Церковь Духа Святого - Протопресвитер Николай Афанасьев

2. В 64–м правиле Трулльского собора не определено, кому принадлежит «благодать учительного слова». Повидимому, это не входило в задачу отцов собора, но несомненно, что они имели в виду, если не исключительно, то прежне всего и главным образом епископов, как предстоятелей церквей. «Предстоятели церквей, говорится в 19–м правиле того же собора, должны во вся дни, наипаче же во дни воскресные, поучать весь клир и народ словесам благочестия». Для эпохи Трулльского собора предстоятелями церквей были исключительно епископы, во всяком случае не пресвитеры, настоятели приходов, как это имеет место в современном церковном устройстве. Учительство предстоятелей церквей до известной степени исключало учительство остальных членов клира, об учительном достоинстве которых совершенно не упоминает собор. Они, как и лаики, должны поучаться от епископа. Если в церковной жизни пресвитеры получали возможность проповедывать в церкви «перед народом», о чем не могли не знать отцы Трулльского собора, то этот факт нисколько не уменьшал значения принципиального положения Трулльского собора о принадлежности учительства епископам. Пресвитеры проповедывали в церквах с ведома и разрешения епископа, что далеко не всегда встречало сочувствие народа, как указывает случай с Августином [127]. В Византии на основании предписания Трулльского собора утвердилось мнение, что учительство принадлежит только епископам. «Заметь из настоящего правила, указывал Вальсамон, что право учить народ дано одним епископам» [128]. По мнению Вальсамона клирики, даже состоящие в священных степенях, сами по себе не имели права учить в церкви, если они специально не поставлены на это епископом. «Может быть, кто спросит: (писал Вальсамон) если правило (64–ое Трулльского собора) запрешает мирянам учить перед народом, или рассуждать о церковных предметах, то монахам и клирикам должно быть это запрещено также, как мирянам, или нет? Поелику право учить принадлежит только архиереям и тем, которые на это поставлены, то если кто из них преступит эту каноническую заповедь, тот, как мне кажется, будет подлежать ответственности. Ибо поэтому при исследовании евангельского изречения «Отец Мой болiй Меня есть» многие монахи и клирики подвер–лись наказанию за то, что говорили или писали об этом неправильно» [129]. Поставление на учительство, о котором здесь идет речь, не является поставлением на особое благодатное служение, а простым поручением. «Учить народ Божий, повторял Вальсамон, и истолковывать догматы Всесвятого Духа дано одним архиереям и тем, кому они поручают» [130]. Не имея возможности лично исполнять свое учительство, епископы избрали тех своих клириков, которых они считали «учительными», и им поручали учительство в церкви. Эти назначенные учители учили не от своего имени, а от имени того епископа, который им поручал учительство. «Право учить народ, указывал Вальсамон дано одним епископам, а учители (didaskaloi) учат по праву патриарха… Поэтому–то со смертью патриарха они не могут учить» [131]. Константинопольские дидаскалы, как назначенные патриархом, учили не от своего имени, но от имени патриарха, т. к. патриарх, назначая их на это служение, делегировал им свои права учительства, а потому со смертью патриарха они должны были прекратить учительство, пока новый патриарх не делегирует им своих прав. Делегация, о которой говорил Вальсамон, принадлежит области права.

