Дело о «красном орле» - Андрей Константинов

— Для кого? — искренне удивлялся Шах.

— Только не надо вот этого! — кричала она. — Я давно про нее знала, я чувствовала, что ты мне изменяешь!

Когда конфликт был улажен (я полчаса в одиночестве на кухне сам с собою играл в карты, дожидаясь их из спальни), мы переоделись и посмотрели друг на друга. Нам не стало смешно, наоборот, мы загрустили. Эх, до чего довела журналистская жизнь! И как легко, оказывается, стать бомжом. Пока мы спускались в лифте, Шаховский философствовал:

— Этим бабам лишь бы скандал устроить! Как можно было подумать, что я пришел к ней переодеваться в какое-то рванье, чтобы потом в нем ей же изменять. До такого бреда может додуматься только женщина.

— Откуда у нее столько всякого рванья? — задал я не на шутку волновавший меня вопрос.

— А! — махнул рукой напарник. — У нее дед по воскресеньям около церкви нищим подрабатывает.

Лифт остановился, двери открылись, и мы вышли. Тут нам попалась старушенция с авоськой. Она внимательно на нас посмотрела, потом замахнулась сумкой и огрела меня по спине. На этом она не остановилась и визгливым старческим голосом заорала:

— А ну, алкаши, брысь отсюда! Обоссали все лифты, гады! Куда только участковый смотрит!

Не вступая с ней в переговоры, мы выбежали из подъезда на улицу.

— Единственный положительный момент, — сказал я, почесывая спину, — что на бродяг мы теперь действительно похожи.

Шах ничего не ответил, только сплюнул в сторону. Мы решили поймать машину и доехать до «Бомжеленда», но очень скоро поняли, что идея была неперспективной. За двадцать минут «голосования» около нас не остановилась ни одна машина. Видимо, мы действительно стали похожи на бомжей.

Пришлось ехать на метро. И это была целая эпопея. Чудом нам удалось миновать контроль. Люди в вагоне шарахались от нас. Одна дамочка как-то очень напряженно на нас смотрела. Чтобы ее ободрить и в ее лице вернуть себе доверие общества, я улыбнулся ей, вложив в эту улыбку все свое обаяние.

Результат меня ошеломил. Дамочка фыркнула и громко на весь вагон произнесла:

— Вот сволочь! И кто только таких уродов в транспорт пускает!

Я был оскорблен в своих лучших чувствах. Обидевшись на весь мир, я отвернулся и больше ни с кем не разговаривал.

— Рано приехали, эта публика позже начинает здесь собираться, — посмотрев на часы, сказал Шах. — Может быть, для установления контакта в магазине литр возьмем?

Это была хорошая идея. Магазин оказался за углом. В нем мы пережили еще несколько минут недоверия со стороны общества. Тяжело, оказывается, быть бомжом. Все их, то есть нас, не любят., К восьми часам вечера начали стекаться первые обитатели бесплатной ночлежки.

Один из них, мужик неопределенного возраста, подошел к нам и начал нас разглядывать. Шах спросил его:

— Че надо, мужик?

Тот никак не отреагировал, продолжал разглядывать нас дальше. К нему присоединились еще трое субъектов мужского пола и одно существо, бывшее по некоторым признакам когда-то женщиной. Наконец мужик прервал молчание и спросил:

— Сбегли, значит?

— Откуда? — вопросом на вопрос парировали мы.

— Вам виднее, откуда, — усмехнулся мужик, — только тут занято все. Вам ночь прокантоваться или дольше?

— Как дело пойдет, — ответил Шах, принимая условия игры. — Ищут нас.

Мужик, который, по всей видимости, был здесь самым авторитетным аборигеном, чем-то вроде вождя, подошел к нам поближе и шепотом посоветовал:

— У нас тут стучат на ментов многие, так что вы — это… Семью задобрить надо. Вы б купили чего, а? Деньги есть, наверное, раз вы бандюки.

— Слушай, дядя, а с чего ты решил, что мы беглые? Может, нам ночевать негде? — удивился я.

— Ладно вам, — махнул рукой собеседник, — на вас одежда старая, рваная, но чистая, и пахнете городом. Значит, специально переоделись, прячетесь, мусоров со следа сбиваете. Понятно же все. Ну так что, угостите, али как?

— Ах ты, старый! — улыбнулся Шах, доставая из-за пазухи литровую бутылку водки. — Наливай всем, знакомиться будем.

Появление бутылки вызвало заметное оживление среди бродяг. Мы спустились по ржавой, не внушающей доверие лестнице внутрь теплотрассы. Там было тепло и сухо.

