Нюма, Самвел и собачка Точка - Илья Штемлер

При столь решительном характере Самвелу самый раз ходить по антикварным бандитским гадюшникам. Нет, придумал отговорку, мол, его, с кавказской физиономией, не так поймут. Будут водить за нос, завышать цену.

Ладно, раз Нюма сходит, попробует. Но только — раз! В конце концов, затея с «бизнэсом» — затея племянника Самвела. Пусть тот и крутится. К тому же, как Нюма понял, больший навар за удачную сделку достанется Самвелу. А пока у Нюмы забот гораздо больше. Впрочем, сам виноват, такой характер…

Ну вот зачем он взялся поменять часть валюты, что принес эстонец, на рубли? Зачем?! Кто его тянул за язык? У Самвела спина разболелась, решил полежать? Ну так, не пожар — отлежался и пошел бы сам менять свои доллары. При том что скрыл от Нюмы, сколько всего валюты оставил эстонец. Конечно, Нюмы это не касается, и все же обидно. А главное, секретность, с какой вел Самвел переговоры! Когда жрать оладьи со сгущенкой, так в комнате Нюмы, а когда разговор по делу, то за стеной? Мол, у Нюмы собачка лает, мешает сосредоточиться. Действительно, Точка тогда раздухарилась не на шутку. Ей не понравился эстонец. Еще бы! Кому понравится, если с тарелки стремительно исчезают оладьи, а собачка стоит у ножки стула, задрав голову и никакого внимания. Пришлось ей напомнить о себе. Самвел воспользовался и пригласил эстонца в свою комнату; бросив через плечо Нюме — заходи, мол. Кто же зайдет, после такого приглашения?! Нюма и виду не подал, что обиделся. Но эстонца провожать не вышел. Пусть Самвел сам возится со сломанным замком в прихожей…

Идти до антикварного магазина недолго. Да и спрятанная в заплечный рюкзак майолика его не особенно отягощала. Так что Нюма не торопился. Его томили воспоминания. В доме, где аптека, на углу Ленина и Большого, жили Старосельские, те самые. В конце двадцатых, во время голода на Украине, они из Одессы перебрались в Ленинград. А теперь всем семейством подались в Америку. В соседнем доме, прямо над «Гастрономом», жил дружок Нюмы Володька Спирин. Умер от заражения крови. Работал хирургом в Первом «меде», заразился от какого-то нарыва. Большей нелепости и не представить, чтобы хирург умер от заражения крови! В том же доме жила Ксения, подруга Розы. Вышла замуж за стоматолога и тоже уехала, но в Германию.

Вот куда-куда, но в Германию, после всего, что немцы натворили, Нюма бы ни за что не уехал… И вообще, он бы никуда отсюда не уехал. Как его уговаривали Старосельские: «Наум! Посмотри вокруг! Ведь они нас ненавидят. И чем мы больше для них стараемся, тем больше ненавидят. Потому как люди всегда не любят тех, кто делает им добро. Чувствуют свою ущербность. Еще увидишь, что тут будет!» Нюма возражал, приводил примеры. Потом опустил руки. Трудно быть убедительным, когда многие друзья и знакомые ломанули в эмиграцию. Даже Роза колебалась, исподволь заводила разговор. Только Фира стояла скалой. Начни Роза заводить свою пластинку, как Фира молча покидала комнату и хлопала дверью…

Нюма подобрал поводок и завел собачку за угол, на улицу Ленина. На трамвайной остановке топталось несколько человек. Какой-то мужчина в пышной лисьей шапке держал на плетеном ремешке крупного пятнистого дога с купированным хвостом. При появлении Точки дог ожил, поднял свою медальную башку и в следующее мгновение рванулся к собачонке.

— Ах ты пидор! — завопил мужчина, от неожиданности упустив ремешок. — Куда, куда?!

— К бабе! — охотно пояснили в скучающей очереди.

Нюма проворно подобрал Точку, прижал к груди и дрыгнул ногой перед мордой дога. В досаде за упущенное развлечение, дог ухватил обшлага нюминых штанов и рванул.

— Ах ты пидор! — испуганно вскрикнул Нюма первое, что сорвалось с языка.

Мужчина в лисьей шапке в панике подобрал ремешок и притянул к себе гавкающего дога.

— Как можно?! Без намордника! Живого зверя! — загомонили на трамвайной остановке. — Еще такую шапку надел, капиталист…

Нюма растерянно смотрел на надорванную штанину. Куда же он пойдет в таких брюках?! Принесет ценную вещь, а сам в какой-то рванине, да с рюкзаком. И разговаривать с ним в магазине не станут, с бомжом. Опять же, брюки… Что с ними теперь? Штопать, зашить? Да и где? Нешуточная проблема по теперешним временам…

— Ты, дед, деньги с него сруби! — сыпались советы с трамвайной остановки. — Завели моду на собак. Людям жрать нечего, а тут зверей откармливают.

