Атаман Платов - Анатолий Корольченко

— Есть! — ответил стоявший на правом фланге есаул и поднял руку.

— Командир сотни Зачетнов, — назвал фамилию есаула Чапсин.

— Вот, Зачетнов, твоя сотня и пойдет на ту башню… — Но ежели не справитесь…

— Справимся, ваше превосходительство! Непременно справимся!

Как только артиллерия начала палить по башне, казаки, используя лощинки и гребни, подобрались к подножию холма. Ротные колонны воронежцев расположились в укрытии, позади. Это был тот самый батальон Воронежского полка, который не смог взять башню в прошлый раз. Теперь его усилили гренадерами, и командир, еще не оправившийся от раны полковник Кравцов, поклялся сложить голову, но на этот раз препятствие одолеть.

Протрубил рожок, загремели барабаны, и ротные колонны пошли на приступ. По ним ударили из бойниц башни, из крепости. Засвистали пули.

— Вперед, ребята! — увлекая воронежцев, скомандовал полковник.

Но прежде чем егеря и гренадеры выбрались на холм, у подножия башни оказались казаки. Перед ними возвышалось высокое сооружение с выбитыми кое-где артиллерией камнями.

— Взбирайся на крышу! — командовал есаул Зачетнов.

Казаки Вилкин, Лукьянов, Бакалдин, сбросив сапоги, стали карабкаться вверх по стене. Заготовив железные штыри, каждый загонял их поглубже в щели и поднимался, как по ступенькам, к кровле. Рядом действовали воронежцы. Взобравшись на крышу, они проникли в верхний ярус и оттуда повели обстрел засевших в башне охотников. Те не выдержали, бросились к крепости…

Верный обещанию, Платов распорядился составить ордер с пожалованием семи старшинам Гребенского войска повышения в чинах: есаул Федор Зачетнов представлялся в капитаны, сотник Гавриил Тургенев в станичные атаманы; казакам Василию Вилкину, Василию Лукьянову, Герасиму Бакалдину испрашивался чин хорунжего, а Гавриил Ильин и Василий Мурзин были жалованы в станичные писаря.

Узнав об этом документе, командир Донского полка Машлыкин с обидой сказал:

— А что ж наши донцы? Так и останутся не отмечены?

— Подпишу и на них ордер, когда отличатся в деле. Перед отчизной да службой, полковник, все равны. А для меня что гребенской или моздокский казак, что родной и любезный сердцу донец…

Ордер составили, но Зубов не дал ему хода.

— От всех благих наград и обещаний низшим чинам смысл есть воздержаться. Надобно прежде, чтоб отмечен был генералитет.

Матвей Иванович не стал возражать: против воли начальства не пойдешь.

Так документ и пролежал в канцелярском сундучке три месяца. Только в сентябре Платов ввел его в силу, учинив под ордером свою роспись…

И вот штурм Дербента.

На холме в парадном мундире, при всех регалиях находился Зубов. Рядом с ним Апраксин. Он расхаживал, выпятив грудь с орденами. Не скрывал волнения Римский-Корсаков: его гренадерам и егерям предстояло первыми ворваться в город. Здесь же находился и генерал Савельев в затерханном мундире.

Беннигсен отсутствовал. Его бригада располагалась левей, примыкая флангом к морю, и он находился на своем наблюдательном пункте.

— Ну что, начнем? — ни к кому не обращаясь, сказал Зубов и, увидев в руках Платова табакерку, протянул к ней руку. — Дай-ка, Матвей Иванович.

Унизанные перстнями пальцы ухватили щепоть табаку. Смачно чихнув, командующий сказал уже повелительно:

— Апраксин! Пора палить! Давай команду пушкарям!

Бригадир взмахнул треуголкой, и тотчас в утренней тишине отчетливо послышалось:

— Зажечь запа-алы-ы!

Команда донеслась с того холма, где возвышалась та самая злополучная башня, которую два дня назад штурмовали. Теперь по обе стороны от нее стояли шесть орудий капитана Ермолова. Они нацелены на стену крепости. Это главная в предстоящем деле брешь-батарея, двенадцатифунтовые ядра которой должны разрушить стену, сделать в ней пролом.

Кроме батареи Ермолова в деле участвовали и другие орудия, стволы которых также нацелены на стену у ворот Джарчи-капи. Самих ворот не видно: искусным строителем крепости они построены так, что скрыты от глаз, их прикрывают массивные опоры. Видна лишь идущая от ворот дорога.

Раскалывая воздух, прогремел выстрел. С гвалтом поднялась над опушкой черная воронья стая. Гулкое эхо прокатилось по горам. Ядро угодило в гранитную стену, выбив сноп искр. Вспыхнуло сизоватое облачко.

— Бей всей мощью! — снова скомандовал Зубов, и Апраксин тут же передал команду на батареи.

