Как мальчик Хюг сам построил радиостанцию - Фрэнсис Ролт-Уилер

— Ну?

— Так не подарить ли мне ему радиоприемник?

Он вытащил из кармана каталог и указал на объявление.

— Вот тут продается радиоприемник.

— По-моему не надо, Уот Берк, — сказал телеграфист. — Я хотел сделать то же самое, и зная, что доктор Камерон интересуется этим мальчиком, спросил его совета. Он сказал мне, что для того, чтобы из мальчика вышел толк, надо, чтобы он сам добивался всего. Если дать ему в руки что-нибудь готовое, — можно все испортить. Он разочаруется в своих грубых приборах и, пожалуй, бросит все дело.

— Что же мне ему купить?

— Почему бы не выписать ему журнал о радио? Он там многого не поймет, но все-таки что-нибудь вынесет из каждого номера. А чего он не поймет, над тем призадумается.

Берк положил на стол пятидолларовую бумажку.

— Найдите подходящий журнал и выпишите на адрес мальчика, только скажите, чтобы там не говорили, кто заплатил за журнал.

— Хорошо Берк, я сделаю это, — сказал телеграфист, и они распрощались, чувствуя себя товарищами по общему доброму делу.

Когда через неделю Хюг получил журнал, он был поражен. Он написал мисс Фергюсон, доктору и телеграфисту, благодаря их и вместе с тем протестовал против подарка. Все трое отрицали причастность свою к выписке журнала. О Берке мальчик и не подумал.

Верная своему обещанию, мисс Фергюсон писала Хюгу еженедельно, посылая в письмах простые арифметические и алгебраические задачи. Хюг с жадностью набрасывался на них, работал очень усердно, но подвигался очень медленно.

Доктор Камерон послал ему батарею и книгу по электричеству. Он приезжал два раза посмотреть ногу Крэма Айртона, — хотя его визиты были и не нужны— и каждый раз проводил целые часы с Хюгом, помогая ему разбираться в книге и объясняя чертежи в журнале.

Следующей зимой школы не было, но Хюг не чувствовал недостатка в ней. Он уже хорошо писал, и его ежедневные письма — уроки, писание писем и опыты занимали все его время. Он немного охотился и ставил капканы, так что весною мог послать каждому из своих друзей посылку с мехом.

Книга об электричестве захватывала его как какой-нибудь роман. Как только он усваивал какой-нибудь закон или понимал, как проделан тот или другой опыт, он тут же пытался применить свое новое знание на практике. Это часто бывает с мальчиками, но Хюг был в исключительном положении: у него почти не было материалов, негде было купить их, да и не на что. Поэтому все свои опыты он производил с помощью колючей проволоки (с которой клещами срезал колючки), кусочков жести, железа, свинца и меди от старых патронов, битого стекла (для изоляции), ржавых гвоздей, а главным образом с помощью старого телеграфного хлама, который ему подарил телеграфист, и который он употреблял снова и снова, применяя его на новые лады.

Дважды за зиму Хюг ходил пешком в Фолджэмбвилль — четырнадцать миль туда и четырнадцать обратно, чтобы побеседовать с Джедом Блэденом. Он решил сделать маленькую динамо, но встретился с большим количеством трудностей. Все-таки он добился своего, и хотя машина шумела и трещала, она была уже тем полезна, что благодаря ей он хорошо понял разницу между генератором и мотором, и между машинами с постоянным и переменным током.

Как говорил телеграфист, задачи, которые казались очень трудными по описанию, легко разрешались практически. Трудно было только достигнуть той точности, которую требует работа с электричеством, и нужна была вся изобретательность Хюга, чтобы добиться результатов с плохими инструментами и неподходящими материалами. Шалаш стал настоящим электрическим музеем, потому что, по совету доктора, Хюг сохранял все свои приспособления, начиная с первых и самых грубых, чтобы иметь возможность судить о своих успехах.

Ранней весной Хюг получил совершенно неожиданное письмо:

«Хюгу Сесилю.

Дорогой сэр, доктор Камерон из Фолджэмбвилля сообщил нам. что вы интересуетесь радио и, пользуясь оригинальными приемами и способами, сконструировали несколько приборов. Это может заинтересовать наших читателей. Если б вы прислали нам краткие описания сделанных вами приборов, снабдив их хотя бы грубыми чертежами, мы могли бы предложить вам поместить ваши статьи в четырех номерах с платой по десяти долларов за каждый раз. Мы предпочли бы, чтобы ваши статьи не были никем исправлены, так как для читателя-любителя важно прочесть описание вашей работы, изложенное вашими собственными словами.

Надеюсь на ваше согласие, остаюсь преданный издатель „Царство Радио“».