В праве и через право Вальсамон нашел выход из учения о том, что епископам, как предстоятелям церквей, принадлежит учительство, и современной ему практикой, допускающей к учительству других лиц, принадлежащих к клиру. Если учительство является благодатным служением, то оно не может быть никому делегировано, так как нельзя делегировать дары Св. Духа, которые подаются Богом избранным Им лицам для служения в Церкви. Дары Св. Духа не являются предметом права, а потому правовым образом не передаются. Право в Церкви — явление чужеродное, и эта чужеродность вскрывается всякий раз, когда церковная жизнь строится на основе права. В IV–м или в V–м веках вряд ли думали о делегировании прав учительства, когда допускали пресвитеров к проповеди в церквах во время Евхаристического coбрания. Память о дидаскалах, как носителях служения учительства, еще жила в церковном сознании. Допущение некоторых пресвитеров в то время к учительству в церковных собраниях было признанием за ними учительского служения, а потому было некоторым поставлением их на это служение. Вальсамон, конечно, не отрицал благодатного характера учительства, как и не отрицает его и современное богословие. Если он говорил о возможности делегирования учительства, то этот правовой момент у него основывался на учении о клириках, как посвященных. Епископ мог делегировать клирикам некоторые свои права, т. к. каждый клирик, как посвященный, способен в силу своего посвящения к действованию в Церкви, а потому он мог быть уполномочен епископом к некоторым актам. Учение о разделении членов церкви на посвященных и непосвященных заменило основное учение Церкви о деле служения, основанное на различии даров Дyxa. «Все производит один и тот же Дух, разделяя каждому особо, как Ему угодно» (I Кор. 12,11). Уполномачивая некоторых клириков к некоторым действиям, епископ сам разделяет служения в Церкви, но не в благодатном, а в правовом порядке через делегирование своих прав. Эта делегация имеет определенную границу: она происходит в пределах группы лиц, получивших посвящение. Поэтому миряне, как непосвященные, не способны к получению прав учительства в Церкви.

Для Вальсамона, как и для последующей эпохи, учительство закрыто для мирян. Точка зрения поздних средних веков совпала с первоначальным учением Церкви, но это совпадение только видимое, за которым лежит глубокое расхождение в основных принципах церковной жизни: принципа благодати и принципа права. Современное богословие не усвоило полностью учение, защищаемое Вальсамоном, хотя некоторые следы этого учения мы находим в тех богословских учениях, которые рассматривают пресвитеров, как делегатов епископа. По современному учению учительство в Церкви принадлежит только членам церковной иерархии. С разрешения церковной власти оно распространяется иногда на всех членов клира. Миряне в принципе совершенно отстраняются от учительства в Церкви, но практически в некоторых случаях иногда к нему допускаются вопреки всей древней традиции Церкви и ее многовековой практике. Допущение мирян к учительству является настолько редким исключением, что его можно не принимать во внимание, тем более, что школьное богословие не в силах ни догматически, ни канонически его обосновать. Пока в Церкви не будет вновь восстановлено особое служение учительства, только епископ и пресвитер в современных условиях церковной жизни призван к учительству, т. к. только они в таинстве рукоположения получают дары Св. Духа, которых они не могут никому делегировать.

3. В области учительства народ научается дидаскалами, а потому неполучивший харизмы учительства, не может участвовать с дидаскалами в научении других. Не может быть учащим тот, кто должен «отверзать ухо приявшим благодать учительного слова».

Народ внимает учащим и поучается от своих дидаскалов но внимает ему в своем царственно–священническом достоинстве. Поэтому это внимание учащим не означает пассивность народа Божия в области учительства, Народу принадлежит, как и в области управления, испытание и свидетельствование о предлагаемом ему научении [132]. Учительство, как особое служение, есть научение народа Божия. «Учитель» научает народ Божий не от своего имени, а от имени Церкви, излагая не свое собственное учение, а учение самой Церкви. «Если бы даже мы или ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам, да будет анафема» (Гал. 1,8). Учительство есть раскрытие того, что содержится в Церкви. В собственном смысле Церковь имеет одного Учителя и Наставника — Христа, а церковные дидаскалы являются учителями в относительном смысле [133]. Поэтому народу в Церкви, как носителю харизмы испытания, принадлежит свидетельствование о согласии излагаемого дидаскалами учения с учением содержащимся в Церкви. Свидетельствование народа есть суждение Церкви, а не суждение ее отдельных членов. Следовательно, оно, как и само учение, не «от человека, ни через человека» (Гал. 1,11–12, — kata anqropon, para anqrwpou), а от Бога. В большинстве случаев свидетельство Церкви молчаливо сопровождает учение дидаскалов, т. е. сам дидаскал предварительно испытан народом Божьим. В спорных случаях свидетельство одной местной церкви о излагаемом ее дидаскалами учении подлежит рецепции других церквей. История церкви полна примеров, когда рецепция народа была решающим фактором в победе православия над ересью. Достаточно напомнить, что без поддержки народа и его рецепции Афанасий Великий не вышел бы после тяжких испытаний победителем в арианских спорах.