Ужас (ЛП) - Кэмпбелл Нения

Она сойдет с ума.

Вэл дернула за ручку. Дверь открылась, и она оказалась в коридоре с потоком холодного воздуха, который казался еще холоднее на ее лихорадочной коже. «Он знает, что я здесь. О боже».

Она не могла вспомнить, какой дорогой пришла. В страхе и панике она полностью потеряла все ориентиры. Вэл уперлась рукой в стену, беззвучно плача.

Он играл с ней, ублюдок. Следил за ней. Вероятно, это он смеялся раньше.

Она стиснула зубы и сделала маленькие осторожные шаги сквозь пелену пыли и темноты, крепко прижимая руку к оклеенной обоями поверхности. В конце концов она доберётся до лестницы. Тогда она сможет найти своих друзей и показать им этот шкаф. «Посмотрим, как они тогда усомнятся во мне».

(было бы наверно жаль, если бы с кем-нибудь из гостей произошел несчастный случай? И как не ужасно, это бы оказалось на твоей совести)

Или... нет.

Грубая бумага под ее рукой уступила место мягкой, податливой ткани. Ее пальцы дернулись. Какое-то мгновение она могла только невидяще смотреть в темноту, впитывая жар теплого, дышащего тела под своей ладонью.

Ее мозг остановился, отмотал назад и вышел из-под контроля. Запоздалый крик сорвался с ее губ, и Вэл отдернула руку, как будто ее обожгло — и в каком-то смысле так оно и было. Он опалил ее пронзительной вспышкой страха, закоротив нервные окончания и вызвав паралич.

Она медленно отступила назад, прекрасно понимая, если побежит, он легко сможет проследить за звуком ее шагов по деревянному полу. Она молча проклинала собственную глупость, даже когда ее ладони начали потеть, а сердце бешено колотилось. Вэл оглянулась через плечо, как загнанное в угол животное, которое оказалось лицом к лицу со своим охотником и которому больше некуда бежать. В любом случае это не имело значения, он поймал ее.

— Нет, — тихо простонала она, когда его рука крепко сжала ее запястье. Его прикосновение было как клеймо на ее коже. Вэл вспомнила, как он схватил ее за горло, когда целовал, удерживая с силой, лишь едва не переходящей в боль.

— Ты дрожишь. Не любишь темноту, Вэл?

— Отведи меня к моим друзьям. Я прошла через твой дурацкий штрафной раунд. Я видела это ужасное... — она замолчала, запинаясь, пытаясь подобрать подходящее слово, чтобы описать то, что она видела в шкафу, но не нашла ни одного. — То, ради чего ты п-привел меня сюда. И знаешь, что? Я все еще думаю, что ты чудовище.

— Это был не штрафной раунд.

И прежде чем Вэл успела возразить или отказаться, она оказалась в его объятиях, и он закружил ее, закружил в темноте и заставил потерять всякое чувство направления. Она болезненно ощущала его руку на своей талии, играющую с краем ее блузки с собственнической наглостью, которая беспокоила ее. Она начала извиваться, и он превратил ее толчки и борьбу в шаги.

— Что ты делаешь? — она взвизгнула.

Он опустил ее обратно и держал там, готовую упасть.

— По-моему, это вальс.

— Нет. Ты бросал дротики в мои фотографии. Ты не имеешь права прикасаться ко мне.

— Опять ошибаешься, дорогая. — Он рывком поднял ее на ноги, крепче сжимая ее руку другой рукой. — Если бы я хотел причинить тебе боль, мне не нужно было бы разрешение на это.

Вэл дернула рукой и почувствовала острую боль в локте, ударившись о стену.

— Я думал, что, возможно, некоторое время в темноте, в одиночестве, охладит тебя, но сомневаюсь, что ты усвоила этот урок.

Звук его голоса, до сих пор действовал на нее гипнотически, от чего Вэл чувствовала глубокое унижением, не способная противостоять ему. Она могла представить себе эту снисходительную улыбку, скользящую по его лицу, и его глаза, которые могли меняться от спокойных до непокорных, в зависимости от освещения. Вэл задумалась, какого оттенка они сейчас. «Темные, — решила она, — такие темные, что нет никакой надежды измерить глубину...»

Не тогда, когда ты уже наполовину утонула.

— Какой урок?

— Что ты не можешь обыграть меня.

— Урок усвоен, — резко сказала она, еще раз пытаясь выдернуть свою руку. Он все еще не отпускал ее.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Я так не думаю.

— Тогда почему? Если ты так сильно презираешь меня, если ты так одержим желанием уничтожить меня, тогда почему ты поцеловал меня? Что за экстравагантное шоу?

— Шоу, — повторил он. — Это то, о чем ты думаешь, Вэл? Какой-то пустяк, который я устроил, чтобы развлечься?

— С тобой это всегда игра.

— Во всех смыслах этого слова. — Теперь в его голосе слышалось рычание, и она вздрогнула от его тона. Горький, как полынь, смертоносный, как болиголов. Он говорил так, словно намекал, что во всем виновата она.

— Я ничего тебе не сделала, — возмутилась Вэл, перестав бояться или смущаться, она тоже начала злиться. Кто он такой, чтобы обвинять после того, как толкнул, угрожал, запер ее? После того, как разрушил ее жизнь, предал доверие и разбил сердце?

Он не имел права. Никого.

Гэвин убрал руку с ее талии, как раздраженный кот, отбрасывающий игрушку, которую презирает.

— Ты действительно в это веришь? — спросил он, и, хотя его голос был спокойным, даже приветливым, она почувствовала, как его рука на ее запястье напряглась, как будто он думал, что она убежит. — По-моему, ты много чего сделала. Думаю, ты точно знаешь, что ты...

Его голос, который неуклонно повышался, оборвался. «Он совершил ошибку», — поняла Вэл. Повысив голос, он позволил бесстрастной маске соскользнуть, выдав свое настоящее лицо.

— Что? — прошептала она, дрожа.

— Не важно. Итак, ты считаешь себя невиновной, трагической жертвой обстоятельств. Делает ли это меня бессердечным злодеем? Полагаю, мне не следует удивляться. Мы всегда очерняем то, чего не понимаем. Plus ça change, plus c'est la même chose. [[Ничто не ново под луной]] Не так ли, Валериэн?

— Я... я не знаю.

— Нет, еще нет. Но узнаешь. Ты узнаешь.

А потом они побежали, мчась по темным коридорам с головокружительной скоростью. Вэл почувствовала, как страх взорвался внутри нее, когда сухой, холодный воздух хлестнул по лицу. Хотя она была прирожденной бегуньей, приходилось прикладывать усилия, чтобы не отстать. Она была так напугана — боялась, что он потащит ее вниз по лестнице или втолкнет прямо в стену.

«Пожалуйста, пожалуйста, не позволяй ему причинить мне боль».

Пол исчез у нее из-под ног, и она закричала, но только для того, чтобы приземлиться с тяжелым стуком, который, казалось, сотряс стены дома. Как раз в тот момент, когда она подумала, что ее сейчас стошнит, или она упадет в обморок, или и то и другое вместе, он остановился.

Дрожащей рукой она потянулась и нащупала пятнистые обои в нескольких дюймах от своего лица. Ее пальцы скользнули вниз и ударились о твердый полированный металл.

Дверь.

Он подвел ее к двери.

Почти прямо в дверь.

Чистый, немой шок окутал ее, как туман. Она упала на колени, когда ее ноги подкосились, и обхватила живот.

— Ты… — «Ты мог убить меня», — вот что она почти сказала, пока не поняла, что рука, сжимавшая ее руку, исчезла.

В любом случае, не было ничего, чего бы он уже не знал.

Глава 10

«Дикая игра»

В шахматах чрезвычайно рискованная игра.

Одетые в черное и белое молодые люди неуклюже вошли в комнату, ожидая хозяина дома, и у Лизы возникло неприятное ощущение, что она вернулась в начальную школу, скоро получит выговор от учителя. Джеймс подошел к буфету, чтобы налить себе выпить, несомненно, желая, чтобы там был алкоголь. Последовала короткая схватка за стулья.

Она обнаружила, что сидит в стороне, на краю, рядом с крупным мальчиком из белой команды. Джеймс сидел через три места, между Блейком и Чарли. Джейсон сел по другую сторону от Брента, пытаясь поймать ее взгляд. Поскольку стулья были расставлены в форме буквы U, она могла легко игнорировать его, особенно учитывая, что ее друзья оказались прямо на против.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Блейк смотрел на нее с недоумением сквозь очки. Она выгнула бровь в ответ, прежде чем обратить свое внимание на Джеймса, который угрюмо уставился на стену, словно пытаясь прожечь дыры в штукатурке. Предаваясь очередному припадку гнева, он так крепко сжимал свой пластиковый стакан, что тот время от времени протестующе скрипел. И как только Джеймс впадал в дурное настроение, его уже было сложно успокоить.