Последняя газета - Климонтович Николай

Сандро давно грозился куда-нибудь меня отвести, но потом, на трезвую голову, к этой теме мы не возвращались. Хотя, не скрою, мне было любопытно взглянуть на нынешний бомонд – впрочем, у меня был период, когда меня приглашали на посольские приемы, и кое-какое представление о светских раутах я все-таки имел, но то было в далекие еще советские времена.

Подозреваю, Сандро несколько уязвляло, что я редко обсуждаю с ним его "хронику", и теперь он решил продемонстрировать мне как бы исток вдохновения, собственно тот материал, из которого, как из сора, рос его жанр, воистину стыда не ведая.

А между тем его хронику я почитывал. Это были целые полосные эссе, иначе не скажешь, в которых, подчас витиевато и с выдумкой, один светский сюжет наплывал на другой и перетекал в него, причем швы были мастерски спрятаны. И я подчас от души хохотал над вполне забавными переходами от сюжета к сюжету, анекдотами и остротами, особенно когда дело шло о знакомых прямо или косвенно мне лицах, преимущественно из статусной, что называется, богемы,- Сандро писал очень лихо, подчас не без своего рода не скажу изящества, но молодцеватости. Другое дело, что все это было весьма поверхностно и легковесно, однако мило.

Как-то Сандро обронил, что в Газете не понимают, какую он подводит под них мину. И что когда-нибудь он объединит избранные места из своих хроник, обрамит комментариями, и картина конца века в бывшей империи выйдет самая что ни на есть убийственная. Он выпустит книжку под названием "Сливки", где на светском фоне поместит портрет и самой Газеты. Подозреваю, в нем говорила жажда компенсации за свою в общем-то весьма подсобную в Газете роль. Я, чтобы рассмешить его, напомнил ему замечание Горького, что русский человек как ни посидит в тюрьме – так бросается писать мемуары… Сандро только мрачно ухмыльнулся.

Самое интересное, что у него была наготове и своего рода "философия жанра", и однажды он мне ее бегло изложил.

Суть сводилась к тому, что моделью для описания так называемой "светской жизни" может служить сказка о Винни Пухе, и это поначалу показалось мне просто не слишком умной шуткой: я, помнится, даже несколько удивился – у Сандро был прямой и очень мужской ум.

Но оказалось – дело было не так просто.

Он по полочкам разложил мне свою теорию. Сначала он говорил о единстве строго очерченного места и циклического времени, о сказочной условности "светского пространства", когда движение ограниченной группы персонажей осуществляется между несколькими десятками фиксированных точек: так сказать, между домом Пуха, норой Кролика и дуплом Совы. В принципе, говорил Сандро – на редкость для него вдохновенно – он берется составить своего рода карту столичного светского Леса. А заодно и путеводитель с досье на каждого персонажа. И я, помню, несколько удивился этой фундаментальности подхода к столь пустяковой материи.

Но это были лишь цветочки. Сандро был, как и положено литератору его типа, настоящий соглядатай. Он мог говорить отдельно о речи его персонажей; отдельно о светском сексуальном партнерстве внутри замкнутого круга – не просто как о племенном промискуитете, а как об утонченной форме латентного инцеста; об инфантильном стремлении ничего не знать о внешнем мире, замкнувшись в своем мирке, но вместе с тем о потребности придать ему статус единственно подлинного; и, конечно, о характерологии. Мне это казалось чушью собачьей, однако Сандро явно болел всем этим.

Сейчас, сидя в баре, он вернулся к этой теме:

– Знаешь, Милн был все-таки гений, сам о том не подозревавший. Он исчерпывающе описал все основные светские типы. Прочие – лишь комбинации базовых свойств. Сегодня, если угодно, я покажу тебе и Поросенка, и Кролика, и это будут известные всей стране люди…

– А Винни Пуха? – спросил я, чтобы поддержать разговор и пытаясь острить.

– В некотором смысле,- вполне серьезно сказал Сандро,- Винни Пух – это я. – И посмотрел на часы.- Пора!

Глава VII. СО СЛИВКАМИ

1

Прием в главном зале ресторана "Шанхай" устраивал закрытый столичный клуб "Гранит", покушавшийся продолжить традицию старинного масонского. В некоем виртуальном, как теперь принято выражаться, Совете клуба состояли в качестве почетных отцов-учредителей все современные российские мегаломаны: от главного мэра отчизны заодно с его придворным Челлини до главного виолончелиста мира с постановщиком основных национальных площадных шоу Мукачевым-Глазуновским. Реальным же организатором выступала публика пожиже: театральный актер-комик, сомнительной репутации продюсер шоу-бизнеса, эстрадный певец, не дотягивавший, впрочем, до размаха Кобзона, и безвестный президент какой-то сырьевой биржи по фамилии Иванов. Разумеется, в деле продолжения клубных традиций русских аристократов от НовикоЂва до Горчакова этой публике были все карты в руки.

