Холодная гора - Чарльз Фрейзер

Она стояла скрестив руки и держась за локти. Пожилые женщины подошли к ней и сказали что-то, потом возникла неловкая пауза, и они отошли. Инман заметил, что каждый раз, когда к ней кто-то подходил, она делала шаг назад, пока не остановилась у самого надгробия на могиле какого-то местного жителя, сражавшегося за революцию.

— Если я подойду и сам представлюсь, полагаю, она даст мне от ворот поворот? — спросил Диллард, который пришел в церковь по той же причине, что и Инман.

— Трудно сказать, — отозвался Инман.

— Ты даже не знаешь, как к ней подступиться, — сказал Хоб Марс Дилларду. — Лучше оставь это мне.

Марс был небольшого роста и очень широк в груди. У него были толстые часы, торчавшие из кармана жилета, на серебряной цепочке с брелоком, которая тянулась к поясу.

Диллард спросил:

— Думаешь, она перед тобой не устоит?

— Мне и думать нечего, я знаю, — ответил Марс.

Затем другой парень, такого хлипкого телосложения и с такими неправильными чертами лица, что ни на что не мог рассчитывать, сказал:

— Ставлю сто долларов против половины имбирного пирога, что она выберет мужа в Чарльстоне.

— Она о тех женихах и думать забудет, — заявил Хоб. — Как и многие, на кого я положил глаз.

Затем Хоб оглядел строгий наряд Инмана.

— Ты похож на судью, — сказал он. — Мужчине, который решил приударить за кем-нибудь, нужен костюм поярче.

Инман понял, что они будут ходить вокруг да около до тех пор, пока кто-нибудь не наберется духу и не подойдет к ней, чтобы выставить себя полным дураком. Или они будут оскорблять друг друга, а потом двое из них столкнутся где-нибудь на речной дороге и подерутся. Поэтому он, приложив палец к брови, отсалютовал и пошел прочь.

Он направился прямо к Салли Суонджер и обратился к ней со словами:

— Я бы расчистил акр целины тому, кто меня представит.

На голове у Салли был капор с большими полями, поэтому она отступила на шаг и, приподняв голову, чтобы тень не падала ей на глаза, посмотрела вверх на Инмана. Она усмехнулась, подняла руку и потерла приколотую к воротнику брошку.

— Заметьте, я даже не спросила кому, — сказала она.

— Сейчас самое время подойти, — заметил Инман, посмотрев туда, где стояла Ада, спиной ко всем, слегка наклонившись вперед и с явным интересом рассматривая надпись на могильном камне. Низ ее платья намок от высокой могильной травы, и подол сзади касался грязной земли.

Миссис Суонджер ухватилась за рукав черного сюртука Инмана и легонько потянула его через двор по направлению к Аде. Когда она отпустила рукав, он поднял руку и снял шляпу; другой рукой он откинул назад примятые волосы, затем провел ладонью от брови до подбородка, чтобы успокоиться. Миссис Суонджер кашлянула, и Ада обернулась.

— Мисс Монро, — сказала Салли Суонджер, просияв, — мистер Инман был бы счастлив познакомиться с вами. Вы знакомы с его родителями. Его люди построили эту церковь, — добавила она в качестве рекомендации, прежде чем отойти.

Ада взглянула Инману прямо в лицо, и он слишком поздно понял, что не продумал заранее, что сказать. Прежде чем он успел придумать какую-либо фразу, Ада произнесла:

— Да?

В голосе ее слышалось нетерпение, и почему-то Инман нашел это забавным. Он посмотрел в сторону, туда, где река огибала холм, и попытался опустить уголки губ, сдерживая улыбку. Листья на деревьях и рододендронах на речном берегу блестели, с них стекали капли воды. Река медленно несла свои воды, темные в воронках и похожие на расплавленное стекло там, где она перекатывала через подводные камни. Инман держал свою шляпу за тулью и, поскольку не знал, что сказать, уставился в нее, как будто искренне ожидал, что оттуда может что-то появиться.

Ада сначала смотрела на него, а потом тоже заглянула в шляпу Инман спохватился, опасаясь, что выражение его лица было как у собаки, сидящей у входа в нору сурка.

Он перевел взгляд на Аду. Она развела руками и приподняла бровь, что означало крайнее затруднение.

— Можете надеть шляпу и сказать что-нибудь, — предложила она.

— Это все оттого, что я очень много думал о вас, — сказал Инман.

— Ну и как со мной разговаривать — это в новинку для вас, да?

— Нет.

— Тогда, значит, вы приняли вызов. Возможно, от кружка вон тех тупиц.

— Вовсе нет.

— Ну приведите тогда свое сравнение.

— По меньшей мере, как сорвать колючий каштан. Ада улыбнулась и кивнула. Она и не представляла, что он найдет что ответить.

