Повесть о Ратиборе, или Зачарованная княжна-2 - Светлана Фортунская

— Все голодные! — заявил Жаб. — А я не могу ни о чем думать, кроме как об этом клетчатом безобразии!

— А я вообще-то сомневаюсь, что превращенных можно вернуть в исходное состояние, — задумчиво пробормотал Ворон. — Мне это кажется принципиально невозможным…

— Ты, твое преминистерство, не каркал бы, и без твоих речей тошнехонько, — проворчал Домовушка.

— Каркать мне по природе положено, я все-таки Ворон, а не мокрая курица! — огрызнулся преминистр. — Но этот недоучка не экстраполировал отрицательный поток, а неэкстраполированные отрицательные потоки, как известно, придают заклинанию свойство необратимости. Поэтому я в сомнении…

— С этим сомнением, мне кажется, тоже пока что ничего нельзя поделать, — заметил Паук. — Так что вы, Ворон, продолжайте сомневаться, а мы будем решать первоочередные задачи.

Леонидия икнула.

— Это на что это Ворон намекает? Это он хочет сказать, что я навсегда останусь в таком вот виде? А мой муж — в виде чайника? — и снова икнула.

— Мне кажется, Лёне нужно выпить чего-нибудь успокоительного, — заметил Паук, — капель каких-нибудь. А то она никак не оправится после переживаний…

— И мне капель! — проквакал Жаб. — Я тоже никак не оправлюсь! Валерьянки мне! Четыреста капель! А еще лучше – рюмочку беленькой! Поправить здоровье!

— Даже и надеяться не смей, выдумал чего! — буркнул Домовушка. — Валерианы настоянной, так тому и быть, дам, только не четыре сотни капель, а четыре десятка. И то, мнится мне, многовато будет…

Домовушка сбегал на кухню, где у нас имелась аптечка, притащил пузырек с валерьянкой, рюмку (пустую) и стакан воды.

— Не, я не буду, — запротестовала Лёня, — мне нельзя, я кормящая…

— Батюшки! А про Егория-то я, голова дубовая, и забымши совсем! — всплеснул лапками, расплескивая воду из стакана, Домовушка. — Как он там, болезный, поди, совсем изголодался?

Леонидия взвыла.

— Как же я его теперь кормить буду?! — завопила она. — Дайте денег, я хоть в магазин сбегаю, "Малютку" ему куплю!

— А вот в магазин тебе никак нельзя, — сказал Ворон, — если, конечно, ты не хочешь пасть бездыханным трупом. Ты ведь теперь мужчина, так что дважды порог квартиры переступить не сможешь. Возможно, конечно, что со временем и под давлением обстоятельств это заклятие потеряло силу, однако рисковать я бы не стал…

— Точно, — подтвердил Домовушка. — Может случиться исход летательный. Так что надо Пса в магазин отправлять, а ты ему записку настукай на этой… на машине на писательной.

Мы дружно повернули головы в сторону бочонка. Оттуда раздалось шипение. Пишущая машинка на крышке бочонка слегка подпрыгнула – кобра пыталась выбраться наружу.

— Да ничего, я так, — сказала Лёня. — Я от руки напишу…

И снова икнула.

— Напишешь, напишешь, — закивал лохматой головкой Домовушка, — вот капелек откушаешь – и сразу же и напишешь…

Домовушка накапал немножко валерьянки в рюмочку, разбавил водой, поставил на пол перед Жабом.

Потом с сомнением смерил взглядом Лёню – вернее того, в кого она теперь превратилась, – и не стал возиться и отсчитывать сорок или сколько там капель, а сразу вылил в стакан весь пузырек, поразмыслил, приоткрыл крышку чайника и туда тоже плеснул валерьянки с водой.

— Ему, поди, потужее всех пришлось, бедолаге, — пробормотал он себе в бороду.

Тут я должен с прискорбием признать, что дальнейшие события в моей памяти частично размылись, а частично стерлись совсем. Поэтому связного и последовательного изложения событий не получится. Должно быть, сказалось напряжение всего того хлопотливого и многотрудного дня: ведь мне пришлось спасать Крыса, и Егорушку, и Домовушку, да и всех нас в конце-то концов! Немудрено, что я стал нетверд в лапах и неуверен в движениях.

Смутно мне вспоминается, что я как-то неловко повернулся и опрокинул рюмку с валерьянкой, стоявшую перед Жабом, да так неудачно, что почти вся жидкость вылилась на меня. Совершенно инстинктивно, не думая, что делаю, я вылизал мокрую шерсть. Обычно я не моюсь языком, как какой-то обыкновенный кот, но тут, как видно, усталость взяла свое.

А что было дальше, я не помню.

 Глава пятнадцатая, в которой я теряю память

Не нужно думать своим умом, что там не в порядке

Я проснулся бодрый, посвежевший, отдохнувший.

События вчерашнего дня смутно припоминались мне – какой-то шум, какой-то гам, кто-то кричал, кто-то визжал, что-то падало и разбивалось. Но сказать, что что-либо смущало меня или тревожило мою совесть, я не могу – чего не было, того не было.

Я обнаружил себя (проснувшегося) в кресле в комнате Лады. Это было мое почти что самое любимое спальное место. Иногда я спал в кухне, на вышитой для меня заботливым Домовушкою подушечке, случалось мне прикорнуть и на жестком сиденье стула в кабинете – это когда мы с Вороном допоздна занимались. Больше всего я любил укладываться на мягкой постельке Лады, но она часто ворочалась во сне, и будила меня, поэтому мне среди ночи приходилось перебазироваться в кресло.

Я совершенно не помнил, где я устроился на ночь вчера – наверное, слишком устал.

Было темно, то есть глубокая ночь: Петух еще не пропел. Петух у нас кукарекает только один раз в сутки – на заре. Ну, иногда в течение дня – по личной просьбе или приказу Паука. А в деревнях, говорят, петухи три раза поют: в полночь, и перед рассветом, и когда солнышко встанет. Может, нашему городское происхождение мешает? Или лень?

Но, как бы то ни было, до утра было еще далеко, и в квартире стояла почти что тишина – только слышно было, как на кухне возится Домовушка, он же у нас создание ночное. Как, кстати, и я.

Я потянулся, зевнул – и почувствовал себя голодным. Ну, просто очень и очень голодным – не ужинал я вчера, что ли?

Покопавшись в памяти и убедившись, что события вчерашнего вечера полностью из нее исчезли – Лёня с ребятенком приходила, и мы праздновали, это я помнил прекрасно. А дальше – туман. Может быть, я набрался на праздновании?

Да нет, вроде – голова не болела, помирать на месте, немедленно, не хотелось, и никаких прочих признаков похмелья у меня не наблюдалось. И потом мы ходили в шкаф, потому что ребятенок вдруг вырос, а затем уменьшился – ах, да! Я же его спас! И его, и Крыса, и Домовушку, и еще кого-то… Только вот кого?

Я отправился в кухню – составить компанию Домовушке в его хозяйственных хлопотах, перехватить чего-нибудь вкусного, чтобы дожить до завтрака, и заодно навести справки – кого ж я еще там спас?

Домовушка встретил меня совсем не приветливо. Можно даже сказать, грубо встретил меня Домовушка.