Средневековая философия и цивилизация - Морис де Вульф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава пятая
Тенденции к унификации и космополитические тенденции
I. Необходимость универсальности; «закон экономии»
Мы видели, что есть два выдающихся следствия различных причин, которые способствовали стремительному развитию философии в XIII веке. С одной стороны, это великая классификация человеческих знаний, в которой каждая наука имеет собственное отдельное место, – трехступенчатая пирамида; или, если предпочитаете, фигура, использованная Боэцием[101], – лестница для восхождения на стены обучения. С другой стороны, среди всех дисгармонирующих систем, которые опираются на эту классификацию, существует одна система, где превалирует мысль, то есть схоластика; и она завоевывает широчайшее одобрение, потому что преуспела в сведении к единому гармоничному целому всех проблем и их решений.
Держа в уме эти два замечательных факта, теперь мы продолжим демонстрировать тот факт, что они обладают характеристиками, которые обнаруживаются в каждой сфере жизни того времени, и, несомненно, как это окажется, они находятся в органической связи со всеми другими факторами средневековой цивилизации.
Существует одна основополагающая характеристика, появляющаяся в научной классификации и в схоластической философии, которая обнаруживается повсюду; я имею в виду тенденцию к универсальности. Необходимость все упорядочить в соответствии с принципами единства и постоянства, поиск систем, которые простираются на обширные сферы, есть одна из бросающихся в глаза примет века, которая видится в общем и целом и которая действует по свободному замыслу. Куда бы мы ни обратились, мы находим громадные амбиции инициаторов, каждый из которых мечтал о вселенской гармонии.
Этим стремлением была наполнена политика королей. Ведь в то время чувство единения стало воодушевлять великие государства, такие как Франция и Англия, Германия и Испания. И вот это единение не могло быть реализовано по-иному, кроме как введением принципов порядка, который подчинил бы общему режиму социальные классы, разбросанные на обширных территориях и ранее подчинявшиеся местным и враждебным властям. XIII век был веком королей, которые все были организаторами, администраторами, законодателями; они были строителями стабильности, которые формировали свои страны и свои народы: Филипп Август и Людовик IX во Франции; Эдуард I в Англии; Фридрих II в Германии; Фердинанд III и Альфонсо X в Испании – все они имели эти общие черты.
Во Франции местный и централизованный феодализм начинает слабеть все больше и больше, а монархическое средоточие неуклонно крепнет. Это средоточие, которое впервые появляется при Филиппе Августе, становится все более очевидным при Людовике IX, который отдавал предпочтение ТРУДУ унификатора, начатому его дедом. Сторонник справедливости, уважающий права других и ревниво оберегающий собственные, он не делал попытки подавить феодальных землевладельцев или большие города. В его правлении не было деспотизма, и он предоставил возможность всем видам социальных сил развиваться самим по себе[102]. Его правление можно сравнить с дубом, под которым он творил суд, ведь дуб, властелин леса, точно так же старается не подавлять рост более слабых растений, которые ищут защиты в его тени.
Не делая попытки провести параллель между политикой и социальными условиями Франции и соседних стран, должно признать, что стабильность, осуществленная Людовиком IX, повторяется mutatis mutandis (с необходимыми поправками) в Англии. Когда Иоанн Безземельный оказал Англии «неоценимую услугу потери ее французских владений[103]», страна сплотилась изнутри. Великая хартия вольностей 1215 года учредила свободу в пользу духовенства и дворянства, она создала равновесие между силами короля и представителями нации. Возник парламент.
Здравомыслящие принцы, такие как Эдуард I (ПУЗ-ВО?), завершили завоевание острова и усовершенствовали национальные институты.
Почти то же самое происходило в нормандском Королевстве обеих Сицилий и в католических королевствах Испании, которые стали могущественными за счет арабских государств на юге полуострова и в которых позднее Кортес ограничил королевскую власть. Как его родственник Людовик IX, Фердинанд III, король Кастилии, лелеял идею централизации. Он организовал централизованное правление государством, и лишь его смерть не дала ему достичь законного союза, который консолидировал бы мозаику народов, живущих в расширяющихся границах Кастилии[104].
Но в то время как во Франции, Англии, в католических королевствах Испании и в Нормандском королевстве на юге Италии королевская власть обретала влияние, германский император терял свою власть. Результатом стало то, что два типа правления на Западе, феодальный партикуляризм и германская централизованная власть, неуклонно приближаются друг к другу, и разные европейские государства становятся все более похожими на единую семью. Германские бароны, епископы и аббаты больше не были «слугами» императора; феодальное дворянство добивалось все больше независимости; города начали демонстрировать свою силу.
Даже в Италии, которую германские императоры так долго объявляли своей собственностью, Фридрих II, сын Фридриха Барбароссы, был вынужден считаться с ломбардскими городами, которые были могущественными княжествами, стремящимися сбросить его ярмо. В его лице династия Гогенштауфенов потерпела поражение от руки папы.
Над всем этим процессом становления национализации государств, которые стремились к национальной автономии, стояло папство, которое обрело в лице Иннокентия III свое самое совершенное средневековое выражение. Его миссия была прежде всего регуляторной, папство следовало религиозной и международной политике, эффект которой на весь век будет определен позднее в этой главе[105]. Именно Иннокентий III упрочил унитарную роль папства в политической жизни своего века: он первым учредил право, которым его предшественники фактически применяли на практике, а именно назначение императора[106].
Но политика, будь она королевская или папская, составляет только тело цивилизации. Ее внутренняя жизнь циркулирует в религиозных и этических чувствах, в социальных, художественных, философских и научных доктринах.
Христианский догматизм и христианская этика пропитывали всю человеческую структуру, никакая деятельность не освобождена от их влияния.
Они пронизывали некой сверхъестественной санкцией жизни отдельных людей, семей и народов, которые все находились в странствии (in via) к дому небесному (in patriam). Христианство придавало дух жертвенности рабочим в гильдиях, оружейникам (при условии, что война была справедливой), артелям художников и скульпторов, строителям соборов, монастырским школам и университетам. Новые религиозные
