Церковная жизнь русской эмиграции на Дальнем Востоке в 1920–1931 гг. На материалах Харбинской епархии - Светлана Баконина

Необходимо также отметить, что решение вопросов церковного управления на Дальнем Востоке в 1921–1922 гг. является примером практического применения и действенности одного из наиболее важных церковно-правовых документов, принятых в обстановке гонений на Церковь, – постановления № 362 от 7 (20) ноября 1920 г. События на Дальнем Востоке подтверждают положительное значение этого документа как «самостоятельного внутреннего канонического закона для Русской Церкви»{236}.

Глава 3. Церковная жизнь русской эмиграции в Маньчжурии (1923–1925)

1. Харбинская епархия в период распространения советского влияния в Китае (1923–1924)

В начале 1920-х гг. церковная жизнь русской эмиграции в Китае развивалась на фоне внутренней междоусобицы и распространения советского влияния в стране. В этот период внутриполитическая обстановка в Китае характеризовалась разгаром борьбы различных милитаристских группировок. Распределение сил между ними зависело от интересов империалистических держав, пытавшихся распространить свое влияние на Дальнем Востоке. Власть в Пекине принадлежала достаточно слабой в военном отношении прояпонской аньфуистской клике. Мощная чжилийская клика во главе с губернатором провинции Чжили Цао Кунем и его помощником У Пэйфу находилась под контролем Англии и США. Маньчжурия управлялась японским ставленником – маршалом Чжан Цзолинем, возглавлявшим фэньтяньскую (мукденскую) военную клику. 31 августа 1922 г. Чжан Цзолинь провозгласил независимость подчиненных ему провинций от центрального Пекинского правительства, а в 1923 г. вся китайская администрация в Особом Районе Восточных Провинций была подчинена главноначальствующему ОРВП, резиденция которого находилась в Харбине.

Внешнеполитическая обстановка 1923 г. отмечена событиями, связанными с улучшением советско-китайских отношений. В этот период укрепляет свои позиции партия Гоминьдан, которая становится самой значительной национально-патриотической группировкой в стране. После заключения главой партии Сунь Ятсеном соглашения с III Интернационалом в Гоминьдан были допущены коминтерновские советники, следствием чего стала поддержка партии со стороны Советской России. В феврале 1923 г. Сунь Ятсен сформировал новое южное правительство, которое установило дружественные отношения с СССР. В 1924 г. по инструкции из Москвы в Гоминьдан начали вступать китайские коммунисты{237}.

Распространение советского влияния в Китае проводилось под руководством Коминтерна. Процесс образования первых групп сторонников коммунизма в стране был начат еще в 1920 г. Одним из главных направлений их деятельности стало развернутое весной 1922 г. крупномасштабное антихристианское движение{238}, опиравшееся на соцмолы и коморганизации страны. Идеологически организаторы кампании использовали движение национального протеста против иностранцев, поэтому основным лозунгом соцмолов и примыкавших к ним групп стал протест против христиан как «агентов поработившего страну иностранного капитала». В рамках движения широкий размах получила легальная издательская и агитационная работа, под лозунгами борьбы с иностранцами-христианами развернулась открытая большевистская пропаганда.

В таких условиях Русская Православная Церковь в Маньчжурии не могла не испытывать на себе давление антихристианских сил. Как правило, неприятности, нарушавшие мирное течение церковной жизни, были связаны с клеветой и доносами местным властям. Одним из наиболее ярких примеров такого вмешательства стал инцидент, происшедший в Свято-Иверском Богородицком братстве.

Братство было основано в Харбине при Иверской церкви по благословению епископа Владивостокского и Приморского Михаила (Богданова), утвердившего его первоначальный устав 9 октября 1920 г.{239} Исследователь истории русской эмиграции в Китае Г. В. Мелихов охарактеризовал Свято-Иверское братство как «крупную и наиболее влиятельную религиозно-политическую организацию», которая вела «активную антибольшевистскую пропаганду»{240}. Однако согласиться с таким определением трудно, поскольку сам автор отмечает, что просветительская деятельность этой организации отвечала нуждам значительной части новых жителей Харбина, большинство которых, сохраняя непризнание советской «узурпаторской» власти, вместе с тем отказывались от борьбы с ней. Это большинство, как пишет исследователь, отличалось высоким патриотическим настроем в отношении старой императорской России и стремлением передать эти патриотические чувства своим детям. Их принципом (здесь можно согласиться с Г. В. Мелиховым, что в реальной жизни он был неосуществим) было «не вмешиваться в политику»{241}. Следует отметить, что такая позиция характеризовала и настроения большинства духовенства Харбинской епархии.

Ввиду расширения деятельности братства и увеличения числа братчиков 9 мая 1924 г. архиепископ Харбинский Мефодий утвердил его новый устав, в котором говорилось, что братство «имеет целью утверждение членов в истинах православной веры и христианской жизни, служение нуждам Православной Церкви и устроение приходской жизни; заботу об украшении и поддержании благолепия Свято-Иверского и других храмов; оказание взаимной духовной и материальной помощи как членам, так и призреваемым Братством. <…> Для достижения означенной цели Братство устраивает собрания, чтения, беседы, лекции, учреждает приюты, школы для детей и убежища, мастерские для братчиков и т. п.»{242}.

С 1922 г. почетным председателем Иверского братства был епископ Камчатский Нестор, который неоднократно выступал с беседами и лекциями, организованными при братстве. Его доклады собирали множество слушателей. Обычно после выступлений по предложению епископа производились сборы в пользу приюта «Русский дом» и других благотворительных начинаний. Нередко на таких собраниях проходили беседы о положении Церкви в России, содержание которых передавали харбинские газеты «Свет» и «Русский голос». Беседы и лекции проходили в помещении продовольственного пункта, о теме собрания заранее оповещали газеты. Так, 7 и 11 февраля 1923 г. выступления епископа Нестора были посвящены памяти Киевского митрополита священномученика Владимира (Богоявленского), убитого большевиками в 1918 г., и митрополита Крутицкого Евсевия (Никольского). В первом выступ лении участвовал хор Иверской церкви под управлением регента В. С. Лукши, во втором – соборный хор под управлением Д. Я. Попова, которого знал и ценил митрополит Евсевий. В день памяти митрополита Евсевия на собрании также присутствовали архиепископ Мефодий и епископ Мелетий. Портрет митрополита был вывешен на стене. Кроме епископа Нестора с воспоминаниями о почившем архипастыре выступали и другие докладчики, среди которых был директор Харбинских Коммерческих училищ КВЖД Н. В. Борзов. Рассказывая о своих встречах с митрополитом, он передал его назидания о религиозно-нравственном воспитании детей, основа которых – любовь к детям, живое общение с ними и показательные примеры взрослых. После выступлений был произведен благотворительный сбор в пользу «Русского дома».

15 февраля епископ Нестор организовал чествование памяти архиепископа Николая, просветителя Японии. На собрании присутствовало более 1500 человек, было много православных японцев. Как и на всех выступлениях Камчатского епископа, помещение в этот день было переполнено. В зале были вывешены дореволюционные российские и японские национальные флаги, на стене висел портрет архиепископа. Вторым докладчиком выступал ученик архиепископа Николая священник-японец Сергий Судзуки, настоятель кладбищенской церкви при русском военном кладбище в Мукдене (во время Русско-японской войны этот священник был духовником русских пленных в лагере У г. Мацуяма). В перерыве между докладами пел хор В. С. Лукши на русском и японском языках. Неожиданно к концу выступлений в зале появился наряд китайской полиции. Полицейские потребовали предъявить разрешение на устройство собрания, и оно было им сразу предъявлено. Тогда от устроителей потребовали объяснений, почему вывешены иностранные (российские и японские) флаги. Объяснение, повидимому, удовлетворило полицию, и она удалилась. В этот день собрание закончилось благополучно. Однако на следующий день, когда почитатели просветителя Японии собрались в Иверской церкви на панихиду, вновь прибыл наряд полиции и служение было запрещено.

Епископ Нестор и несколько православных японцев вынуждены были обратиться за разъяснениями к комиссару по иностранным делам Цицикарского бюро генералу Ма Чжунцзюню, пообещавшему выяснить причины запрещения панихиды. Во время переговоров генерал заявил, что, по некоторым сведениям, докладчики, выступавшие накануне в Иверском братстве, будто бы касались политических вопросов, на что епископ Нестор ответил, что это недоразумение, так как в собрании о политике не говорилось ни слова.