Хозяин дога изо всех сил удерживал плетеный ремешок обеими руками. Круглое его лицо под пухлой шапкой искажала гримаса…

— Он еще лыбится! — разноголосо негодовала толпа. — И еще в трамвай собрался, гад. Чтоб собака всех перекусала! В милицию его. А собаку на мыло!

— Какой трамвай, я жду жену, — виновато бормотал хозяин дога, извиняясь перед пострадавшим.

Нюма насупился и поплелся дальше, не спуская с рук Точку. Вид у него сейчас был довольно жалкий. С надорванным обшлагом штанины и рюкзаком на спине. Ну, точно, горбун…

«Что ты, Нюмка, перепугался, — не без разочарования подумывала Точка. — Что бы от тебя убыло? Ну, обнюхал бы меня мужик. Что особенного? Ему хорошо и мне приятно. Вообще, Нюмка, ты слишком вмешиваешься в мою личную жизнь… И спусти меня вниз, перед посторонними неудобно!» Нюма опустил Точку на тротуар. Собачка легкомысленно тряхнула головой и побежала вдоль поребрика как ни в чем не бывало. И самое удивительное — остановилась у антикварного магазина и посмотрела на Нюму. Возможно, потому как в этом помещении когда-то размещался продовольственный магазин со своими запахами…

— Ну, собачка, — пробормотал Нюма и, взглянув под ноги, вздохнул.

Если не задирать брючину, даже не заметно. Нюма поднялся на ступеньку, толкнул дверь, переждал, когда проскользнет Точка и, боком, стараясь не затереть рюкзак о косяк проема, вошел в магазин.

— С собаками нельзя! — раздался мужской голос откуда-то из полутьмы.

— Она маленькая, — Нюма покрутил головой, пытаясь увидеть продавца.

— Все равно. Маленькая, большая… Что-нибудь заденет, а тут ценности. Нельзя!

— Ах, какое прелестное существо! — послышался женский голос, низковатый, с хрипотцой курильщицы. — Забавный песик.

«Какой я тебе песик, дура?! Не видишь?» — возмутилась Точка и взглянула для поддержки на Нюму. Но тот стоял в нерешительности с полустянутым со спины рюкзаком.

— А вам, мадам, я ничего утешительного не добавлю, — продолжал мужской голос. — Когда-то ваша вещь, возможно, и имела ценность, но в таком состоянии… У осла нет половины головы…

— Это не осел, это мул, — перебила женщина.

— И у погонщика нет двух пальцев на руке, — переждав, продавец мстительно добавил: — Напрасно замазали краской место отлома…

— Это не я, это внук, — вздохнула женщина.

— Не знаю, не знаю. Может, где и примут, но не у нас… А вы еще здесь? С собакой?!

— Какая же это собака?! — разозлился Нюма. — Это еще щенок!

— Тем более! За щенком не уследишь, — взвился продавец. — Привяжите на улице к штакетнику. Или уходите.

Нюма ругнулся и решительно закинул рюкзак за спину, собираясь выйти из магазина.

— Хотите, я побуду с собачкой на улице? — участливо предложила женщина. — Постою, покурю.

Женщина подобрала коробку со своей вещицей и шагнула к Нюме. Она оказалась невысокого роста, в мешковатой дубленке. Повязанный у горла крупный узел пушистого шарфа подпирал бледное лицо, забранное в ушки меховой шапки.

— Точка с посторонним не пойдет, — пробурчал Нюма, — будет нервничать.

«Ты что, дед?! — запротестовала Точка и помахала хвостом, одобрительно глядя на незнакомку. — С удовольствием подожду на улице, понюхаю».

— Точка?! — улыбнулась женщина. — Какое милое имя… Пошли, Точка, подышим воздухом.

Нюма, словно под гипнозом, боязливо протянул ей поводок. Казалось, сознание Нюмы внезапно оплавили смутные воспоминания. Подобно каплям стеарина, что стремительно натекли к основанию свечи…

Несколько секунд он таращился в дверь, хлопнувшую за женщиной и собачкой.

— Слушаю вас! — голос продавца вернул Нюму к его заботам.

Торопливо стянув рюкзак, Нюма вытащил майолику — три подростка со счастливыми лицами играли в кости. По загустевшему взгляду антиквара было ясно, что предложенное его заинтересовало.

Нюма выпрямился и огляделся…

С настенных стеллажей, из стеклянных шкафов и с подвесных полок смотрели в магазинное пространство старинные предметы. Бронза, фарфор. Иконы. Картины в дубовых багетах. Часы в замысловатых футлярах. Брелоки, кулоны. Наборы старинной посуды: сервизы, позолоченные и серебряные обеденные приборы. Красочные напольные вазы тянули свои узкие шеи…

Антиквар, крючконосый тип, с запавшими небритыми щеками и обширной лысиной, убрал в стол толстенный каталог. Удовлетворенно крякнул и посмотрел на Нюму сквозь очки.

— Так я и думал… Итальянская майолика. Девятнадцатый век, — воодушевленно проговорил антиквар, — редко нам приносят майолику. И в приличном состоянии.