Пять процентов правды. Разоблачение и доносительство в сталинском СССР (1928-1941) - Франсуа-Ксавье Нерар

«Лучше перестань, пока не поздно, заниматься такой критикой. Имей в виду, что критикующих мы выявим через ГПУ»{268}.

Некоторое беспокойство присутствует и в официальных текстах, в протоколах собраний. Многие ячейки Саратовской области предостерегают от возможных непредсказуемых последствий этой кампании «нетоварищеских методов полемики», сопротивление которым требует «жесточайшей борьбы»{269}.

На местах партийные работники устанавливают достаточно четкие рамки и контролируют работу газет. Главный редактор «Красной газеты», одного из массовых ежедневных изданий Ленинграда, горько на это сетует. Многие расследования, начатые его газетой, пришлось прекратить под давлением областной контрольной комиссии, областного комитета партии или областного исполкома, чтобы не «восстанавливать массы»{270} против той или иной властной инстанции. Наложить запрет на публикацию можно было простым телефонным звонком{271}. Другим обстоятельством, тормозившим разоблачительную деятельность газеты, была невозможность довести расследование до конца: учреждения, которые должны бы были сотрудничать с журналистами (областная контрольная комиссия, прокуратура, ГПУ) информацию им не давали{272}.

Время сомнений (лето 1928 года)

Первая, очень двусмысленная, попытка отреагировать на это неявное беспокойство — статья Сталина в «Правде» от 26 июня 1928 года,, озаглавленная «Против опошления лозунга самокритики»{273}. В этом тексте, начиненном цитатами из Маркса и Ленина, Сталин старается определить границы, за которые движению не следует выходить, подчеркивая при этом его важность. Он снова говорит о значимости нового движения, о том, что оно жизненно необходимо для большевистского государства, в частности в контексте «обострения классовых отношений как по линии внутренней, так и по линии внешней». Ссылки на Шахтинское дело совершенно недвусмысленны. Тем не менее некоторое отступление от предыдущих высказываний намечается, когда генсек предлагает различать два типа самокритики.

«Нам нужна не всякая самокритика. Нам нужна такая самокритика, которая подымает культурность рабочего класса, развивает его боевой дух, укрепляет его веру в победу, умножает его силы и помогает ему стать подлинным хозяином страны. <…>

Но есть и другого рода “самокритика”, ведущая к разрушению партийности, к развенчанию Советской власти, к ослаблению нашего строительства, к разложению хозяйственных кадров, к разоружению рабочего класса, к болтовне о перерождении. К такой именно “самокритике” звала нас вчера троцкистская оппозиция. Нечего и говорить, что партия не имеет ничего общего с такой “самокритикой” Нечего и говорить, что партия будет бороться против такой “самокритики” всеми силами, всеми средствами».

Таким способом Сталин обеспечивает себе возможность обуздать тех, чья критика в силу определенного стечения обстоятельств не понравится власть имущим. Он также выделяет различные формы извращения самокритики, в частности в том, что касается частной жизни. Опираясь на примеры из печати, он считает не относящейся к делу критику пьянства или сексуального поведения — так, одна из иркутских газет будто бы назвала несдержанность в половой жизни «буржуазным злом»! Особое внимание Сталин уделяет критике хозяйственных кадров и словно бы защищает их: «Разве трудно понять, что,самокритика нужна нам не для травли хозяйственных кадров, а для их улучшения и укрепления?» Но эта словесная игра носит более чем двусмысленный характер: в той же самой статье Сталин указывает, что следует принимать во внимание разоблачительный материал, содержащий хотя бы 5% правды.

«Конечно, мы не можем требовать, чтобы критика была правильной на все 100 процентов. Если критика идет снизу, мы не должны пренебрегать даже такой критикой, которая является правильной лишь на 5–10 процентов».

Это грозная фраза. Она надолго становится источником беспокойства для руководителей советской промышленности. Чтение подобной статьи не могло ни успокоить тех, кто был мишенью самокритики, ни способствовать расширению самой кампании.

