Сердце в гипсе - Катажина Грохоля

Я вытащила из шкафа все вещи, чтобы найти старые брюки, которые имеют то потрясающее свойство, что всегда мне свободны. Перерыла вороха юбок, кофточек, платьев, полотенец, простыней, скатертей, носков, и уже к вечеру у меня был полный порядок во всех шкафах. Видеокассета спокойно ждала своей очереди. Когда я разложила все юбки, кофточки, платья, полотенца, простыни, скатерти и носки, сваленные перед этим с полок, по местам, вспомнила, что черные брюки сама выбросила в апреле, когда проводила генеральную уборку и решила не хранить никаких старых и просторных вещей, которые якобы когда-нибудь мне понадобятся.

Пришлось снова выложить на пол только что спрятанные юбки, кофточки, платья, полотенца, простыни, скатерти и все прочее, чтобы отыскать старые леггинсы, которые еще в прошлом году затолкала в самый низ шкафа, потому что до лета было далеко. Затем все, как придется, засунула в шкаф, потому что уже утомилась от бесконечных перекладываний. Кассета ждала, но время ушло. Я приготовила леггинсы и футболку на завтра, не желая покоряться судьбе, которая коварно пыталась отвратить меня от ежедневной полезной гимнастики. Адасик вернулся ночью, когда я спала как сурок.

Я встала рано, но не слишком — спозаранку воротит с души. Адам на ходу поцеловал меня, прощаясь, только я его и видела. Поработала четыре часа.

Дорогая редакция!

Я познакомилась на море с парнем. Мы поклялись, что будем любить друг друга до конца своих дней. Он живет рядом с границей и неплохо зарабатывает на приграничной торговле. Но, дорогая редакция, может, вы там, случайно, знаете, не собирается ли наш парламент ликвидировать приграничную торговлю, потому что мы хотим пожениться и лучше заранее знать, как обстоят дела...

Я не настолько умна. Знать не знаю, как у вас обстоят дела и как они будут обстоять. Да и парламент вам этого не скажет. И закон промолчит. Даже мне неведомо, как обстоят мои собственные дела.

Дорогая редакция!

Я хочу бросить курить, была у одного гипнотизера, он взял с меня пятьдесят злотых, а я по-прежнему курю. Меня это не устраивает. Лучше уж я схожу к какому-нибудь другому, но к такому, за которого вы сможете поручиться, потому что в нашей стране и так хватает шарлатанов. Может, я оттого и курю больше, а это и дорого, и вредно.

Шарлатан! Боже мой! Я бы сама заплатила пятьдесят злотых, чтобы никто не вытянул у меня больше. Одна моя сослуживица знает кого-то, кто знаком с Остапко. Она обещала раздобыть ее адрес. Курение — пустяк в сравнении с тем, что моя жизнь пойдет прахом из-за Остапко. А я не могу допустить этого.

Я решила сделать небольшой перерыв. Никого нет, можно заняться гимнастикой, никто не будет зубоскалить на мой счет. Не все сразу, уговаривала я себя. Вставать с рассветом, бросить курить и так далее. Самое важное — первый шаг. Я отложила письма.

Я переоделась в леггинсы и футболку. Еще раз позавтракала. Начала читать биографию Хемингуэя — не оторвешься. За окном лил дождь. Самая подходящая погода для калланетики. Конечно, если бы мне сейчас пришлось куда-нибудь ехать, было бы ужасно. Ну а дома? Да ради Бога. В час дня я включила видеомагнитофон. Выгнала собаку в прихожую. Видик преспокойно ждал. Я включила музыку, вложила кассету. И тут позвонила моя мама — мол, что я делаю. И если я не очень занята, то не могла бы я к ней подъехать, потому что она слепила сто вареников.

Я отключила аппаратуру, сняла леггинсы, надела джинсы и села в поезд. Вареники были просто объедение. Вернулась домой я вечером, одновременно с Адамом.

Адам вошел в комнату и сразу споткнулся о груду одежды. Возле шкафа лежала кипа кофточек, про которые я забыла. Решила убрать как-нибудь потом. Ведь я намерена заняться физкультурой, притом сегодня же, а не завтра. Адаму я сказала, что в течение ближайшего часа буду занята и чтобы он мне не мешал. Он не проявил особого интереса и ответил, что раз так, он идет к Кшисику. Я сняла джинсы и надела леггинсы. И футболку. Включила видик. Вместо калланетики появился Гаррисон Форд. Я даже не предполагала, что у меня записан этот фильм! Обожаю Гаррисона Форда! Дождь забарабанил по окну. Я посмотрела весь фильм, целиком. Очень симпатичная картина, особенно когда льет без перерыва.

В десять я сообразила, что уже десять. Немножко разнервничалась — весь мир словно в сговоре против такого человека, как я, который решил сделать что-нибудь полезное для себя. Я перемотала Гаррисона Форда — батюшки, как он на нее смотрел! — и вставила кассету, на которой должна быть калланетика. Должна быть, но ее не было. А были «Дезертиры». Я вытащила «Дезертиров» и вставила следующую. Знаю, что кассеты следовало бы надписать, но увы, у меня это не сделано. Впрочем, представилась прекрасная возможность, чтобы наконец-то навести в этом деле порядок, а потому я поудобнее уселась в кресло и занялась кассетами. Подготовила карточки, наклеила на кассеты и просто-напросто стала их подписывать. Адам просунул голову в дверь и взглянул на меня отсутствующим взглядом. Совершенно не так, как Гаррисон Форд на ту девушку, в которую был влюблен.