Мужик, которого все звали дядей Васей, достал из-за трубы стакан, а мы начали выкладывать из пакета закуску. Видели бы меня в ту минуту знакомые! В натуральном притоне, с опустившимися бездомными изгоями общества, из одного стакана…

Бомжи оказались очень недисциплинированными существами и попробовали устроить драку вокруг бутылки, но дядя Вася при помощи затрещин и пинков быстро восстановил порядок. Как всегда, нашлись и недовольные, которые отползли в угол и там затихли.

— Ну что, поехали, помолясь? — спросил дядя Вася, налил себе полстакана и одним махом его осушил.

После него пил второй по авторитетности обитатель ночнушки, однорукий Федот.

Потом налили и мне, но уже не полстакана, а чуть ли не одну его десятую. Даже тут меня попытались обделить. Вася протянул мне стакан, и я взял его в руку, но пить не торопился. Меня мучил один вопрос: каких микробов и бацилл не было на стенках этого стеклянного сосуда? Если прикоснуться к нему губами, то можно и что-нибудь неизлечимое подцепить. А жить очень хотелось.

Тогда я поставил стакан на пол, взял бутылку и прямо из горлышка сделал несколько глотков. Потом передал ее Шаху, который тут же повторил мой маневр.

Когда большинство обитателей этого гостеприимного места легли спать, мы остались втроем: я, Шах и дядя Вася. Решив, что настал подходящий момент, мы решили разговорить старика. Начали с того, что стали очень мягко спрашивать, как им живется, как деньги на жизнь достают. Он отвечал нам без особой настороженности, считая, что мы — сбежавшие из тюрьмы преступники, а значит, почти свои, такие же гонимые обществом несчастные. Потом мы спросили, насколько опасна их жизнь, часто ли их убивают? Тут он сразу замкнулся и сказал, что хочет спать. Нам ничего не оставалось, как отложить беседу до следующего дня или найти другой источник.

Ночевать в этом клоповнике мы не собирались, но решили часов до трех там посидеть, чтобы не вызывать подозрение у его обитателей.

Минут через двадцать мы увидели, как Вася подполз к другому бомжу и принялся с ним о чем-то шептаться. Потом они встали и куда-то ушли. Вскоре и мы приняли решение, что с нас довольно, и выбрались на поверхность. То, что мы увидели, нас неприятно удивило — теплотрассу окружали милицейские автомобили.

— Там они, двое их, точно убийцы, — услышали мы голос дяди Васи.

Значит, это он, негодяй, вызвал ментов.

Нам надо было раньше учитывать, что такой авторитетный бомж, как он, «стучит»…

Попадать в лапы постовых милиционеров в наши планы никак не входило, поэтому мы бросились бежать. За нами погнались.

При этом преследователи, вероятно, переговаривались между собой по рациям, потому что почти окружили. У нас оставался только один путь для бегства, который привел нас во двор дома, весьма нам знакомого. Там жил Обнорский. Милиционеры буквально висели у нас на хвосте и могли нас настигнуть в считаные секунды. Нам не оставалось ничего другого, как просить у Обнорского политического убежища. Что мы и сделали.

Он, конечно, сильно удивился, увидев у себя на пороге, в пять утра двух своих сотрудников в таком виде. Но впустил. Мы долго слушали через дверь, как по подъезду носились милиционеры, разыскивавшие нас и, наверное, недоумевавшие, куда мы подевались.

А вот затем последовало долгое объяснение с шефом. Он сначала вообще не мог понять, что происходит. Мы, не желая рассказывать правду, попробовали ему представить другую версию происходящих событий, не упоминая про наше пари с операми, но в итоге запутались.

— Вот что, ребята, хватит мне тут врать, — прервал он нас устало.

И нам пришлось рассказать все. Больше всего его возмутило, что Спозаранник отправил нас на ночь к бомжам.

— Итак, в Агентстве еще одним начальником отдела стало меньше и тремя уволенными больше. Значит, ночные походы отменить…

Зная, что его мнение может не совпасть с мнением Спозаранника, я решил застраховаться:

— Андрей, дай нам такую бумагу, чтобы ни один Швондер не мог нас…

— Будет вам бумага! А этому вашему Швондеру… я завтра все скажу.

Утром Спозаранник долго извинялся перед нами, считая, что виноват в ночном происшествии только он, так как не продумал до конца операцию. Правда, потом в его черной душе опять что-то перевернулось, и закончил он речь такими словами:

— Но если проанализировать ситуацию объективно, то вы сами виноваты. Во-первых, провалили задание. А это значит, что вы не только журналистами не можете быть, но даже бомжами. Во-вторых, рассказали обо всем шефу, и теперь все знают про наш спор с операми. В-третьих… Да ладно, с вас хватит и первых двух пунктов.