От полюса к полюсу - Елена Серебровская

Вскоре на льдине появилась и подруга Ропака, собачонка Майна, принесшая в положенное

время четверых милых щенков. Она умудрилась дать им жизнь при пятидесятиградусном

холоде. И люди, перегруженные в те дни срочной перебазировкой лагеря, нашли все-таки

время и устроили для семьи Ропака теплый домишко. Сам Михаил Михайлович

привязался к Ропаку столь сильно, что взял его к себе домой в Ленинград. Правда, через

полгода Сомов убедился, что в городе такому псу жить невмоготу, и отдал его полярным

летчикам, летевшим в Арктику. Но расставание с четвероногим другом оставило в душе

человека свою болезненную зарубку. Позднее Сомов написал и опубликовал в журнале

«Север» небольшую документальную повесть «Ропак».

Столовались в кают-компании, большой палатке, которую научились основательно

обогревать и где за столом размещались все члены экспедиции. Там проходили и собрания,

выпускалась стенгазета.

В новогодний праздник тон задал «веселый доктор», он же — кок, он же —

неподражаемый солист. Готовя очередной борщ и жаря очередные антрекоты из

мороженого мяса, Воловин ненароком стал напевать утесовскую «Прекрасную маркизу»...

Так пришло вдохновение.

...Представим их себе, сидящих 31 декабря 1950 года в кают-компании на льдине в центре

Ледовитого океана. Тепло, все в свитерах, в уголке гудит паяльная лампа, которую Сомов

особенно часто применял для дополнительного обогрева.

После оглашения поздравительных телеграмм с Большой земли, короткой речи парторга

Макара Макаровича Никитина и различных тостов поднялся Волович. В его руках была

гитара. Начиналась неофициальная часть.

— Алло, алло, Мих-Мих, какие вести?

От вас давно известий нет,

Главсевморпуть душою с вами вместе,

Мы ждем — радируйте ответ.

— Все хорошо, тепло и безопасно,

Работа вмеру нелегка,

Вся наша жизнь идет почти прекрасно,

За исключеньем пустяка:

Случилось маленькое горе,

Чехол спалили на моторе,

А в остальном на льдине в океане

Все хорошо, все хорошо!

Присутствующие весело смеются. Лиха беда начало!

— Алло, алло! Но как движок зимою

Работать будет без чехла?

Радируйте подробной докладною,

Потеря как произошла?

Ай да доктор! Только недавно прибыл, а уже все знает...

...И что чехол, не в нем терзанье,

Сгорел движок до основанья...

А в остальном на льдине в океане

Все хорошо, все хорошо!

Алло, алло! Главсевморпуть в волненье

И потому в кратчайший срок

Ответа ждем от вас без промедленья,

Как погорел у вас движок?

Все заливаются, кроме Курко. Для него вспоминать этот пожар — что собственную рану

бередить.

— И что движок, не в этом дело,

Радиостанция сгорела...

А в остальном на льдине в океане

Все хорошо, все хорошо!

...Все было хорошо и на самом деле. Но испытания переходили в новую, куда более

суровую фазу. Именно в черную полярную ночь льдина стала раскалываться, трещины

прошли под палатками. В кромешной темноте надо было найти новое место для лагеря,

собрать грузовичок — ГАЗ-67, проложить в ледовых буераках для него дорогу, все

перевезти и выстроить заново. А мороз крепчал. Ведь как никак находились они не просто

в Арктике, а в районе Северного полюса!

Дрейф СП-2

Повествуя о годе работы плавучей научной

станции «Северный полюс-2», журналисты

констатируют, что станция трижды меняла свое

место. Эта цифра несколько округлена и самим

Сомовым. Впервые станция, еще не до конца

отстроенная, перебазировалась на новое место 8

апреля 1950 года из-за того, что по ее территории

прошла «дышавшая» трещина. Здесь пробыли

долго. В «пляжный» летний период многие

палатки снова передвигались. С приближением

полярной ночи лагерь перестроили, по

возможности передвинув палатки, приблизив их

друг к другу, и обложив снежными плитами ради

тепла. Это переселение произошло 18 сентября.

Зимний период дрейфа был самым тяжелым и не только из-за сильного холода и темноты.

Подвижки льдов происходили все чаще, начался разлом льдины, стали дыбиться торосы.

Вот что записывает в вахтенном журнале дежурный по лагерю К. Курко о состоянии льда

13 января 1951 года:

«Лед непрерывно трещит или, вернее, грохочет. Грохот этот напоминает артиллерийскую

канонаду. Иногда он слышен в отдалении, иногда в непосредственной близости от

палаток». На следующий день дежурный Г. Щетинин записывает: «Через небольшие

промежутки слышится грохот льда, к этому почти привыкли». 29 января: «В 150—200

метрах от лагеря началось сильное сжатие и торошение. Молодой лед толщиной около 70

сантиметров надвигается на наше поле, образует гряду торосов и обламывает края поля

кусками шириной в 5—6 метров. Торошение происходит периодически, но очень

интенсивно, лед проходит 3—5 метров за 15—20 минут. При торошении хорошо

ощущалось колебание всего поля». 31 января: «Торошение возобновилось с западной

стороны нашего ледяного поля».

Сомов распорядился о монтаже автомашины, для чего на место ее стоянки перенесли

рабочую палатку ледоисследователей. На льдину машину доставили в начале осени в

разобранном виде, и некоторых существенных деталей недоставало. Начальнику станции

было уже ясно, что переезд лагеря на новое место не за горами.

Опасный разлом льдины начался 4 февраля. Ночью слышались сильные толчки и треск

льда, через лагерь прошли две трещины. Одна прошла под рабочей палаткой

ледоисследователей, разорвав ее пополам. В трещину упал аккумулятор и психрометр

Ассмана. Обрушив снежный тамбур, трещина прошла через рабочую палатку магнитолога

— там выступила вода, все же находившуюся там вариационную станцию удалось спасти.

Н. Миляев спал, отдыхая после дежурства. Услышав треск льда, выскочил в чем

пришлось, позвал товарищей и стал вытаскивать наружу научные материалы и ценные

приборы. Только потом уже оделся и обулся. Трещина ползла к палатке-мастерской.

Вторая трещина отрезала радиомачты и ветряк от места креплений их оттяжек, и они

упали. Ледяная щель прошла в 5 метрах от рабочей палатки гидрологов, отрезав ее и

гараж от лагеря, и в 8 метрах от палатки радистов; она расширилась до 1—2 метров. Новая