Дом свиданий - Ален Роб-Грийе

Но вот в самом низу лестницы раздаются шаги, быстрые и тяжёлые одновременно, они принадлежат людям, которые бегут в разном ритме. Шаги быстро приближаются, думать некогда. А поскольку на третьем этаже лестница кончается, Ким как ни в чём не бывало заходит в зал и очень спокойно и естественно, словно человек, специально явившийся на это собрание, занимает свободное место на краю скамьи. Тем не менее все головы разом поворачиваются в её сторону; удивлённые, вероятно, её появлением, соседи делают пальцами какие-то знаки, похожие на знаки докладчика. И тут Ким сознаёт одну очень важную деталь: её окружают не в основном мужчины, а исключительно мужчины. Она пытается сообразить, какова тема лекции, на которую здесь собрались: есть немало вопросов, женщин не касающихся, или, по крайней мере, тех, которые решают без них (и следовательно, её присутствие здесь более чем стеснительно). Ей совершенно всё равно, говорит ли оратор по-английски или по-китайски. (Действительно ли всё равно?). Двое только что вошедших мужчин останавливаются в дверях (кажется, они тяжело дышат после быстрого подъёма по лестнице?) и осматривают зал в поисках свободных мест, которых немного и которые нелегко найти, ибо в зале стоят не стулья, а скамейки. Не их ли шаги только что раздавались на деревянной лестнице? Не жестикулировали ли, как глухонемые, те люди, что собрались на залитом солнцем тротуаре?

А вот английский полицейский в рубашке и шортах защитного цвета, в белых гольфах, появляется в проёме двери. Широко расставив ноги и положив правую руку на кобуру пистолета, он похож на солдата, стоящего на посту. Быть может, это политическое собрание? Какой-нибудь коммунистический митинг, обеспокоивший — больше, чем другие, — центральный комиссариат на Куинс-роуд? Маловероятно. А может быть, среди собравшихся спрятался, спасаясь от погони, преступник? Но ничто не изменилось в поведении оратора на эстраде и слушателей на скамьях. Внезапно, без всякой на то причины, Ким охватывает уверенность, что внезапное появление полиции связано со смертью Старика, а значит, будет лучше, если запоздавший страж общественного порядка не обнаружит её присутствия в этом доме. Первым делом она старательно рвёт листок бумаги с компрометирующим её адресом на мелкие кусочки и незаметно бросает их на пол. Потом, заметив, что полицейский повернулся в другую сторону, спиной к публике, Ким как можно тише поднимается и направляется в дальний конец зала, где видны двухстворчатые двери с небольшим круглым окном в каждой створке. Хотя эти двери с традиционными окнами открываются в обе стороны и выглядят обычным входом в зал, на них красными иероглифами по белому фону отчётливо выведено: «Вход воспрещён». Ким, осторожно толкнув одну створку, которая легко распахивается, выскальзывает из зала. Прежде чем створка возвращается на своё место, Ким успевает заметить, что все жёлтые лица собравшихся в зале мужчин одновременно поворачиваются в её сторону. И тут же створки смыкаются.

В самом конце извилистого тёмного коридора с несколькими поворотами под прямым углом девушка убыстряет шаг, доходит до лестницы и начинает поспешно по ней спускаться. Идёт всё быстрее и быстрее по очень узкой лестнице, а спуск такой крутой, что она перескакивает через две, а то и через три ступени, и ею овладевает тягостное ощущение, будто она летит. Лестница не прямая, как ей сначала показалось, а винтовая и невероятно крутая. Проходя, она успевает прочесть приколотую четырьмя кнопками к двери визитную карточку: «Чан, посредник», написанную, разумеется, по-английски. Она продолжает спускаться.

Теперь Ким в маленькой конторке, заваленной картонными папками. Она что-то ищет. Лихорадочно перелистывает цветные обложки, не доверяя каллиграфически выполненным на них надписям. А может быть, надписи вполне соответствуют содержимому папок, но Ким хочет найти там какой-то спрятанный документ или наоборот — спрятать что-то среди других бумаг. Вот она во дворе, полном всевозможного хлама: мраморных плит, железных кроватей, чучел животных, старых сундуков, полуразбитых скульптур, разрозненных номеров китайских порнографических журналов… (Этот давно минувший эпизод здесь совершенно ни к чему). А вот служанка-евроазиатка прижалась к углу богато обставленной комнаты, рядом с комодом, покрытым лаком, с инкрустацией из бронзы; путь к спасению ей отрезал какой-то мужчина с аккуратно подстриженной бородкой — его высокая фигура нависла над девушкой, закрывая её. Внезапно на сцене появляется огромная чёрная собака. Привязанный к вмурованному в стене кольцу в холле первого этажа зверь, должно быть, почувствовал, что хозяйке грозит опасность, и дёрнул поводок так сильно, что кожаная петля лопнула. Легко распахнув стеклянную створку двери, ведущей на лестницу, и ни секунды не раздумывая, куда бежать, собака в несколько прыжков достигла пятого этажа.

