Рождение огня - Сьюзен (Сюзанн) Коллинз

— Я знаю.

Звучит ужасно. Словно бы я признаю: да, ты, бедный, ничего не можешь поделать со своей любовью, но я-то к тебе ничего не чувствую. Гейл начинает потихоньку высвобождаться, но я изо всех сил цепляюсь за него:

— Я знаю! И ты… ты тоже знаешь, что значишь для меня! — Этого недостаточно. Он вырывается. — Гейл, мне сейчас не до любви, пойми! Каждый день, каждую минуту с тех пор, как имя Прим вытащили на Жатве, я умираю от страха! Ни на что другое у меня сил нет! Если бы мы попали в какое-нибудь безопасное место, наверно, всё стало бы по-другому. Я не знаю…

Я вижу, как он борется со своим разочарованием.

— Ладно. Мы уйдём. А там видно будет. — Он поворачивается обратно к огню — каштаны начали подгорать, и он выкатывает их на приступку. — Мою мать будет нелегко убедить.

Значит, от по-прежнему не отказывается уйти со мной. Но радость испарилась, оставив после себя слишком знакомое чувство натянутости в отношениях. — Мою тоже. Мне нужно будет заставить её понять, что выжить по-другому не получится.

— Она поймёт. Во время Игр я часто бывал у вас, и мы смотрели вместе — она, я и Прим. Твоя мать не станет тебя отговаривать.

— Надеюсь. — Впечатление такое, что температура в доме в течение каких-то секунд упала на двадцать градусов. — Хеймитч — вот кого будет нелегко уломать.

— Хеймитч? — Гейл забывает о каштанах. — Ты что, хочешь, чтобы и он пошёл с нами?

— Конечно, Гейл. Я не могу оставить его и Пита, потому что они не… — Его угрюмый взгляд заставляет меня замолчать на полуслове. — Что такое?

— Прошу прощения. Не ожидал, что компания будет такой многочисленной, — огрызается он.

— Их же замучают до смерти, допытываясь, куда я девалась.

— А как насчёт семьи Пита? Они ведь никуда не пойдут. Скорее всего, даже рады будут донести на нас. Надеюсь, что у него хватит ума понять это. Что, если он решит остаться? — спрашивает Гейл.

Я стараюсь говорить равнодушно, но голос надламывается:

— Тогда он останется.

— Ты бросишь его одного?

— Чтобы спасти Прим и мою мать — да! — отвечаю я. — То есть нет! Я заставлю его пойти с нами!

— А меня — меня бы ты бросила? — Лицо Гейла теперь жёстко, как камень. — Если, например, я не смогу убедить свою мать в необходимости тащить троих детей в зимнюю стужу неведомо куда.

— Хазелл не откажется! Она поймёт! — в отчаянии говорю я.

— Предположим, что не поймёт, Кэтнисс. Что тогда? — настаивает он.

— Тогда тебе придётся её заставить, Гейл. Ты что, думаешь, что я тут в игрушки играюсь? — Я тоже начинаю выходить из себя и повышать голос.

— Нет. Вернее, я не знаю! Может, президент только пытается запугать и запутать тебя! Ты же видишь, он предлагает устроить вашу свадьбу. Ты знаешь, как публика в Капитолии реагировала на это предложение. Не думаю, что ему так сойдёт с рук убить тебя! Или Пита. Как он сможет оправдаться перед народом?

— Ха, сомневаюсь, что в связи с мятежом в Восьмом дистрикте, у него остаётся много времени на выбор свадебного торта! — ору я.

Стоит лишь этим словам сорваться с моих уст, как я уже готова проглотить их обратно. Лицо Гейла мгновенно меняется: на щеках вспыхивает румянец, серые глаза сверкают:

— Как, в Восьмом мятеж? — тихо и ошеломлённо спрашивает он.

Я принимаюсь юлить, пытаясь выкрутиться, разрядить обстановку, как пыталась сделать то же самое в дистриктах:

— Э-э, я точно не уверена, мятеж или просто беспорядки… Ну, люди на улицах…

Гейл хватает меня за плечи:

— Что ты видела? Выкладывай!

— Ничего! Лично — ничего не видела! Только слышала кое-что… — Как всегда — поздно дёргаться, слово не воробей. Сдаюсь и принимаюсь выкладывать:

— Я увидела кое-что по телевизору в кабинете мэра. Это не было предназначено для моих глаз. Там была толпа, и пожары, и миротворцы стреляли в людей, а люди дрались с ними… — Я закусываю губу, запинаюсь, пытаюсь продолжить рассказ, но вместо этого вдруг высказываю вслух слова, что уже выели мне душу:

— И всё это из-за меня, Гейл! Из-за того, что я натворила на арене. Если бы я только съела те проклятые ягоды и умерла, ничего бы этого не случилось! Питер вернулся бы домой и нормально жил бы себе, и у других всё было бы тихо и спокойно…

— Значит, тихо и спокойно? Пусть бы помирали от голода — тихо и спокойно? Работали как бессловесные скоты? Посылали детей на Жатву? И всё это, по-твоему, тихо и спокойно? Кэтнисс, ты не нанесла вреда людям — ты открыла для них новые возможности. От них требуется только достаточно отваги, чтобы воспользоваться этими возможностями. В шахтах тоже уже начинают роптать. Кое-кто непрочь начать борьбу. Ну как ты не видишь? Начинается! Наконец, что-то сдвинулось с мёртвой точки! Если в Восьмом мятеж, то почему бы ему не начаться и здесь? А почему бы не везде? Ведь это то, о чём мы…

— Прекрати! Ты не понимаешь, что говоришь! Миротворцы за пределами Двенадцатого — это тебе не Дарий и даже не Крей! Жизнь обычного человека для них — как жизнь червяка, раздавил и пошёл себе дальше!