— Отец, — воскликнул Хюг, прочтя письмо. — мне предлагают сорок долларов.

— Надеюсь, не за что-нибудь дурное? — спросил горец.

Нет, отец. Вот я прочту тебе письмо.

Выслушав, Сесиль сказал:

— Ну, что же, я не вижу причины, почему бы тебе не написать им. Надо же кому-нибудь заполнять журнал.

— Но сумею ли я?

— Я думаю, что издатель не просил бы тебя, если бы эго ему не было нужно, — сказал отец и прибавил с улыбкой: —когда ты это напишешь, у нас в семье будет еще одна «прадедушкина книга».

Глава VI. ИСКРА СПАСЛА

Появление статей Хюга в «Царстве Радио» произвело в Муравьиной долине сенсацию, но далеко не такого характера, какого мог ожидать автор.

Кроме самого Хюга и тех детей, которые учились у мисс Фергюсон и прежней учительницы, во всей долине было три грамотных человека. Это были Берк, Айртон и «Тысячелетний Джоэ», местный проповедник, старик, изобревший свою собственную религию. Каждому из них мальчик послал журнал со своими статьями, отчасти из естественной гордости своей работой, отчасти же с целью заслужить всеобщее одобрение долины.

Все трое показали номера журнала своим детям, и статьи Хюга читались вслух различным группам слушателей. Ранней осенью уже все в Муравьиной долине имели представление об опытах мальчика, начиная с водяного колеса и кончая маленьким примитивным радиоаппаратом, который он пытался построить.

Соответственно с мнением и оценкой троих читателей — они служили авторитетами во всей долине— статьи Хюга толковались на разные лады. Эти статьи преломлялись в умах тех, кто впервые слышал об опытах и стремлениях Хюга, через призму взглядов других людей.

Так, те, которые узнали о работе Хюга от Берка, охотно присоединились к хвалебным гимнам винокура.

Они были настроены дружелюбно и готовы были помогать мальчику, чем могли.

Те, которые оказались под влиянием Айртона, вели себя совсем не так. Их мало интересовало содержание статей, еще меньше психология молодого автора, но они почувствовали себя очень обиженными тем, что их собственная невежественность и отсталость получила широкую огласку. Хюг не хотел этого делать, но, рассказывая, к каким ухищрениям прибегал в поисках материала и описывая мимоходом отношение к его работе и оценку ее соседями, он вскрыл бедность и косность долины.

Еще иначе отнеслись к статьям те, которым прочитал их Тысячелетний Джоэ. Ханжество этого человека и эгоистичность изобретенной им религии заставляли его с подозрением и ненавистью относиться ко всему. Как большинство людей с узким кругозором, он старался придать себе больше значительности, придавая самым невинным вещам мрачный оттенок.

— Если он хочет сделать лесопилку или мельницу— пусть себе, — говорил он, — это понятно. Но я не сторонник электричества. Молния принадлежит небу и нечего нам сводить ее оттуда на землю. Это кощунство.

Некоторые из его слушателей, бывавшие в соседнем городе и видевшие электрическое освещение, телефоны и трамваи, пытались ему возразить, но старик продолжал:

— А радио по моему еще хуже. Ведь понятно, что если нет проволоки, по которой могла бы итти телеграмма из одного места в другое, ее должно доставить что-то другое. Кто же несет ее, хотел бы я знать? Кто?

В писании сказано, что воздух вокруг нас наполнен ангелами и чертями. Их не видно, но они тут. Я считаю, что чертей больше, чем ангелов, потому что — во всяком случае в таком месте, как наша долина — для них есть больше дела. Это радио им как раз на руку. Если по воздуху переносят сигналы, кто же делает это? Похоже ли, чтобы ангелы этим занимались? Нет! Это черти их переносят. И все эти фокусы Хюга Сесиля еще больше наполнят чертями Муравьиную долину.

Как ни нелепо было это рассуждение, оно нашло приверженцев. Суеверные жители долины верили в духов, и объяснение Тысячелетнего Джоэ было доступно для них, тогда как то, что было сказано в журнале о волнах, качаниях, колебаниях, эфире и тому подобное, было вне их понимания.

Тысячелетний Джоэ.

Еще хуже было то, что Айртон был тоже фанатически религиозный человек, хотя и не одинаковых убеждений с Тысячелетним Джоэ. Пуританин остро реагировал на все то, что имело отношение к театру, а на несчастье одна из статей журнала говорила о том, что чикагская радиостанция передала песни одной популярной водевильной звезды. Кстати был приложен портрет певицы в соответствующем костюме, и Айртон ухватился за него, воспользовавшись им, как примером разложения нравов, которые может принести с собой радио.