Дверь своей квартиры Маннер, как обычно, оставил открытой. Прежде чем он успел обернуться, собака прыгнула на него сзади и одним ударом клыков сломала ему шею. Убитый на месте Эдуард Маннер лежит на полу комнаты (рабочего кабинета?), вытянувшись во всю длину и т. д., а девушка, не шелохнувшись, смотрит на него с таким же испугом, с каким смотрела в начале сцены, до появления пса. Её лицо кажется испуганным, но это лишь игра воображения: ни одна чёрточка не выдаёт ни малейшего волнения, как и в ту минуту, когда девушка стоит перед столом из некрашеного дерева, неподвижно, прямо и т. д. и смотрит на китайца неопределённого возраста, сидящего перед ней. Разумеется, это посредник — наконец-то его удалось найти, — как две капли воды похожий на лжегосподина Чана, специалиста по экспертизам, только неизменная улыбка жителей Дальнего Востока, которая вовсе не улыбка, не сходит с его лица. Служанка вынимает из плоской сумочки, расшитой золотистым бисером, деньги, которые вручила ей леди Ава. Господин Чан быстрыми движениями пальцев пересчитывает банкноты и говорит: «Всё правильно», после чего едва уловимым жестом показывает девушке на боковую дверь, которой та не заметила. Дверь ведёт в маленькую прихожую со скошенным потолком, напоминающим крышу мансарды, что, учитывая расположение комнаты и общий план дома, абсолютно невозможно: дверь из прихожей ведёт в другую контору, похожую на первую, но без мебели и не заваленную бумагами. Именно здесь и находится молодая японка (по имени Кито) под охраной пса. Не возвращаясь назад, все трое выходят на лестничную площадку через дверь напротив той, в которую служанка — как ей кажется — вошла.

Эта дверь тоже выкрашена в коричневый цвет, у неё точно такая же стёртая и грязная деревянная ручка. Значит, маленькая прихожая находилась под лестницей, ведущей на третий этаж. И достаточно спуститься на один этаж, чтобы оказаться в крытой галерее на Куинс-роуд, в этот час совершенно безлюдной. Во всём этом есть несколько неправдоподобных моментов, и однако же, несмотря на них, всё до мельчайших подробностей происходило именно так. Дальнейшее было описано раньше.

Вновь приступаю к изложению содержания. Кито — это очевидно — предназначена для комнат третьего этажа Небесной Виллы. Через некоторое время леди Ава уступит её американцу, некоему Ральфу Джонсону, разводившему белый мак на границе Новых Территорий. Но поскольку история японки никак не связана с историей этого вечера, вряд ли стоит излагать её слишком подробно. Важно только то, что в этот день Джонсон… Как шумно там наверху, как шумно! Грохот усиливается, топот убыстряется. Старый безумный царь держит в руке окованную железом палку и стучит ею в такт своим шагам, расхаживая по длинному коридору, идущему через весь дом, из конца в конец. Кажется, я уже упоминал, что старого царя зовут Борис? Он никогда не ложится, ибо не может уснуть. Иногда только вытягивается в кресле-качалке и часами раскачивается, ударяя об пол палкой, чтобы кресло не останавливалось. Я как раз говорил о том, что в тот вечер Джонсон, случайно оказавшийся свидетелем трагической кончины Джорджа Маршата, найденного мёртвым в собственной машине в Колуне, неподалёку от пристани, куда американец прибыл несколько минут спустя, чтобы сесть на паром, идущий в Викторию, я как раз говорил о том, что Джонсон сразу же по приезде на Небесную Виллу рассказал об убийстве Маршата, которое он — как и остальные — приписывал его чрезмерной профессиональной щепетильности касательно одной торговой сделки, к которой коллеги молодого торговца относились гораздо проще. Рассказ Джонсона — столь же красочный, сколь и волнующий — произвёл, кажется, тяжёлое впечатление на молодую блондинку по имени Лаура, приятельницу хозяйки дома, а по мнению некоторых, и её ученицу, недавно обвенчавшуюся с несчастным молодым человеком. С этого дня Лаура совершенно изменила свой образ жизни, а отчасти и характер: прежде рассудительная, трудолюбивая и энергичная, она с какой-то отчаянной страстью стала искать встреч с пороком, устремилась на дно разврата. И оказалась пансионеркой роскошного дома свиданий, хозяйкой которого была леди Ава. Показывая сэру Ральфу альбом с фотографиями имеющихся в наличии девушек и дойдя до снимка, на котором её новая пансионерка стоит, одетая в традиционный чёрный корсет и сетчатые чулки, леди Ава рассказывает ему эту грустную историю.