Если завтра не наступит - Сергей Донской
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Неужели? – невесело усмехнулась Тамара. – Тогда почему все вокруг хитрят, юлят и лгут, лгут, лгут?! – Страстно выкрикнув этот вопрос, она поспешила закрыть рот ладонью и посмотрела на дверь с таким выражением, словно за ней могли прятаться или подслушивать какие-то враги. – Страшное время, – прошептала она. – Жалкие люди.
– Если время страшное, то и люди должны быть под стать, – предположил Бондарь. – Тоже страшные.
– Ошибаетесь. Страшными бывают только сильные, а обыватели в большинстве своем слабы и ленивы. – Тамара заглянула в чашку, как будто там крылось продолжение мысли. – Когда массам внушают, что работать честно почетно, а воровать и лодырничать – позорно, все готовы устанавливать стахановские рекорды. Но когда обывателю вдалбливают в башку, что настала пора быть подлым, расчетливым и хитрым, он с удовольствием превращается в животное. – Тамара повернулась к черному окну, в котором маячило ее отражение. – Передвигаться на четвереньках и гадить где попало легче, чем быть человеком. Мы стремимся по пути наименьшего сопротивления.
– Ну, о вас этого не скажешь, – обронил Бондарь, допивший кофе и ищущий взглядом пепельницу.
– Я такая же, как все, – невыразительно произнесла Тамара. – Продаюсь, иду на компромиссы и поступаюсь гордостью. Вот мой отец – он другой породы. И Павлик был другим, за что поплатился жизнью.
– Он был русский?
– Да. Носился с идеей возродить былое братство наших народов, вашего и моего. Выступал на митингах, писал страстные статьи, даже приступил к съемкам документального фильма про нынешнюю власть и ее проамериканскую политику.
– И что? – спросил Бондарь, прежде чем успел прикусить язык.
– Авария, – устало откликнулась Тамара. – Лобовое столкновение с грузовиком. В полиции не скрывали злорадства. Не надо было переть по встречной полосе, сказали мне. Но хватит об этом. – Она резко повернулась, пристукнув ладонью по столу. – Вы ведь не историю моей жизни явились выслушивать. Вас интересуют обстоятельства гибели Гванидзе, верно? Извините, но вы обратились не по адресу.
– Но заметку написали вы? – оторопел Бондарь.
– Под диктовку, – сказала Тамара с вызовом. – Что мне велели, то я и написала. Понятия не имею, кто такой этот ваш Гванидзе и почему его убили. А теперь уходите!
– Мне показалось, что вы хотите мне что-то рассказать.
– Ерунда! Обычный бабский заскок. Сдвиг по фазе. В кои-то веки увидела человека с нормальным выражением глаз, вот и растаяла. – Тамара порывисто встала, едва не задев головой настенную полку. – Когда вокруг сплошь кобели, хорьки да боровы, то поневоле станешь на мужчин заглядываться. – Она указала подбородком на дверь. – Прошу! Не заставляйте меня повторять дважды.
Все это было так неожиданно, что у Бондаря от негодования перехватило горло.
– Послушайте, вы, жертва обстоятельств с глазами лани, – прошипел он, выбираясь из своего закутка и яростно размахивая зажатой в руке сигаретой, – ни к чему было разводить всю эту философскую бодягу, чтобы под конец отшить меня, как какого-то ресторанного ловеласа! Гванидзе – террорист, садист и убийца, которого покрывают грузинские власти. Я не верю в его скоропостижную смерть и доберусь до него во что бы то ни стало, даже если его действительно придется вытаскивать из-под земли. – От полноты чувств Бондарь ударил себя кулаком по бедру. – Сколько бы ни прятался ваш Гванидзе, а от ФСБ ему не уйти! Понятно? Понятно, я спрашиваю?
– Нет, – тихо ответила Тамара.
– Что же тут непонятного?
– При чем тут глаза лани?
– Сам не знаю, – смутился овладевший собой Бондарь.
Ему было стыдно за свой порыв, но полным идиотом он ощутил себя чуть позже, когда Тамара приблизилась, чтобы обдать его ухо горячим дыханием.
– Вы не должны были срываться, – быстро прошептала она. – Нас подслушивают. Потому-то я и решила вас выставить. От греха подальше.
Бондарь скосил глаза на дверь. Стоящая к нему вплотную Тамара кивнула. «Хорек?» – безмолвно спросил он, очень похоже изобразив субъекта с графином.
«Он самый». – Она утвердительно опустила густые ресницы.
«Не беспокойтесь, во всем положитесь на меня». – Ободряюще подмигнув Тамаре, Бондарь бесшумно крутнулся волчком и так же бесшумно скользнул к двери.
25Застигнутый врасплох Гоги открыл рот, чтобы позвать на помощь, но ничего из этой затеи не вышло. Проклятый русский, неожиданно вырвавшийся из Тамариной коморки, был стремителен и беспощаден, как разящий удар молнии. Последнее, что успел увидеть Гоги, это странный жест нападающего, выставившего большой палец, как если бы желающего сказать этим: «Все хорошо, все отлично!»
Ничего хорошего не произошло, совсем наоборот.
Большой палец русского вонзился под ухо Гоги, произведя в его дернувшейся голове нечто вроде обвала. Мысли, обгоняя друг друга, обрушились куда-то вниз, сменившись полным мраком. Ни слов, ни желаний, ни потребностей в этом мраке не было. Обмякший Гоги позволил подхватить себя под мышки и затащить в комнату, где его усадили на стул, которого он под собой не ощущал.
– Теперь я вижу, что вы действительно из ФСБ, – сказала слегка побледневшая Тамара.
Бондарь, ощупывавший пульс шпика, задумчиво посмотрел на нее и предложил:
– Давай на «ты», раз уж так вышло.
– Как?
– Мы сообщники.
– Это не повод, – отрезала Тамара, отводя глаза.
– А какой нужен повод?
– Любовь.
Бондарь выронил безжизненную руку Гоги, ударившуюся об пол:
– Что ты сказала?
– Вы!
– Ладно, что вы сказали?
– Когда погиб Павлик, – медленно произнесла Тамара, – я дала себе слово не сходиться близко ни с одним мужчиной, который ему хоть в чем-то уступает.
– Никто о близости не говорит, – буркнул Бондарь, поднимая руку Гоги.
– Вы не дослушали. Единственный мужчина, с которым я на «ты», это мой отец. Следующим будет тот, кого я сочту достойным для того, чтобы лечь с ним в постель, и никто другой. – Спрятав руки за спину, Тамара добавила: – Но этого, по всей вероятности, не произойдет уже никогда.
– Вы слишком сильно любили Павлика?
– Живого – не слишком. Мертвого – обязана любить. Ему теперь все равно, а мне нет. – Переплетенные Тамарины пальцы хрустнули. – Иначе я бы чувствовала себя полной дрянью.
– Вы самая замечательная женщина, о которой может мечтать мужчина, – искренне произнес Бондарь, отстраненно удивляясь своему порыву.
– Ах, оставьте, – поморщилась Тамара. – Лучше придумайте, как быть с нашим редакционным хорьком. Он осведомитель тайной полиции. Очухается и побежит докладывать своему начальству.
– В Грузии есть тайная полиция?
– Было бы странно, если бы она не появилась. Но об этом потом. Давайте что-то решать с этим…
Тамара брезгливо кивнула на всхрапывающего Гоги.
– Есть несколько вариантов, – сказал Бондарь, на лице которого появилось пугающе жестокое выражение. – Я могу припугнуть хорька, но не могу гарантировать, что он будет держать язык за зубами достаточно долго.
– Не годится, – покачала головой Тамара. – За сотрудничество с российскими службами у нас наказывают очень строго. В лучшем случае люди попадают за решетку. Но чаще они просто исчезают.
– А если исчезнет этот сексот?
– Нет-нет! Это исключено!
– Беда с вами, благородными и порядочными, – вздохнул Бондарь. – Жалостливые вы очень. Вот почему добро никогда не победит зло. Оно не способно действовать так же беспощадно. Все добрые начинания губятся милосердием и моральными соображениями.
– Ну и пусть! – быстро сказала Тамара. – Добро на то и добро, чтобы отличаться от зла. Иначе грань между ними сотрется.
– Не знаю, как насчет мифической грани, а вот человеческая память…
– При чем тут память?
– Она стирается, – пояснил Бондарь, отодвигая стол и стулья, чтобы уложить пленника на пол. – Существуют способы устроить человеку амнезию.
– Он потеряет память? – ужаснулась Тамара. – Навсегда? Ты хочешь превратить Гоги в идиота?
– Амнезия бывает полная и частичная. Все зависит от степени повреждения клеток мозга. И от области воздействия.
– Ты так спокойно рассуждаешь об этом…
– Ты тоже не выглядела взволнованной, когда говорила про то, что ждет тебя в том случае, если о наших отношениях узнает тайная полиция, – заметил Бондарь, изучая на ощупь висок Гоги.
– Никаких отношений нет! – заявила Тамара, опустившись на стул.
– Будут.
Это прозвучало слишком безапелляционно, чтобы стерпеть.
– С чего ты взял? – вскинула голову Тамара.
– Мы перешли на «ты», разве ты не заметила?
– Случайность!
– Вся наша жизнь состоит из цепи случайностей, – философски обронил Бондарь, после чего резко сменил тон. – Выгляни в коридор. Будет обидно, если нам помешают.
– Все уже разошлись, – сказала Тамара, бросив взгляд на часы. – Пятнадцать минут десятого. В такое время я одна засиживаюсь в редакции.