С вождями и без них - Георгий Шахназаров

Статью не заказали Льву?!

- При чем тут Лев, - заметил Бегемот,

Известно всем от века, что

Специалист по крысам Кот.

Но тут Петух совсем закукарекал:

- Семейственность, и блат,

И связь, и групповщина!..

- И дальше в духе петушином.

Вот для такого Петуха

Все, кроме чина, чепуха.

Ему давай чины и званья

И наплевать на содержанье.

Очередным моим издательским "боссом" стал пришедший на смену Ковалеву Михаил Алексеевич Сиволобов. Его фамилия каким-то неуловимым образом соответствовала внешности. Первое, что бросалось в глаза при взгляде на этого человека, - выпуклый, угрожающе нависший над носом лоб, большие, пронзительные серые глаза. Ростом невелик, полноват, кургуз, словом, какими-либо чертами физического величия природа его не наградила. И тем не менее умел внушать окружающим почтение к своей особе, а подчиненные приходили в трепет, когда он, набычившись, не мигая, уставившись глаза в глаза, выговаривал кому-нибудь за допущенный "ляп". Тут мне на память невольно приходил майор Тищенко.

Вообще, не знаю, у каждого ли это так, но у меня новый знакомый непременно ассоциировался с кем-нибудь из прошлого - так я их подсознательно классифицировал. Иногда, правда, случались недоразумения, приходилось переносить кого-то из одной категории в другую, а то и открывать в своем "компьютере" новый файл, поскольку персонаж не желал уподобляться ни одному из известных мне характеров.

Именно так получилось с Сиволобовым. Поначалу у издательской братии сложилось не слишком лестное впечатление о его умственных способностях. Он явно уступал своему эрудированному предшественнику, который блистал не только знанием классиков марксизма-ленинизма, мог при случае ввернуть цитату из Гегеля. По коридорам шушукались, что идейный багаж нового директора не выходит за пределы Краткого курса истории ВКП(б). Постепенно выяснилось, что это не совсем так. Наш мрачный босс был достаточно начитан и не чужд порассуждать о высоких материях. А главное - обнаружил хозяйственную хватку, какая и не снилась его предшественнику. Он выпросил в Управлении делами ЦК КПСС согласие на своего рода сделку: издательство обязуется резко повысить свою прибыльность, а взамен будет получать некую фиксированную долю (не помню уж точно какую) суммы, перечисляемой в партийную кассу сверх 100 миллионов рублей. Добился предоставления Госполитиздату нового здания в районе Миусской площади, повышения зарплаты коллективу, даже права посещать хорошо оборудованную столовую в Партийной школе*, расположенной через сквер напротив. Нечего говорить, что после всего этого работники издательства зауважали нового шефа, стали прощать ему грубость и снисходительно относиться к маленьким "человеческим слабостям", в числе которых были периодические запои.

У меня с ним отношения складывались примерно по той же схеме. Моя молодая редакция буквально фонтанировала идеями, создавая все новые виды словарно-справочной продукции, а это была основная статья доходов издательства. Один только отрывной календарь печатался тогда тиражом десятки миллионов экземпляров и был едва ли не главным источником информации для каждой крестьянской семьи. А тут к нему прибавились спортивный календарь, женский, художественный, для юношества и т. д. Точно так же к новым изданиям Дипломатического и Политического словарей стали добавляться справочники "Зарубежные страны", "Словарь семилетки". Сиволобов поощрял нашу неугомонную активность, с лету понимая, какие выгоды сулит издательству новая массовая продукция. Так мы с ним трудились рука об руку, просвещая народ и пополняя партийную кассу, пока не разразилась гроза.

В наше время, спроси на улице прохожих, далеко не каждый скажет, что был такой XX съезд КПСС, на котором Хрущев выступил с закрытым докладом о культе личности Сталина. Да и историки, сказав о переломном значении этого события, о том, какой переполох оно вызвало в международном коммунистическом движении и какую смуту породило в умах не знавших до того сомнений преподавателей научного коммунизма, не станут вдаваться в малозначные детали, вроде того, как метались в ту пору издательские работники. А они в самом деле метались. Да и как иначе, если в первое время после съезда приходилось довольствоваться слухами, потом в партийных организациях стали зачитывать секретный доклад о культе, затем некоторые из них "взбунтовались", сочтя, что пришла долгожданная свобода. Их незамедлительно поправили, распустив решением ЦК. Никита Сергеевич при этом заявил, что "Сталина мы не отдадим". После чего опять выступил с сокрушительной критикой генералиссимуса на ХХII съезде КПСС и разрешил Твардовскому напечатать рассказ Солженицына "Один день Ивана Денисовича" в "Новом мире".

