Зеркало сновидений - Ярослав Вольпов

И я чувствую, как моё сознание снова покидает меня. Но на этот раз к нему на смену приходит не чужая личность, не навязанная роль, а слепая ярость. Она копилась во мне в течение нескольких ночей, пока я смотрел в души людей, а из них мне в лицо била грязь; пока я играл роли заднего плана, из-за декораций подглядывая за чужим счастьем; пока я понимал, что в каждом из созданных ими миров я — чужой. Я отбрасывал эту ярость в сторону, прятал в тёмных уголках сердца; но теперь её стало слишком много.

Мой взгляд застилает тьма; но эта тьма видит. Видит моими глазами, а я вижу ей.

Тьма за спинами уличной шпаны обретает форму и плоть. Она огромными ладонями сдавливает их тела, прежде чем они успевают хотя бы крикнуть. Я не слышу ни треска, ни хруста; но зато какими-то новыми, только что появившимися у меня органами чувств я ощущаю, как тьма выжимает из этих сволочей жизнь. После этого ладони разжимаются — и они пусты.

А затем тьма сжимается до размеров человеческой тени; она поднимается с асфальта и принимает до боли знакомые мне очертания. Просторный плащ, сотней складок скрывающий фигуру, и глубокий капюшон.

Чёрного цвета.

— Здравствуй, Джерри; рад наконец встретиться с тобой. Меня зовут Танатос.

Танатос… Смерть, наконец, нашла меня.

Он и вправду похож на Гипноса, как брат. Та же пустота вместо лица — но и она другого цвета, если только пустота может иметь цвет. Даже в голосе звучит тот же сарказм, что и у Гипноса во время наших первых встреч. Впрочем, он тоже перекрашен в чёрный…

— Зачем ты искал меня? — Боже, я и вопросы им задаю одинаковые! — Почему ты преследуешь меня в каждом сне?

Иронии в его голосе прибавляется:

— Я не преследую тебя. В каждом сне ты сам призывал меня, но в последний момент тебе никогда не хватало духа взглянуть мне в глаза. Что заставляло тебя искать убежища в реальности? Наверняка мой братец Гипнос рассказал тебе много нелестного об ужасном Танатосе, так? Я, дескать, чудовище, обитающее в твоём сознании и поджидающее лишь удобного момента, чтобы уничтожить тебя. Скажи, не задавал ли ты себе простой вопрос: если я живу в тебе, зачем мне тебя убивать?

Хороший вопрос; и он никогда не приходил мне в голову. Очевидно, я настолько проникся доверием к Гипносу, что даже не пытался обдумывать его слова…

— Я скажу тебе даже больше, — Танатос придвигается ближе; я больше не испытываю страха — только сильный холод. — Гипнос наверняка убеждал тебя, что лишь с его помощью ты можешь спастись от смертельной опасности, которую повсюду несу я. Но посмотри, куда он заводил тебя? Мрачный храм, где правит жестокий воин-деспот, зловещий лес, полный чудовищ… Даже вот этот город, где каждый закоулок готов поглотить тебя — это всё его творения; он — хозяин снов и создатель декораций для пьес твоих друзей.

— А ледяной дракон? А чудовища в человеческом обличье? А грозовая туча и ливень, ломающий крылья? Это, скажешь, тоже его творения?

— Джерри, я бы сказал тебе "Проснись"! — только боюсь, тогда нам снова придётся расстаться. Разве ты не помнишь, что именно благодаря этим творениям ты каждый раз находил дорогу в новый сон? Дракон открыл тебе путь к царю Бен-Хевлету, чудовища прогнали к воротам, где ждала Магдалена, ливень позволил добраться до Мэтта, до которого ты на одном крыле не долетел бы никогда… Но главное — они позволяли тебе вырваться из миров, где ты был лишь пешкой на чужой доске. Это не Гипнос спасал тебя от меня — именно я спасал тебя от Гипноса!..

— Ты гнал меня в чужие сны, скрывая дорогу к Вивиан! Если ты действительно хотел помочь, то почему заставил меня пройти столь длинным путём?

— Потому что это был единственный путь, который вёл ко мне, Джерри.

Мне кажется, что плащ Танатоса окутывается вокруг меня, пряча в своих складках. Но нет, чёрная ткань висит неподвижно; это ночная тьма всё более плотно, всё более любовно приникает ко мне. И точно так же мой разум скрывается в голосе Танатоса.

— Ты считал меня воплощением зла — но тебе я всегда желал только добра. Ты стал островком в океане снов, твёрдой землёй, на которую я смог опереться; ты оставил меня в своём сознании, не поддавшись на увещевания Гипноса; ты открыл мне дорогу в мысли других людей. Поверь, я отблагодарю тебя — и тебе придётся по вкусу моя благодарность…

— В таком случае, — я пытаюсь заставить свой голос не дрожать, — отведи меня к Вивиан.

И я словно бы вижу улыбку Танатоса, когда из-под капюшона звучит:

— Если ты действительно этого хочешь…

И одним движением Танатос сбрасывает свой чёрный плащ — но под ним пустота. Как будто бы тёмный брат Гипноса снял с плеч самого себя… и укрыл собой меня. Тяжёлая ткань обжигает ледяным прикосновением — но лишь в течение доли секунды: затем я становлюсь единым с холодом… и тьмой.

И если в других снах я был не-я, то теперь я — больше-чем-я.

Мир Мэтта наполнен темнотой, поэтому я ощущаю его полностью, как скульптор чувствует под пальцами мягкую глину. Более того, этот сон так же послушен и податлив, поскольку его создатель не позаботился тщательно продумать своё творение. Пространству и времени здесь легко придать новую форму: и то, что далеко, может оказаться лишь в двух шагах…

Как та дверь, за которой в полутёмном зале бара за столиком сидят Мэтт и Вивиан.

Страшно взглянуть на те рожи, которые окружают их со всех сторон. Бритые затылки сменяются сальными гривами и кудлатыми бородами. Руки, бугрящиеся мышцами, покрыты татуировками. Желтозубые рты орут все сразу, так что общий гвалт сливается в одно слово — да и то в высшей мере неприличное. Они ещё более отвратительны, чем та толпа, что наполняла осквернённую церковь в Гримроуд-парке; единственное отличие в том, что здесь я вижу не чудовищ, а людей.

Что в данном случае гораздо хуже.

Однако наших голубков ничуть не смущают обитатели этого злачного места. Мэтт чувствует себя, как рыба в воде, и его настроение явно передалось и Вивиан. Пока им хоть как-то удаётся слышать друг друга сквозь гомон, их не заботит ничто другое.

— И тебя по-прежнему тянет к ней? — раздаётся в моей голове голос Танатоса.

— Это не она, — медленно говорю я. — Это её отражение в зеркале сновидений Мэтта, который уверен, что всех девушек можно покорить одним и тем же путём. Настоящая Вивиан не стала бы…

В два простых слова Танатосу удаётся влить целое море сарказма:

— Ты уверен?

Но мне некогда отвечать. Я переступаю порог забегаловки, которую там обошёл бы десятой дорогой.

По океану потной человеческой плоти ходят высокие волны; массивные туши образуют постоянно меняющийся лабиринт, узенькие тропки которого не остаются на месте ни на секунду. Проскользнуть по этим тропкам, не задев никого и не оттоптав ни одной ноги — задача почти невыполнимая, требующая немало сил и времени.