Основная же масса членов была куда как пестра. Размеры вступительного, равно как и ежегодного, взноса держались в строгой тайне, но всеведущий Сандро пояснил, что фиксированной суммы нет, берут по максимуму, сколько с кого можно состричь. Скажем, с известного красавца телеведущего и брать не станут, он нужен как приманка и подсадка, а с приблатненного золотопромышленника из Сибири за удовольствие потолкаться среди столичных знаменитостей – по полной программе, до нескольких сотен тысяч баксов. Между этими пределами, от нуля до шести нулей, колеблются доли в "гранитовском" общаке и прочих членов: еще недавно бывших на плаву кремлевских и антикремлевских политиков, известных банкиров и предпринимателей, владельцев газет и каналов, шоу-звезд, западных бизнесменов и даже нескольких послов стран-"драконов"…

Мы прибыли вовремя, как было указано в приглашении, тютелька в тютельку, но зал гигантской фанзы уж полнился и сверкал. Середина была расчищена, и фуршетные столы тянулись по обе стороны вдоль строгих рядов красных с золотыми драконами колонн, поддерживавших витиеватые расписные своды с загнутыми козырьками. Многие мужчины были в смокингах, дамы – в вечерних платьях, и бриллиантов хватило бы для средней руки распродажи "Де Бирс", а золота – на два приличных цыганских табора.

Впрочем, в обличиях гостей царил разнобой. Мелькали и сям и там клетчатые пиджаки, какие англичане надевают для игры в гольф, кое-кто из дам был в мини, на иных были шелковые светлые косынки, обернутые вокруг шеи, и я заметил даже нескольких простоватого вида женщин в "сапогах" и одну в трауре.

Поведение гостей было довольно однотипным. Мужчины грудились у буфетных стоек, где брали, как фокусники, по нескольку бокалов в руки – виски для себя, сладкое шампанское для дам; те же, в свою очередь, оттирая голыми плечами товарок, тискались к столам и накладывали закуску на две тарелки, себе и спутнику: вперемежку копченые китайские яйца, ростбиф, салат из крабов, крылышко жареной куропатки, копченую колбаску, телятинку с хреном, чуть лососины, какого-нибудь зазевавшегося кальмара, фаршированный авокадо, грибную икру, заливной язык, морскую капусту, расстегай с визигой,- полив натюрморт горчичным соусом с каперсами и увенчав пучком маринованного тростника. Однако самое замечательное было в том, что, отоварившись, публика не отходила в сторонку, с тем чтобы уступить место другим клубным собратьям, но принималась здесь же жевать и пить, ставя свои тарелки прямо на край стола с коллективными закусками.

Становился понятен резон являться на прием загодя, за полчаса до срока, указанного в приглашении. Ибо нужно было успеть занять стратегические позиции. Сдвинуть окопавшегося нового аристократа родом откуда-нибудь с берегов Иртыша с отвоеванного им места у фуршетного стола уже никак не представлялось возможным. Члены элитного клуба стояли плотно, как ратники, плечо к плечу, банан не проскочит, спинами вовне, все что-то жуя, подкладывая и прихлебывая из стаканов, которыми предусмотрительно обставились, изредка только доставая из внутреннего кармана запетюкавший не ко времени сотовый телефон. Глядя на них, можно было подумать, что их только что сняли с китайской стены, где они с полмесяца несли караул в отсутствие полноценной пищи и цинандали.

Наконец, когда первый мучительный приступ голода был наспех утолен, по всему залу из многих динамиков, притуленных под потолком фанзы, раздались характерные микрофонные щелчки. За лязганьем зубов, стуком приборов о стекло, в многоголосом гуле комику, который вел собрание на правах сопредседателя, приходилось, однако, несмотря на радиофикацию, из себя вон лезть, чтобы быть услышанным. Я понял лишь, что после дежурных приветствий началась церемония вручения членских билетов вновь принятым.

Церемония длилась долго, ибо новых членов было десятка три. Каждый из них подходил к председателю, тот острил и вручал билет. Первым номером шла дама, и в микрофон была запущена какая-то дежурная шутка относительно того, что нынче и дамы могут быть членами мужского клуба,-дежурная потому, что голоса остряка не было слышно, но большинство с воодушевлением рассмеялось. Дама оказалась главным тренером сборной страны по женскому синхронному плаванию. За ней последовали: президент алмазной ассоциации; бывший пресс-секретарь калмыкского президента; американец, руководитель проекта инвестиций в мясоперерабатывающую промышленность по имени Джозеф КогаЂн, говоривший по-русски с одесским акцентом; владелец музыкальной радиостанции в дециметровом диапазоне "Золотой снег"; адвокат, только что выигравший в межмуниципальном суде громкий процесс по защите чести и достоинства одного известного политического функционера у газеты "Комсомольские Химки" (сам обладатель достоинства и чести блистательно отсутствовал); редактор нового журнала, посвященного фристайлу; топ-модель из агентства "Красные звезды"; и даже один бывший российский министр то ли печати, то ли экономики.