Затем она обратилась к нему:

— Скажите мне вот что. Одна из пожилых женщин высказалась о погоде, которая сейчас стоит. Она назвала ее убийственной для овец. Меня это удивило, никак не могу выбросить это из головы. Что она имела в виду? Что погода подходящая, чтобы забивать овец, или что погода отвратительная настолько, что убивает их сама без всякой помощи, возможно, оттого, что они болеют?

— Первое, — ответил Инман.

— Что ж, благодарю вас. Вы мне очень помогли. Она повернулась и направилась к отцу. Инман наблюдал, как она коснулась руки Монро и что-то сказала ему, затем они направились к кабриолету, сели и поехали, постепенно удаляясь по узкой дороге между изгородями, густо увитыми цветущей ежевикой.

В конце концов к вечеру Инман вышел из отвратительного сосняка и оказался на берегу огромной, вышедшей из берегов реки, вдоль которой и отправился дальше. Солнце опустилось до самого горизонта у противоположного берега, в воздухе стояла легкая дымка, и все вокруг отливало пылающим желтым светом. Где-то в верховьях реки, по-видимому, прошел сильный ливень и поднял воду, да и кроме этого, река была слишком широкой и быстрой, чтобы ее переплыть даже Инману, который был хорошим пловцом. Итак, в надежде найти какой-нибудь неохраняемый мост или переправу, он шел по берегу вверх по течению, следуя извивам узкой тропки, которая бежала между мрачным сосновым лесом справа от него и унылой рекой слева.

Это была отвратительная местность, низина, поросшая лесом, за исключением тех мест, где ее рассекали глубокие овраги со стенками из красной глины. Повсюду торчали низкорослые сосны. Когда-то здесь стояли деревья получше, но они давно были срублены; единственным напоминанием о них были попадающиеся время от времени пни, огромные, как обеденные столы. Все вокруг, насколько хватало глаз, покрылось густыми зарослями ядовитого плюща. Он тянулся по стволам сосен, обвивал их сучья. Упавшие иголки застревали в спутанных лозах плюща, смягчали линии стволов и ветвей и формировали новые их очертания, пока деревья не принимали угрожающих размеров, как зеленые и серые животные, поднимающиеся из земли.

Лес производил впечатление нездорового и опасного места. Он напомнил Инману те времена, когда бои шли вдоль побережья и один человек показал ему маленькое растение, странное и волосатое, которое росло в болотах. Было известно, что оно плотоядное, и они скармливали ему маленькие кусочки сала, насаженные на щепку. Можно было поднести кончик пальца к отверстию, напоминавшему рот, и растение захлопывало его, пытаясь схватить палец. Казалось, эти равнинные леса готовы были точно так же поглотить любого, кто входил в них.

Инману очень хотелось оказаться как можно дальше отсюда, но перед ним была широкая река, скверное препятствие на его пути. Жидкость в ней больше напоминала черную патоку, чем воду. Он никогда бы не смог привыкнуть к такому гнусному водному пути. Она совершенно не соответствовала его представлению о реке. Там, откуда он был родом, слово «река» означало камни, мох и журчание белой от пены воды, которая стремительно сбегала вниз, зачарованная огромной сосредоточенной силой тяжести. Ни одна река в горах не была шире того расстояния, на которое можно было швырнуть палку, и в каждой можно было видеть дно, в каком бы месте ты ни смотрел.

Эта широкая канава была грязным мазком на пейзаже. Но если не считать желтых водоворотов, собирающихся и пенящихся в медленно плывущих грудах упавших где-то в верховьях бревен, эта река была непроницаема и сливалась с местностью, словно лист олова, покрашенный в коричневый цвет. Отвратительная, как содержимое выгребной ямы.

Проходя через этот край, Инман критиковал все его особенности. Почему он решил, что это его страна и что за нее стоит воевать? Объяснить это можно было только невежеством. А сейчас он считал, что единственное, за что стоит воевать, — это его право спокойно жить где-нибудь на западном рукаве Голубиной реки, на склоне Холодной горы, вблизи от истока Камышового ручья.

Он думал о родной земле, о всех ее преимуществах, о воздухе, прозрачном и холодном в течение всего года. О пирамидальных тополях с такими огромными стволами, что казалось, это паровоз поставили стоймя. Он размышлял о том, как доберется домой и построит хижину на Холодной горе так высоко, что там не будет ни души и можно будет слышать осенью только печальный крик козодоя, пролетающего в облаках. В таком тихом месте, при такой тихой жизни ему даже не понадобились бы уши. И если бы Ада пошла с ним, то, может быть, у него появилась бы надежда, настолько призрачная, что ее было бы почти не разглядеть, на то, что со временем его отчаяние сточится до точки совсем крохотной, словно его и не было вовсе.