Это сейчас можно излагать события в хронологическом порядке, не испытывая больших неудобств. Тогда же у работников "идеологического фронта" трещала голова. Приходилось решать головоломные задачи, поскольку чуть ли не со дня на день менялись высочайшие установки - то ли ругать отца народов, то ли защищать его или даже вернуться к привычным восхвалениям. В этой неразберихе и суматохе ничего не стоило получить по шее, а то и вылететь из партии и с работы только потому, что не успел вовремя сориентироваться или, как горько шутили, вильнуть вместе с партийной линией.

Был, конечно, безотказный способ избежать неприятностей - потянуть время, пока обстановка не прояснится. Кстати, к нему рекомендовали прибегнуть и мудрецы из агитпропа, которые не желали брать на себя ответственность, давая "добро" на выпуск той или иной книги. Десятки готовых к выпуску изданий легли на полку. Но у меня не было возможности использовать этот маневр. По тогдашним условиям полиграфии, чтобы ко времени отпечатать 20-миллионный тираж настенного календаря, его следовало подписать к печати и сдать в производство за полтора года. Будучи уже достаточно искушенным в издательских передрягах, я решил по крайней мере заручиться прямым распоряжением начальства. Пошел к директору и спросил, что делать с листками календаря 21 декабря и 5 марта, на которых в соответствующих торжественных выражениях сообщается о рождении и смерти Сталина.

Сиволобова чуть не перекосило.

- А что, отложить нельзя?

- Ни на день. Типография снимет с себя ответственность за выпуск в срок, а это скандальное дело. Я бы оставил упоминание о рождении и смерти без всяких эпитетов. Из истории все-таки этого имени не выкинуть.

Михаил Алексеевич хмуро уставился в потолок, поразмыслил с минуту и, решив в свою очередь "заручиться", поднял трубку правительственной связи ("вертушки", как ее принято называть), соединился с секретарем ЦК Петром Николаевичем Поспеловым и почтительно перекинул ему "горячую картофелину". Тот, сделавший карьеру на восхвалениях генералиссимуса и с таким же усердием старавшийся теперь угодить новому генсеку, пожурил шефа: неужели, мол, он, опытный партийный работник, не понимает, что не следует пропагандировать Сталина в массовом издании.

Исполнив высочайшее указание, мы отправили календарь в типографию, машина заработала, а спустя год разразился скандал. Грузинская республика отказалась принимать тираж календаря, в котором не был упомянут товарищ Сталин. Агитпропу поручили разобраться с допущенной издательством грубой ошибкой, нас с Сиволобовым, то на пару, то поодиночке, стали таскать ко всяким инструкторам и требовать записок с объяснениями.

Здесь наступает самое интересное. В первой же своей записке я, естественно, сообщил о прямом указании, полученном от секретаря ЦК. Только представил ее директору, как он потребовал меня "на ковер". Сиволобов был в бешенстве и, едва я переступил порог, покрыл меня матом. Прошу заметить, это был первый и единственный случай за всю мою служебную деятельность "на гражданке". Ни секунды не раздумывая, я ответил ему тем же, ожидая, что тут же буду вышвырнут из издательства. Но результат оказался противоположным. Ошеломленный моим решительным отпором, видимо, чуть отрезвев, Сиволобов неожиданно улыбнулся и сказал:

- Не сердись, я же по-отечески. Мы с тобой влипли в историю, а ты по молодости чуть еще бoльшую глупость не сморозил.

- Что вы имеете в виду? - осведомился я.

- Да вот ты ссылаешься на указание секретаря ЦК. Наивный человек! Он скажет, что это выдумка. Кому поверят? А за попытку оклеветать начальство тебя еще из партии выгонят.

- Как это - кому поверят? - искренне удивился я. - Вы ведь лично получили это указание и передали мне.

- И что, прикажешь мне класть голову на плаху? - Он уставился на меня мутными глазами, явно принял с утра "за воротник".

- Михаил Алексеевич, - возразил я горячо, - если мы оба дружно подтвердим, нам поверят.

Он посмотрел на меня с явным сожалением, словно сомневаясь в моих умственных способностях. Потом устало махнул рукой.