Это беспокойство очень ярко проявляется во время пленума Центральной контрольной комиссии, который состоялся в Москве 27 августа 1928 года и был посвящен обсуждению кампании самокритики и ее первым шагам{274}. Положение руководящих работников в промышленности, хозяйственников находится в центре дискуссии: многие выступающие резко высказываются[85] по поводу дестабилизирующих последствий критических выступлений рабочих. Обмен мнениями состоялся весьма оживленный, как подчеркивает один из делегатов: «Мы, рабочие заводов, думали на местах, что только там у нас такая паника о самокритике, а она, оказывается, и сюда проникла»{275}.

Первый же оратор после основного докладчика, Лебедя, немедленно переходит к атаке. После нескольких слов о необходимости и значении кампании, он перечисляет пункты, составляющие ядро требований «хозяйственников»: вред, наносимый трудовой дисциплине; право на безделье, которое начнет маячить благодаря этой кампании; отсутствие положительных результатов в производственном процессе{276}. Он также ставит вопрос об опровержениях, которые никогда не публикуются, о праве на ответ, которое остается мертвой буквой. Как видим, управленцы в ходе это кампании оказались между молотом и наковальней: «с одной стороны — самокритика, с другой стороны — критика и беспощадный нажим со стороны треста, со стороны ВСНХ, со стороны правительственных организаций…»{277} и в полной растерянности. Некоторые доходят даже до того, как сообщает другой выступающий, незадолго до этого приехавший из Дагестана, что увольняются, потому что не выдерживают больше пребывания в «атмосфере самокритики»{278}.

Вопрос о праве на ответ{279} был, по-видимому, особенно важным, и ему посвящены многие выступления. Один из трестов даже создал специальную должность: в обязанности занимавшего ее входило просматривать статьи, публиковавшиеся в четырнадцати областях, и в случае необходимости- писать и публиковать опровержения{280}.[86] Обсуждалось также наказание за сообщение лживых сведений. Безо всякого косноязычия, свойственного официальным текстам, выступающие признают существование заинтересованных доносчиков и безнаказанности:

«Я полагаю[87], что необходимо нашей печати учесть, что многие пишут очень часто из-за личных счетов. Правильно сказал т. Назаров, что имеются борзописцы, которые пишут лишь ради того, чтобы напакостить кому-то, а на деле при проверке оказывается, что в таких заметках весьма мало правды бывает. (Тов. Шотман: а привлекают их к ответственности за это?). Привлекали, но очень слабо…»{281},[88]

Вопрос о степени достоверности содержащейся в критике информации, очевидно, является центральным: те 5–10%, о которых говорил Сталин, принимаются с трудом, и многие стремятся истолковать слова руководителя в более широком смысле. Как же в самом деле терпеть если есть «частичка правды, [когда] в конце концов основное гнусная ложь, клевета»{282}? По мнению А. Сольца{283}, одного из влиятельных членов комиссии, разрешения на 95% вранья Сталин не давал{284}. Другие устраивают похожий на фантасмагорию торг относительно того, какое соотношение правды и лжи допустимо: от 20 до 30% — вот минимум, по мнению одного из выступающих{285}! Одно из решений, предлагаемое многими ораторами, это, конечно же, проверка выдвинутых обвинений до публикации материала. Со своей стороны, газеты прячутся за сталинскими цифрами, чтобы оправдать часто очень высокий процент ложных заметок. Астраханская газета «Коммунист» даже гордится тем, что она перевыполнила установленную Сталиным норму: 11,8% опубликованных статей оказались соответствующими действительности{286}!

В целом стиль публикаций становится предметом обсуждения в такой же степени, как и их содержание. Сталин в своей июньской статье открыл здесь большие возможности, осудив заглавия статей, звучащие как «рекламные лозунги», и обвинив их авторов в том, что они говорят «голосом не нашего класса»{287}. Сталин упоминает такие заголовки как «Одна рюмка тянет за собой другую», «Выстрел, который не раздался», «Бандиты двухспальной кровати», весьма точно отражающие тональность публикаций в центральной и местной прессе. Некоторые из участников ратуют за отказ от публикации подобного рода материалов: по их мнению, участие в кампании самокритики прессы вовсе не дает реализоваться праву и возможности защищать себя или же, если и дает, то в значительно меньшей степени, чем дискуссия на общем собрании{288}. Подверглись критике и персональные нападки: