Неферомантика. Маленькие "детские" повести - Яна Гецеу

— Эх, кайф! — довольно вздохнула Ведьма, облизав губки.

— Знай голодных халявщиков! — крикнул я, удаляясь от «кормушки». Неплохо, совсем неплохо!

— Теперь… — начала она.

— В переход! — закончил я. Ну, взаимопонимание ангельское! Вот это дру-уг! Я от нее тащусь. Сам бы я фиг решился столько сожрать, а с ней — ничего, практически сыт! Теперь еще…

— Пива бы! — вот, снова понимает.

Еще на подходе к переходу мы услышали то, что так хотели — смех, мат и гитарное бренчание. Значит, друзья, значит — пиво! Viva, неформальское братство! Может, и Дикая Дика, мой чудный дружочек там? Очень давно не видел я её, скучаю!! Это мне Ведьма навеяла — я ведь уже надеюсь обрести в ней нового, столь мне необходимого друга-девушку!

Их было пять человек — разнорослых, почти пьяных, две девчонки и три парня. Девчонок я знал — высокая Алекс в черных джинсах, косухе и очках на дружелюбном лице и полненькая хорошенькая Мышка в длинной юбке. Дики не было, эх… Также я узнал Священника-Изгоя, а вот двое других мне неизвестны. Зато Ведьма со всеми обнялась с радостными визгами, а с Изгоем долго о чем-то шепталась, улыбаясь, чем вызвала приступ, в общем-то, необоснованной, но болезненной ревности. Мышь и парень по имени Ветер лабали, я и смахивающий на колющегося Горшка Тяжкий пели, а Алекс аскала. Делала она это — залюбуешься! Подойдет к прохожему, заломает такое голодное лицо, что жалость одна, и проскулит:

— Помогите бедным музыкантам! Изыщите копеечку!

Тут только самый черствый выдержит — и в подставленную бандану летит мелочь, а то и «чирки». Когда кто-то положил полтиш, мы завыли благодарно, и заорали: «Спасибо!!!!» так, что чуть не распугали прочих желающих помочь пропащим талантам.

Я не забыл краем глаза следить за Ведьмой — она доверительно наклонившись к Изгою что-то интимно ведала ему, и оба смеялись. Она похлопала его по руке, стянула с него бандану, и встретила человеческий поток противоположный тому, что обрабатывала Алекс. Блин, глядя на ее рыжий лохматый затылок, сильную спинку и то, что ниже, я все думал — Ведьма, ну, пожалуйста, о, пожалуйста! Я не просил пока ее помощи, но хотелось упасть на колени и умолять — ты же ведьма, помоги же мне!! Я столько лет, семь долгих лет без перерыва, мучаясь и не веря самому себе, надрывался и расшибал колени, сломал руку и даже попал в больницу с сотрясением когда решился поверить, что я могу, теперь действительно могу лететь. Я вышел оттуда, и — ты не представляешь, каких трудов мне стоило не разочароваться, не бросить это все, и снова, надрывая пупок в чертовой попытке лететь!!! Мне предлагалось так мало — всего лишь подчиниться Дьяволу — и лети! Но нет. Я свободен, как и прежде — но не лечу! Временами я готов был звать Его сам, и просить — забери ты мою волю несчастную, только дай сделать Это! И что меня держало тогда? А может, Он сам презрел меня за мой отказ? Потом я понял — или где-то прочел? — что мне не достанет сил. И я не смогу. Пока кто-то, такой же, как я, не поделится со мной собой. Своей силой. По доброй воле. И вот тогда… Ведьма, я прошу тебя! Что ты хочешь взамен? Ах, да, надо же чтобы бескорыстно! Ну, хорошо, я просто больше не смогу молчать. Я буду тебя умолять. Я мечтаю тебя умолять… Опять не то! По своей воле, а не под давлением жалости. Но как же мне к тебе с этим подойти, и не наломать дров?! Думай, Русый, думай!

— Русый!

Я вздрогнул, будто меня ударили. Я, оказывается, стою молча, а все поют, и Ведьма осторожно трогает меня за рукав. Я с надеждой уставился на нее — ЧТО???

— Ты все еще хочешь пива?

— А? Пива? В смысле?

— В смысле?! В смысле просто пива! — она смеялась, и в глазах ее прыгали черти, будто уже все знает, и просто ждет, чтобы я сказал. Сказать? Я открыл рот, и… закрыл. Не сейчас. Нервно сунул в зубы сигарету. Охренеть! Да я весь трясусь. Господи, ну почему не сейчас? Почему прямо сейчас нельзя?

Она покупала пиво, а я слушал в ушах грохот собственного сердца, оно тяжелым локомотивом каталось по желудку.

— Кто ходил — тому и первый глоток!

