Одиссея капитана Сильвера - Джон Дрейк

— Теперь ты мне платить. Теперь ты шевелить задом для масса хозяин. Шевелить задом стараться. Думать о папа, мама, братья-сестры. — Она разозлилась, голос ее повысился и исказился: Если нет, иди, где хотеть! Ты мне больше нет! Нет кушать, нет спать, нет вода, нет огонь! Ничего нет! Иди, где хотеть! Слышать меня?

Они молча смотрели друг на друга, глаза в глаза. Затем дочь отвела взгляд. Вид я, что бежать она не собирается, мать громко сказала: — Х-ха!

Она привела все в порядок, вывесила в сторонке полотенца, выволокла корыто и вылила из него воду. После этого, не возвращаясь больше в дом, зашагала по дороге к своей хижине, к мужу и восьми оставшимся ей, выжившим детям.

Добрая женщина возвращалась к семье. Она делала для семьи, что могла. Для всех, и для Селены тоже. Сейчас она, не зная того, ощущала то же самое, что чувствует осыпанный орденами маршал, спасший армию ценою жертвы полка. Только она, в отличие от маршала, всю дорогу до дома рыдала.

Селена тоже рыдала, но сидя на мягкой кровати. Потом она что-то швырнула в угол, что-то разбила об стенку. Погляделась в зеркало, подивилась платью, снова уселась на кровать. В голове роились мысли, но все какие-то бестолковые. Выхода никакого, остается только послушаться мать.

Что ж, она решилась. Сначала расправилась с предательницей, мисс Юджини. Мужественно и бесповоротно, сама, без всяких советчиков. Далее — долг перед семьей. Отец, мать, братья, сестры… Долг… Что ж, долг так долг. Она переключилась на ожидание хозяина. Но того все не было, и она, не привыкнув бодрствовать после дня тяжелой работы, закрыла глаза и заснула..

Разбудила ее тяжесть и вонь. Сопящее дыхание, слюнявый рот… Жирное тяжелое брюхо с жесткими пряжками-застежками давило на тело… Пухлые ладошки пьяного хозяина сжимали ее девичью грудь.

Сорокашестилетний мистер Фицрой Делакруа давно отработал способ обращения с девицами-рабынями. Ему нравились бутончики, молоденькие, но при грудях, и, разумеется, чтобы никто с ними до него ни-ни… И делай с ними все, что хочешь. И не надо возиться, тратиться, да еще и часами уламывать, как этих белых цац. И никакого риска подцепить какую-нибудь дрянь. Множество преимуществ для честного плантатора.

В данном же случае добавлялся еще один нюанс: эта кукла росла рядом с его дочерью, вместе с нею воспитывалась, приобрела манеры белой женщины, могла толково беседовать. Давно уже Делакруа ждал этого момента. Так что не только ради европейского образования отослал любящий папаша свою дочь в далекую Францию.

Не разделяя хозяйских устремлений и спросонья не вспомнив о своем мудром решении, Селена принялась ожесточенно отбиваться, и у нее тут же зазвенело в ушах. Делакруа засмеялся, задрал подол платья и набросил его на лицо Селены. Удерживая ее за запястья, он погрузил нос в мягкую мохнатость ее промежности, зарычал… впрочем, скорее захрюкал от удовольствия. Придя в благодушное расположение духа, Делакруа перевалился на бок, чтобы избавиться от штанов и выпустить на волю свое налившееся кровью, напрягшееся мужское «достоинство». Освободившись от тяжести тела хозяина, Селена вскочила и бросилась к двери… которая оказалась запертой на замок.

Делакруа оглушительно захохотал и, качаясь, направился к ней, стреноженный спустившимися до лодыжек штанами. Над его торчащим членом нависало студенистое брюхо. Он протянул руки, чтобы сгрести Селену, но она, пользуясь его пьяной неустойчивостью, увернулась, схватила серебряный подсвечник и взмахнула им над головой хозяина. Он успел поднять руки, и удар пришелся по левому локтю. Делакруа отшатнулся, потерял равновесие и тяжко плюхнулся задом на пол, вытянув ноги перед собой.

— Ых! — тяжко выдохнул он и, морщась, потер локоть. — Будь я проклят!

Его пожелание тут же осуществилось, ибо оказалось предсмертным. В результате вызванного падением сотрясения из желудка рванулась полупрожеванная смесь съеденного и выпитого. Делакруа судорожно вдохнул собственные рвотные массы, захлебнулся, выпучил глаза, забился и минуты через две замер у ног Селены с лиловой физиономией, вывалившимся языком и выпученными глазами.

Философы и гуманисты могут сколько угодно указывать на непричастность Селены к кончине Делакруа, на то, что он сам виноват в своей позорной смерти — в постыдной ситуации, в пьяном безобразин, со спущенными штанами, — однако миром правят не философы и не гуманисты. Селена прекрасно понимала, что ее ждет. Живая рабыня, обнаруженная рядом с мертвым хозяином, тут же отправится вслед и ним.

Селеной овладел ужас. Мысли метались, не находя выхода. На плантации не спрячешься, да ей никто и не поможет, ибо любого, кто окажет ей содействие, просто повесят. Первым делом бросятся искать в доме матери — да мать ее и не примет. А вне плантации раскинулся громадный неизвестный мир, которого Селена никогда не видела. Теперь придется с этим миром знакомиться, руководствуясь лишь своим юным умишком, знакомиться так, чтобы ее не поймали.

Глава 10

В мире Селены на жалость к самой себе времени не оставалось. Когда ее перестало трясти, Селена вернулась к работе.

Она вошла в распивочный зал, перешагивая через пьяных и обходя их, и попыталась навести хоть какой-то порядок. Некоторые из посетителей зашевелились, потребовали еще выпивки. Она обслужила пьянчужек, растолкала остальных девиц и привлекла их к работе.

Ближе к вечеру, когда уже зажглись фонари и Флинт с Нилом появились в винной лавке, попойка снова набрала силу. Флинт и Нил выглядели братьями. Довольные делами и собой, они решили позволить себе принять каплю-другую, Флинт лихо смахнул со стола кружки и миски, а заодно распихал в стороны и трех-четырех соседей, расчищая себе место. Появление капитана приветствовали дружным ревом. Музыканты продрали глаза и добавили шума..

Флинт вскочил на стол, вскинул голову и завел песню, вызвав новую бурю приветствий. Песню эту команда сочинила самостоятельно, а пел ее капитан, когда приходил в особенно доброе расположение духа. Петь Джозеф Флинт умел, и голос ему Бог даровал отменный, незабываемый. Он запевал строки песни, а команда оглушительно подхватывала припев, повторявшийся через строку.

Пятнадцать человек на сундук мертвеца.Ио-хо-хо, и бутылка рому!Пей, и дьявол тебя доведет до конца.Ио-хо-хо, и бутылка рому!Кому на закуску не хватит свинца,Ио-хо-хо, и бутылка рому!Накормит навечно виселица!Ио-хо-хо, и бутылка рому!

Песня продолжалась, грозя все новыми ужасами, но Флинт так сиял, что все пребывали в прекрасном настроении и только смеялись всяким упоминаемым капитаном напастям.