Тепло твоих рук - Илья Масодов

Дверь открывается на цепочке. В темноте захламленного коридора прячется сморщенная старуха, такая отвратительная, что Марии сразу же хочется убить её, просто от презрения к жалкому цеплянию за жизнь, которое та избрала себе в удел. Глаза старухи мутны, нижние веки отвисают гадкими мешками, нос похож на клюв уродливой птицы, беззубый рот сжат в сгусток морщин, словно препятствуя выделению из головы какой-то противной жидкости. Правой рукой старуха держит палку, на которую опирается, чтобы не умереть, одета она в спальную рубаху, поверх которой наброшен толстый махровый халат с большой дырой на боку.

— Привет, — говорит старухе Юля. — Мы от косоглазой.

Старуха некоторое время пристально смотрит на девочек, посасывая губами невидимую грудь пустоты.

— Убей отца своего, убей мать свою, — хрипло крякает она наконец на Марию. — Съешь мозги, получишь силу. Потом сама узнаешь, что делать.

— Бабушка, а у тебя зубы есть? — спрашивает Юля.

— Нету. Проваливайте, — старуха захлопывает дверь.

— Адрес свой помнишь? — обращается Юля к Марии. Мария кивает.

— Мы ещё вернёмся! — громко шепчет Юля в замочную скважину квартиры номер восемь. — Жди нас, бабушка.

В своём родном дворе Мария чувствует боль, идущую изнутри, словно время поворачивает назад и надавливает на неё острым клювом своей карандашевидной морды. Она узнаёт родное парадное, выщербленную снизу дверь, разбитое уголком пыльное стекло на первой лестничной клетке, и горшок с цветами в окне второго этажа на фоне тюлевой занавески. Она поднимается по лестнице, по которой столько раз возвращалась из школы, касаясь ступенек днищем портфеля, столько раз взволакивала зимой мокрые гремящие санки, и на которых каждый раз, когда в парадном кого-нибудь хоронили, рассыпаны были цветы. Она входит в лифт, исцарапанный гвоздёвыми рисунками, нажимает оплавленную кнопку своего этажа, здесь ничего не изменилось с тех пор, как она ушла, словно это было вчера, а ведь столько всего произошло, она успела даже умереть. Звоня в свою дверь, Мария вспоминает страх перед отцом и не может ощутить его вновь, ужас всей её жизни кажется ей теперь ничем по сравнению с новым, который привела за собой смерть. Звонок звучит резко в полусонной квартире, и дверной зрачок почти мгновенно мигает, заслоняясь тенью, потом щёлкают замки и Мария видит свою мать.

Мать не может произнести ни звука, она только беспомощно смотрит на Марию, потом протягивает вперёд руки, Мария переступает порог и обнимает тело матери, утыкаясь лицом в её барашковый халат, мать дышит под её лицом грудью и животом, из которого Мария родилась.

— Кто это? — спрашивает голос отца из кухни.

— Это Мария, — тихо отвечает мать и начинает плакать, осознав, что дочь действительно вернулась домой.

Отец выходит в коридор, приседает возле Марии и, оторвав её от матери, прижимает к себе и целует несколько раз в лицо.

— Доченька, — говорит он. — А мы думали, ты уже никогда не вернёшься. Где же ты была?

— Нас держал взаперти злой человек, а теперь мы от него сбежали, — говорит Юля. — Он нас заставлял раздеваться и подражать голосам зверей и птиц.

— Какой ужас, — вздыхает мать. — Ты, наверное, голодная, — спохватывается она и уходит на кухню, вытирая слёзы с лица.

— Слава богу, — повторяет отец, всё крепче прижимая Марию к себе, — слава богу, что ты вернулась, солнышко. Иди, мой руки, будете завтракать.

Он разжимает объятия, и Мария видит близко его бритое лицо, широкое и излучающее силу, которая должна перейти к ней. Он встаёт и улыбается ей, и она улыбается ему в ответ, потому что она любит своего отца за все мучения, которым он её подвергал, она любила его и любит до сих пор, той мазохической детской любовью, какая обращена бывает только на родителей, ведь лишь им можно простить любой ужас, потому что выше и загадочнее ужас тайны, произведшей тебя на свет. Она поворачивается и идёт коридором к ванной, ей кажется, что она вот-вот заплачет, что ничего не произошло и всё будет теперь по-прежнему, останавливается на пороге, отворяет дверь, не успев ещё зажечь свет, и тогда из темноты её заливает ледяная вода страха, и она понимает: они уже здесь, те, кто хотят её съесть. Они здесь, хотя она не видит их, она мертва и проклятие мёртвых на ней, ей запрещено жить, но она живёт, и за это они хотят наказать её, наказать так страшно, как даже представить себе невозможно. Ей запрещено жить законом Вселенной, и никакое преступление не может быть страшнее нарушения этого закона.

Мария медленно протягивает руку и нажимает на кнопку выключателя, зажигая в ванной свет. Там никого нет, только белая ванна, раковина, металлические краны, полотенца, предметы разных цветов и форм, создающие иллюзию жизни, которой уже не существует. Мария входит внутрь, включает воду и начинает мыть руки и лицо. Обернувшись на скрип двери, она видит, что на пороге стоит отец. Глядя отцу в глаза и улыбаясь, она берёт его мокрой рукой за брюки на паху и тянет к себе.

— Закрой дверь, папочка, — шепчет она. — Я возьму у тебя в рот.

На его лице заметно смущение, но он не отрывает её руку от своих штанов, и тогда Мария расстёгивает ему пуговицы, приспускает брюки вместе с трусами вниз и становится перед ним на колени.

— Закрой дверь, папочка, — повторяет она и целует детородный орган отца, проводит по нему языком. Щеколда задвигается на двери, орган становится больше и твёрже, Мария берёт его поглубже в рот, что есть силы сжимает зубы и рвёт на себя. Отец дико и свирепо орёт, как крупное травоядное животное, пытаясь руками оттолкнуть Марию, но она продолжает рвать, хватая зубами солёную от хлынувшей ей в рот крови плоть, она рвёт и рычит, как собака, пока наконец сильный удар ноги не отбрасывает её в сторону, она падает на кафельный пол, ударившись плечом о край ванной, вытаскивает из куртки пистолет и, направив его в сторону отца, нажимает курок. Её локоть с грохотом дёргает назад, так что она чуть не роняет оружие, отец валится в дверь, схватившись руками ниже пояса, кровавое пятно расползается по его груди. Мария встаёт и, сжав пистолет обеими руками, стреляет ему в голову, но промахивается, пуля пробивает дверной косяк, отец лёжа бьёт Марию ногой, пытаясь выбить пистолет, и тогда она стреляет наугад, просто в его тело, попадает в плечо и наконец, только с четвёртого выстрела, в голову, после чего отец сразу отваливается к стенке, резко дёргается и затихает.

Оглушённая выстрелами, Мария открывает дверь и выходит в коридор, где стоит прибежавшая с кухни мать с тряпкой для вытирания стола в руке. Чтобы не видеть больше её лица, Мария сразу стреляет в упор, удар разбивает матери рот и уходит в голову, отбрасывая её тело назад. Ударив рукой по стене коридора, мать падает на пол. На полу она начинает дёргаться, всасывая ртом вытекающую из него кровь. Мария делает шаг вперёд, тщательно целится матери в обнажённый разметавшимися волосами висок, нажимает курок, но пистолет не стреляет, потому что вышли патроны.

— Ножом добей, — говорит подошедшая Юля, протягивая Марии нож. Мария берёт его и опускается коленями на линолеум возле корчащегося от боли тела матери. — В горло, — советует Юля. — Перережь ей горло.

Мария кладёт пистолет на пол, хватает мать за воротник халата, оттягивая его на себя, и с силой наносит секущий удар лезвием по горлу, перечёркивая кожу кровавой полосой. Ты дарила мне куклы на день рождения, ты мыла мне волосы над раковиной, ты пекла мне пирожки с яблочным повидлом. Мать хрипит и дёргается ещё сильнее, глядя на Марию глазами, почему-то полными слёз, полоса на её горле толстеет, наливаясь новой кровью.

— Режь глубже, — говорит Юля. — Я пойду поищу топор.

Мария отворачивает лицо и на ощупь хватает мать одной рукой за волосы, другой таща лезвие ножа к её горлу. Мать сжимает руками локти Марии, булькает кровью и, дёрнувшись, как рыба, замирает на полу. Мария вырывает локти из её рук, встаёт, пошатываясь, на ноги и опирается спиной о стену коридора. Она тупо смотрит, как Юля рубит хрустящим о кость топором голову матери, лежащую в большой луже крови, как пузырятся полезшие из разруба головы в подставленную ладонь Юли кровавые кашеобразные мозги, как густая смола из разбитой древесной коры.

— Ешь, — говорит Юля, протягивая пригоршню Марии. Мария хватает мозги зубами, как кошка, и глотает их, почти не пережёвывая. От их запаха у неё начинает болеть и кружиться голова, она словно пьянеет и жрёт из рук Юли остервенело, крепко прижимаясь к стене спиной и ладонями рук. Потом они снимают штаны, садятся прямо в кровь и едят мозги, вынимая их пальцами из головы трупа. На кухне играет радио, в кране ванной шумит вода, которую забыла выключить Мария. Выев у матери всю голову, они идут в ванную, где лежит тело отца. Вдвоём они подтягивают труп к стене, чтобы придать ему полусидячее положение, Юля наклоняет завалившуюся было набок голову отца вперёд и с размаху, с треском бьёт его топором по темени, раз, другой. Вынув осколки черепа, они начинают таскать мозг, дыра в голове такая большая, что в неё пролезает рука Марии. Марии хочется блевать, она сдавленно рыгает, но продолжает с жадностью, чавкая, жрать мозги, лицо её, отражающееся в зеркале, измазано липкой кровью. Юля первой наедается допьяна и начинает хихикая обмазывать себе мозгами лицо и швырять их об стенку ванной, глядя, как они медленно, размазываясь, сползают вниз. Марию сильно тошнит, и она пьёт холодную сырую воду из-под крана, подставляя лицо под струю, потому что голова болит всё сильнее.