Она радостно свинтила голову бутылки, как злая кошка птичке, и стряхнула с рукавов назойливую пену, словно известный сексуальный процесс. Меня это добило, и я заржал, как ненормальный, громко и дико. Сгибала пополам и била плеткой истерическая дрожь, я чувствовал себя свихнутым чучелом, но не мог остановиться. Совершенно не смешно, скорее больно. Ведьма смотрела в сторону, пока припадок не покинул меня, потом протянула мне баллон. Я думал, она спросит что-нибудь вроде: «Че ржешь?» и посмотрит так, что от меня останется горстка униженного пепла, да еще и плюнет сверху для довершения картины. Ах, если бы! Но она смотрела так, будто все и всегда ведут себя как я! И это хорошо, так и лучше— будто не знает, что унизила…

— Спасибо! — вернул я ей «батл», но вовсе не пиво имея в виду.

— Не за что, — пожала она плечами, и отпила еще. Потом… притянула меня к себе и поцеловала, да так, что я о-бал-дел!

Жаль, что этого не было на самом деле. Но мне это нужно было. Правда. Как укол анальгетика. И я его не получил. Мучайся, Русый, мучайся! Не целуй меня, Яна. Мучай меня, тайно… не знай, что мучаешь…

Сидим, значит, наливаемся по самые глаза.

Смотрю на Янку, и про Дику думаю. Общего у них, двух феечек, маловато — только и того, что обе неформалки и жутко отвязные. Но навевает мне Ведьма Малолетнюю подружку мою, как полудетьми дружили-бухали. Потом разбрелись как-то… Почему? Странная вещь — жизнь, и особо человеческие отношения. Cижу вот тут, и не знаю, как к Янке подобраться поближе, а ведь уже законченным дружочком своим считаю!

Вторая бутылка «777» подходила к концу, когда Яна поднялась, шатаясь и не без труда.

— Ой, народ, я пойду, поссу, — тут она хихикнула, вцепившись мне в плечо, чтобы не упасть. — И домой!

— Как — домой? — испугался я. А как же наш разговор?! Я не могу ее так отпустить!

— Янка, я не полечу без тебя! — крикнул я ей вслед. Все захохотали, а она обернулась, посмотрела на меня так внимательно и совершенно серьезно:

— Щас, я только поссу!

Я прислушался к себе — вроде не такой уж и пьяный. Хотя, надо попробовать встать — хоть до остановки Янку довести, может, успею что-то сказать! И поцелую хотя бы, уж точно! Зачем сдался мне этот ее чертов поцелуй — пес его знает, но в дурную башку влетело — «не вырубишь топором»! Хотя из башки-то, да топором… и поцелуй не чертов, а ведьмин. Вот, видно в этом все и дело! Я поднялся, держать за почти совсем никакого Священника-Изгоя. Ничего, ноги еще приличной прочности, пока туда-сюда, домой совсем трезвый приду. Владка «пошинкует» — ну и пошла она! Сексуальных снов больше будет.

— Ребята, я домой!

— А-а, ну пока! — сказала Алекс, протянув шаткую руку. Я кое-как попрощался, и повлекся навстречу ночи, выползающей из густых, как мутная вода, сумерек. Перехватил Янку по дороге, она попыталась взбрыкнуть:

— Не, погоди, щас пойдем, надо же попрощаться!

— Нет, не надо! — помотал я тяжелой головой, крепко держа ее. Кровь загоралась от близости этого тела, этой девушки, прекрасной и грубой. Она была совсем пьяна, куда хуже меня. Вот и хорошо!

— Нет? Ну не надо, так хрен с ним! — мотнула рукой. — Пошли отсюда! — и, взяв меня под руку, вдруг запела довольно низким, хриплым голосом, лишенным нетрезвых нот, и очень задушевно:

— Rape me, rape meMy friend!Rape me, rape meAgain!

Эх, не я ли этот friend? А то — с радостью! Или наоборот …

Проходя мимо «серых» благоразумно затихла и выровняла шаг. Миновав опасность, снова расслабилась, стала тяжелой. Но не буянила, не барагозила, а просто тихо пела. Я вел ее, изо всех сил стараясь держать себя в руках, и не рассыпаться пьяным прахом. Да, мне просто классно рядом с этой отравленной нефершей, и я жду от нее немалых чудес. К тому же, тайное желание, жгущее изнутри, мое излюбленное удовольствие. Хотеть и не получать — ах, какой изврат-кайф! Противоречие разрывает, и мука сосет жадно сердце, а я горю и наслаждаюсь. Но… сейчас я посажу ее на автобус и сам поеду домой. И ни о чем мы с ней не поговорим. Но у меня есть ее телефон. Значит, позвоню ей завтра же. Чисто под видом дурацкой заботы — как, мол, здоровьице? Ох, от этих мыслей кровь колотится в печени и голове, как на экзамене — я заранее боюсь говорить с ней! И прежде чем набрать ее номер, я буду долго трястись и уговаривать себя. От волнения начну говорить нагло и глупо. И совсем не то. А потом расхлебывать. Такой вот я кретин. Да, а кстати:

— Ян, а тебе куда ехать?

— В жопу.

— В смысле?!

— Ну, в Дему, какая нахрен, разница? — раздраженно махнула она, не выпуская моей руки.

— А, мать твою, Русый, сколько время?

— Все, п-ц, отсюда я уже не уеду, если только на Господе Боге!

— А как теперь? — вот, во мне шевельнулись горячие змеи предчувствия неожиданностей. Сердце вздрогнуло — а его не обманешь!