Прислуга на позициях засуетилась, и расставленные веером орудия разом загрохотали, бомбардируя стену. Ядра сыпались как горох, били гранитные глыбы, но они выдерживали, и, казалось, никакая сила не могла сокрушить стену.

Крепость отвечала пушечной пальбой: ядра падали то с перелетом через орудийные позиции, то, не долетая, не причиняли вреда. И из ружей стреляли, но без меткости, потому что расстояние было предельное.

По городу вела огонь и батарея бригады Беннигсена, а с южной стороны орудия отряда Булгакова. Пушкари старались угодить в рощу Дубари, где находилась, как донесли лазутчики, палатка самого Ших-Али.

Он упорствовал. Казалось, отказы в помощи Ага-Мохамеда и турецкого султана должны были отрезвить, заставить начать с русскими переговоры, но упрямство оказалось сильней. Наконец, поддавшись уговорам сестры Хараджи-Ханум, в ночь на 10 мая Ших-Али направил к генералу Булгакову порученца.

Не смея принять самостоятельного решения, Булгаков передал сообщение Зубову. Тот распорядился с ханом не вступать ни в какие переговоры. Ему донесли, что население города ропщет против хана, требует, чтобы по примеру соседей он признал русскую «солнцешапочную царицу» и вручил бы «Кызыл-Аягу» — золотоногому генералу — ключи от города…

Бомбардировка стены длилась уже более трех часов. Ухали пушки, ядра рушили стену цитадели. Егеря, гренадеры и казаки лежали в укрытиях, ожидая команду на штурм.

Но вот дрогнула, не выдержав ударов, стена, обрушилась, в ней зияла огромная брешь.

— На шту-урм! Шту-урм! При-иго-то-овсь! — затрубил рожок, забили барабаны. — Егеря и казаки, впе-ре-ед!

Из укрытий рассыпным строем солдаты бежали к крепостной стене. Перевалив гребень, егеря-воронежцы вместе с рослыми гренадерами скатывались с крутого склона к бурлящему потоку. Правее их, возглавляемые есаулом Зачетновым, устремились к мосту казаки. Через мост пролегала дорога к воротам.

И тут над стеной в трех местах поднялись белые флаги.

— Сдаются, ваше сиятельство! Крепость сдается! — громче остальных закричал Апраксин, подбежав к Зубову.

— Играйте отбой! — взмахнул тот рукой.

— Наза-ад! Наза-ад! — послышались команды. — Отбой-ой! Штурм отмени-ить!..

Ударила дробь барабана. Ворвавшиеся через пролом в крепость солдаты в нерешительности остановились. Стрельба стихла…

Спустя немного, распахнулись огромные створки, и из ворот Джарчи-капи показалась процессия. Впереди, едва переставляя ноги, поддерживаемый двумя молодыми горцами, шел дряхлый старец с седой бородой. Большая белая чалма, казалось, придавила его своей тяжестью. За ним следовали зажиточные горожане, в черкесках и при оружии. Последним ехал на вороном жеребце Ших-Али. На его шее висела богато украшенная кривая сабля. Всегда горделиво уверенный в себе, теперь он сидел в седле с поникшей головой, не глядел по сторонам.

Процессия направлялась к холму, где стояли генералы.

— Ну вот, слава богу, все и обошлось, — хриплым голосом проговорил Римский-Корсаков и перекрестился.

— Давно б уж кончилось, будь Ших-Али благоразумен, — отозвался Платов.

— Да, кажется, он и сам жалует своей особой, — разглядывая в подзорную трубу, заметил Апраксин.

Зубов, не оглядываясь, произнес:

— Возьми его, Апраксин, на свою заботу. Помести в лагере под зоркой охраной. Чтоб ни один человек не мог без ведома к нему проникнуть.

Процессия выбралась на холм, и шедшего впереди старца подвели к Зубову. Шамкая, старик что-то стал тихо говорить.

Что он лопочет? — Зубов стоял в позе победителя.

— Он говорит, что все они пришли, чтобы приветствовать вас от всех жителей… И вручить от города и крепости Нарын-Кала ключи.

Позади старика один из горцев держал перед собой расшитую золотом подушку. На ней лежали схваченные кольцом два больших серебряных ключа.

Старик продолжал речь.

— Он говорит, что по воле аллаха ему во второй раз приходится вручать русским ключи.

— А когда же в первый раз? Кому вручал?

Толмач пояснил:

— Петру — государю Российскому. Было это давно, и он тогда был сильным и ловким джигитом…

Приняв ключи, Зубов передал их Апраксину. Ответил старцу, чтоб слышали все остальные:

— Вы наши союзники и друзья. Все подданные государыни-матушки, ее дети. И, как дети, будем жить в мире и согласии. Наш общий враг Ага-Мохамед персидский. Теперь русской армии открыт доступ в Закавказские края и пределы кровожадного скопца. Теперь открыт путь и к Тифлису, чтобы выполнить свой союзнический долг.