— Что ты делаешь?

— Не видишь? Навожу порядок, — ответила я сердито. Мог бы и не засиживаться так долго у Ули и Кшисика.

— Со вчерашнего дня? Я иду спать, я почти без сознания от усталости.

О'кей. Я вообще не буду его ревновать из-за того, что он часто возвращается домой поздно ночью. Ясное дело, он бывает на радио. И не побегу к нему тут же только потому, что он ложится. Иначе приобрету пагубную зависимость, то есть такую, при которой люди ни на миг не могут остаться одни.

— Ты будешь ложиться? — Адасик стоял вдверях.

«Если он для тебя важнее всего остального и ты бросаешь все по его первому зову...»

— Мне здесь еще кое-что надо сделать...

— Тогда спокойной ночи.

Он даже не обиделся, не сказал: «Иди ко мне», а ведь я бы пошла.

Просто удалился. Он обходится и без меня. Пусть спит спокойно, если ему лучше без меня. Я продолжала клеить ярлычки на кассеты. На «Тенистой долине» я обрыдалась, как корова. Был час ночи. Кассету с калланетикой я так и не нашла.

Подписанные кассеты решила расставить по порядку, а не как попало. Освободила одну книжную полку. То есть сняла книги и поставила там кассеты. В этом тоже была своя польза — нашлась книжка Ольги Токар-чук, я-то считала, что мне ее не отдала приятельница еще полгода назад, я почти порвала отношения с этой обманщицей, которая не возвращает книг. Мне стало немного неловко. Завтра же ей позвоню. Книжки я временно положила на подоконник, потому что все равно придется их основательно перебрать. Спать легла в половине третьего.

На следующий день я позвонила своей приятельнице и извинилась перед ней за свои подозрения. Начала с Адама, Рени, которая ходит в тренажерный зал, черных брюк, леггинсов, окружности талии, поисков кассеты и так далее. Она очень обрадовалась моему звонку, потому что как раз нашла мою Ольгу Токарчук. У себя на полке. Потому что я ей одолжила не «Былое», а «Е.Е». А потому я тоже обрадовалась. Затем она сказала, что в знак примирения и чтобы загладить свою вину она даст мне на время кассету с калланетикой. Мы договорились встретиться в среду.

Звонила Тося, сказала, что все превосходно и можно ли ей поехать в Швецию. Нельзя! Почему?! Нельзя — и все тут! Она возразила, мол, разговаривала с Адамом, и тот не против ее поездки в Швецию. А со мной он советовался? Нет, потому что еще не вернулся. Они хотят ехать на велосипедах, паром стоит дешево, хотя бы на парочку дней, и, кстати, она уже беседовала с нынешним Йолиным, и он пришлет ей какие-то деньги, и чтобы я ничего не усложняла, а только отдала паспорт Каролине, потому что Каролина поехала за своим. И велосипеды там найдутся. Нет! Нет! И еще раз нет!

Адам, вернувшись с работы, первым делом спросил, что с нашим отдыхом, потому что уже как-никак июль и каникулы вот-вот кончатся. Во-вторых, отпущу ли я Тосю в Швецию, раз есть такая возможность и недалеко, и чтобы я не валяла дурака, потому что, будь он на Тосином месте, ему было бы крайне неприятно, если бы ему настолько не доверяли. Я не должна так трястись над своим ребенком. Меня настолько вывел из равновесия первый вопрос, что я согласилась, чтобы Тося ехала в Швецию. Не представляю себе, как сказать ему, что мыто никуда не поедем.

Вчера по пути из редакции я заехала к Кате за кассетой с калланетикой.

Наступил четверг. Кассета лежала на видике и ждала. У меня жутко разболелась голова. Я выпила сегодня уже два стакана апельсинового сока, аспирин с витамином С, алка-зельцер или какую-то другую гадость, три чая с лимоном и бутылку минералки. Меня по-прежнему мучила жажда. Позвонил Адасик и выразил сожаление, что не видит моего похмелья. Он думал, что мне станет стыдно! Как бы не так, чертов социолог!

А все потому, что вчера мы начали с коньяка, оставшегося с Катиного дня рождения. Коньяк не следовало пить вначале. Перед недопитым вином, поданным к ужину. И перед рюмкой настойки аира, поданной на десерт... Я приняла также магнезию и кальций. Мне ничуть не полегчало. Я поглядывала на книжки на подоконнике, которые надо было срочно убрать, потому что окно не открывалось. Думаю, что и кофточки надо будет завтра убрать, — я о них напрочь забыла, и они так и лежали горой возле шкафа. Хотя спортивное облачение наготове. Но кассета, полагаю, своим ходом ко мне не придет, а поэтому небольшое оправдание у меня имеется. О Боже, как хочется пить. О Господи, как болит у меня голова.