чёркёчёх, куда мне предстояло спуститься. На миг почудилось: это не скалы, а клыки. Кровь льется из исполинской пасти. Сейчас горное чудище ка-ак оживет!.. Да перед ним любой боотур – меньше мухи! Ничего, конечно, не ожило. Скалы, перевал. Дыра в Нижний мир. Ну, кровь… Она, небось, тыщу лет назад застыла. Есть тут чудища, нет, а внизу – мой брат.
Надо лезть.
Я подобрался к краю – не поскользнуться бы! – и заглянул вниз. Черная кровь потеками застыла на стенах, но покрывала их не целиком. Ага, левее крови почти нет. Уступы ноздреватого бурого камня напомнили мне исполинские ступени. Вблизи они оказались высотой в мой рост каждая. Шли ступени вкривь и вкось, но главное, были не скользкие, в отличие от гадкой корки. Ха! У нас на Небе я и не по таким скалам лазил. Ничего, живой.
Вперед! В смысле, вниз.
Вперед, в смысле, вниз, я старался не смотреть. Когда перед глазами один камень – шершавый, надежный – оно и не страшно. Ну, почти. Ногу сюда, руку туда. Ухватиться, сползти на животе, нащупать ступней опору… Пока обходимся без веревки. Лезем себе и лезем. Спускаемся. Пальцы в трещину, ногу на уступ. Медленно разгибаем руки, шарим второй ногой по стене. Выемка. Переносим вес, шарим третьей, то есть освободившейся ногой…
Я и не заметил, как стемнело. Пальцы свои вижу, а дальше – сплошная мгла. Бросил взгляд вверх: облака плывут. В небе. Далеко-далеко. Небо маленькое, с овчинку. Глубоко же я спустился! Сколько еще осталось? Можно и вниз посмотреть: все равно темно, ничего не видно.
Я посмотрел.
А оно оказалось совсем и не темно!
Вокруг меня – мрак, вверху – синий кружок небес. А внизу горит, вздрагивает, дышит. Точь-в‑точь кузнечный горн. Не хватало мне дважды в горне побывать! То-то радость голодным адьяраям: еда сама сверху спускается, сама по дороге поджаривается…
Жа́ра вроде нет. Гарью не тянет.
Ладно, лезем дальше.
Вскоре мрак поредел. На стенах проступили бледные пятна. Свет от них шел гадкий, призрачный, холодный. В одно пятно я сунулся носом. Колупнул пальцем: лишайник? Точно, лишайник. Никогда не думал, что он в темноте светится. Или тут, под землей, лишайник особенный? Заколдованный? На пальце гасли крошки-светлячки. Чуть поодаль мерцали болотной прозеленью грибы-поганки. Небось, ядовитые – страсть! А растут, красавицы, удачно. Славный карнизик, пригодится.
Ухватился я, перенес вес.
– Кэр-буу!
С громким хрустом опора исчезла. Тело сделалось легче пуха, лицо обдало ветром. Лечу. Я –