— Вот поэтому мы должны присоединиться к восставшим! — упрямо говорит он.

— Нет! Нам надо драпать отсюда, пока нас не прикончили, и кучу народа вместе с нами! — снова срываюсь я на крик. Ну почему он не видит, почему твердит своё?! Как он может не понимать таких очевидных вещей?

Гейл резко отталкивает меня от себя:

— Ну и драпай! Без меня. Я ни за что на свете теперь отсюда ни ногой!

— Да? А раньше ты был просто счастлив свалить отсюда! Я вообще не врубаюсь, какое значение имеет мятеж в Восьмом кроме того, что нам надо рвать когти и как можно быстрей! Ты просто злишься, что… — Нет, имя Пита я бросить ему в лицо не могу. — А как насчёт твоей семьи?

— А как насчёт других семей, Кэтнисс? Тех, что не могут убежать? Ты что, ослепла? Вопрос стоит уже не о нашем личном спасении! Не до него, когда началось восстание! — Гейл трясёт головой, не скрывая своего отвращения ко мне. — Ты могла бы сделать так много полезного! — Он бросает перчатки, забытые Цинной, мне под ноги. — Я передумал. Не хочу ничего, что воняет Капитолием!

И его как ветром сдувает.

Я смотрю вниз, на злополучные перчатки. «Ничего, что воняет Капитолием»? Он имел в виду и меня тоже? Неужели он думает, что я теперь — всего лишь очередной фабрикат Капитолия, а значит, кроме отвращения, больше ничего вызывать не могу? От несправедливости всего произошедшего я впадаю в ярость. Одновременно я испытываю дикий страх: на какие ещё безумства он способен?

Я опускаюсь на пол у очага, отчаянно стараясь успокоиться и продумать свой следующий ход. Я утешаю себя тем, что революции не совершаются за пару дней. Всё равно до завтра Гейл никому из шахтёров ничего не сможет рассказать. Если я успею обо всём предупредить Хазелл, она вставит ему мозги на место. Но прямо сейчас я идти туда не могу. Если Гейл дома, он меня и на порог не пустит. Может, сегодня ночью, когда все уснут… Хазелл зачастую стирает допоздна. Тогда я пойду, постучусь в окно и расскажу ей всё-всё. Может, ей удастся удержать Гейла от глупостей.

На ум мне приходит разговор с президентом Сноу в кабинете моего дома.

«…— Наши советники опасались, что с вами трудно будет сладить, но похоже, что вы готовы сотрудничать? — спрашивает он.

— Готова.

— Мы им так и сказали. Любой, кто пошёл на такой крайний риск ради спасения своей жизни, заинтересован в том, чтобы сохранить её в неприкосновенности»…

Я размышляю о том, как тяжело работала Хазелл, чтобы сохранить жизнь своим детям. Конечно же, она будет на моей стороне! Или… А вдруг нет?

Должно быть, сейчас уже за полдень, а дни стоят такие короткие… Какой смысл брести по лесу в темноте? Я затаптываю ещё тлеющие угли, выбрасываю объедки и засовываю перчатки Цинны за пояс. Я пока придержу их — а вдруг Гейл одумается. Вспоминаю выражение его лица, когда он швырнул их наземь. Как ему были отвратительны и они, и я…

Я бреду через лес и прихожу к своему старому дому ещё засветло. Моё стремление убедить Гейла в необходимости бежать накрылось медным тазом, но планы покинуть Дистрикт 12 не изменились. Я решаю теперь найти Пита. Почему-то мне кажется, что поскольку он был со мной в Туре Победы и видел то же, что видела я, он легче поддастся на уговоры, чем Гейл. Натыкаюсь на него как раз по дороге в Посёлок Победителей — он направляется в город.

— На охоте была? — спрашивает он. По его тону ясно, что идею он не одобряет.

— Не совсем. Ты в город идёшь? — спрашиваю я.

— Да. Мои ждут меня к обеду, — отвечает Пит.

— Давай я тебя провожу, а?

Дорога от Посёлка Победителей до площади почти безлюдна, так что здесь можно спокойно говорить на небезопасные темы. Но похоже, что слова застряли у меня в горле. Ведь разговор с Гейлом окончился полным провалом. Кусаю свои и без того потрескавшиеся губы, а площадь всё ближе с каждым шагом… Навряд ли мне скоро представится возможность изложить свой план Питу, если я не сделаю этого сейчас. Я набираю полную грудь воздуха и выпаливаю: