ИСКАТЕЛЬ.1980.ВЫПУСК №6 - Александр Кучеренко

— Эй, дай закурить! — услышал насмешливый голос.

Оглянувшись, Ладушкин увидел рядом русское лицо.

— Ты кто такой, чтобы тебе давать?

— Меня зовут Лукашонок.

— Тогда держи, — обрадовался он, глянув на охранников, незаметно кинул ему расшитый кисет и добавил: — У меня сигареты, их курит сама баронесса.

— Благодарствую! — поклонился Лукашонок. — А ты, видать, еще не полностью офашистился.

— Не твоего ума дело!..

Из ворот лагеря вышли Штайниц и Нушке. По хмурому лицу руководителя бактериологического центра можно было понять, что он недоволен осмотром обитателей концлагеря. Новый начальник вертелся перед ним, заверяя, что быстро поправит дело.

— Ничего не жалеть! — приказал Штайниц, садясь в тарантас.

Утром Шмидт заглянул в почтовый ящик и увидел письмо. С любопытством осмотрел его. Обе стороны были чисты, без адреса и штампов почты. Лишь в правом верхнем углу мелко написано: «Проф. Шмидту. Лично». Вскрыл его ножницами, вынул пачку исписанных листов и фотокарточку. У профессора перехватило дыхание: на фотокарточке он увидел сына Альберта в мундире без погон. Альберт был заснят на фоне какого-то забора. Улыбающийся, здоровый. Шмидт торопливо принялся за чтение письма. И в это время к нему вошел Лебволь.

Прочитав последний лист, Шмидт побледнел.

— Случилось что-нибудь? — спросил Лебволь.

Профессор молча подал ему письмо и фотокарточку.

— Он в плену?! — воскликнул Лебволь. — Мой кузен?!

— Да, это Альберт…

— Никому не говорите. Даже Регине.

Профессора тронуло заботливое внимание племянника, хотя, был момент, его кольнула мысль, что тот, движимый патриотическими чувствами, поведет себя иначе.

— Мой брат стал антифашистом? — спросил Лебволь.

— Такого шага я от него не ожидал.

— Альберт пишет о спасении чести семьи Шмидтов, о спасении науки, немецкой нации. Что вы об этом думаете?

Профессор молчал. Лебволь обнял старика, взял его безжизненную, холодную руку и стал гладить.

— Успокойтесь, дядюшка…

Он наклонился к старику, по-сыновьи поцеловал его в лоб и вышел.

Дождь пошел неожиданно. Целый день ярко сияло солнце, а к вечеру подул порывистый ветер с Балтики, и северная часть горизонта начала быстро затягиваться дымчатыми облаками.

Регина выглянула на улицу и поняла, что дождь надолго. Потом посмотрела на часы: скоро должен возвратиться с работы отец. Утром он ушел в лабораторию налегке, и сейчас Регина намеревалась послать для него с садовником зонт и плащ. Каково же было ее удивление, когда отец, весь мокрый, вдруг вошел в. дом. Оставляя на полу следы, он молча поднялся к себе и сел в кресло-качалку.

— Вы же простудитесь, папа! — забеспокоилась Регина.

Она вытерла полотенцем голову отца, принесла теплый халат и мягкие тапочки. Профессор сидел молча, оставаясь равнодушным к ее заботам.

Через час вернулся Лебволь, ездивший на стекольный завод с заказом на дополнительную аппаратуру и посуду для химической лаборатории, и Регина рассказала ему о подавленном состоянии отца.

Кухарка Марта накрыла на стол, и Лебволь с Региной поднялись к профессору, чтобы пригласить его к ужину. Старик полулежал в кресле-качалке в том же положении, в каком его оставила дочь. Глаза его были плотно закрыты, губы сжаты, осунувшееся лицо посерело.

— Что с вами? — дотронулся Лебволь до руки Шмидта. — Идемте к столу. Или вам принести ужин сюда?

Профессор приоткрыл веки, едва качнул головой.

— Я не хочу, дети…

— На работе неприятности? — допытывался Лебволь. — Уж не доктор ли Штайниц? Он всегда недоволен происходящим в нашей лаборатории.

Профессор приподнялся и, поминутно прерываясь, стал рассказывать о только что увиденном. Когда он проходил мимо бактериологической лаборатории, оттуда с криком выскочил мужчина в больничной пижаме. Но еще в дверях его ударили по голове чем-то тяжелым, и беглец упал замертво. Два эсэсовца схватили его за ноги и втащили в помещение. Лицом мужчина бился о бетонные ступеньки, оставляя кровавую полосу.

— Очередная жертва доктора Штайница, — сказал Лебволь.

— Что ты говоришь?! — возразила Регина. — Доктор Штайниц гуманный человек.

— К сожалению, Лебволь прав, — сказал отец. — И ты, дочь моя, этому верь, как и тому, что я — твой отец.

— Доктор Штайниц, — она чуть было не назвала его Вольфгангом, — не такой! Вы ему… просто завидуете! Он великий ученый… — Регина нервно повернулась и выбежала из кабинета.

Профессор застонал. Еще никто и никогда не унижал его так. И это сделала родная дочь. Как она осмелилась?! Неужели — профессор даже боялся подумать — влюблена в Штайница? Ведь только имя возлюбленного женщина может поставить над именем отца…

Экспериментальные работы в бактериологическом центре шли полным ходом. Доктор Штайниц старался во что бы то ни стало выполнить приказ фюрера и в сентябре сдать бактериологическое оружие ближнего боя в серийное производство. Практически это означало, что в начале октября его можно было бы применить на сравнительно большом участке фронта. Штайниц требовал ускорения темпов работы и от профессора Шмидта, но в химической лаборатории дела шли не так успешно. Новый помощник по хозяйственной работе изобретал какие-то немыслимые аппараты и причудливые пробирки, уверяя, что без них профессору не обойтись. Заказы Лебволя удовлетворялись незамедлительно, приборами были завалены все помещения.

Шмидт понимал, если его и без того затянувшиеся эксперименты окажутся безрезультатными, то может начаться расследование деятельности химической лаборатории. Поэтому он вынужден был передать уже разработанное сверхмощное газовое отравляющее вещество доктору Штайницу. Штайниц радовался газовому ОВ, как ребенок. Именно его и не хватало для создания уникальнейшего оружия. Бактерии Штайница в сочетании с новым газом Шмидта обессмертят имена их создателей.

Проходили недели, а Лебволь все еще не мог проникнуть туда, где готовилось варварское оружие. Эрна часто приглашала его к семейному столу на чашку кофе. Иногда в присутствии Шмидта Лебволь пытался завести разговор о важной для Германии работе, которую проводят в бактериологическом центре, но Штайниц всякий раз уходил от этой темы и, к удовольствию дочери, заводил разговор о взаимоотношениях молодых.

Тогда Лебволь решил поговорить об этом со Шмидтом. Он выбрал момент, когда профессор только что вернулся от Штайница.

— Был сегодня там, — сказал Шмидт, кивнув в сторону окна. — Видел то, чего, по совести говоря, боялся все время…