На острие луча - Александр Шепиловский

Я присмотрелся. Да, нас догоняли. Стоп. Остановка у ворот комбината. Неужели конец? Но самосвал тронулся, и мы очутились на территории комбината. Вслед за нами влетели преследователи. На самой территории расстояние между нами почти не сокращалось: кругом повороты, ограждения, заграждения и нагромождения. Возле деревянной будки самосвал остановился. Мы тотчас выпрыгнули и пустились наутек. Они за нами. Пробегая под огромной бабой, предназначенной для разбивания массивных чугунных болванок, Квинт плечом задел какой-то рычаг, и стальной куб весом тонн пятьдесят с десятиметровой высоты обрушился на него. И каркас из фотонита выдержал этот страшный удар, эту колоссальную нагрузку. Придавлен грузом был сам скафандр, а находящийся в нем Квинт остался цел и невредим, он был лишь зажат в вертикальном положении и ничего не мог понять. Бежал, бежал и вдруг — как об стену, остановка. Он по инерции в такт движению ногам продолжал размахивать руками.

— Это, ч… ч… что такое? Ни-и с места.

Все это произошло за полторы-две секунды. Наши преследователи в ужасе остановились. А я бросился к рычагу, повернул его и нажал кнопку подъема. Куб пополз вверх. Освобожденный Квинт чуть не растянулся на стальной плите основания бабы. Я его поддержал и мы юркнули в какой-то цех, оказавшийся прокатным. Занятые рабочие не обращали на нас внимания. Мы остановились перевести дух. Легкие работали как кузнечные мехи. Я не привык к таким физическим нагрузкам. Все же ядронит не марля. А преследователи уже тут. По цеху ползла широкая лента раскаленной докрасна листовой стали. За ней наискосок распахнутые ворота. Делать нечего, и мы, вскочив на ленту, как привидения величаво поплыли по цеху. Рабочие не верили своим глазам. Минута передышки — как много она значит. Два прыжка, соскок и — в ворота. Рядом с цехом проходила узкоколейка. По ней медленно катились вагонетки. Не задумываясь, мы забрались в одну из них и улеглись на дно. Вагонетка все ускоряла бег, но скоро резко остановилась. Над нами повис зубчатый ковш экскаватора, и несколько тонн железной руды обрушилось на нас.

— Вот еще новость, — пробурчал Квинт.

— И неплохая, — ответил я. — По крайней мере, бежать никуда не надо.

Вагонетка опять тронулась, после короткой пробежки остановилась и неожиданно опрокинулась. Мы кубарем полетели вниз. Краешком глаза сквозь куски падающей руды я успел заметить целый поезд вагонеток, следовавших за нами. Все ясно, мы угодили в скиповую яму, хранилище руды. А ведь она там может пролежать не один месяц. Вдобавок ко всему поезд вывалил весь груз на нас. Кромешная тьма.

— Поздравляю, прибыли, — с горькой иронией сказал я. — Как самочувствие, Квинт?

— Отличное. Только, кажется, я стою вниз головой, а проклятая руда не дает изменить положение.

Меня тоже зажало в неудобной позе — лицом вниз, правая нога, изогнутая назад, почти касалась плеча. Скоро руки и ноги стали затекать, а пошевелить ими можно было только в пределах стенок скафандра — двух сантиметров. Тяжело! Каково же приходились стоявшему на голове бедному Квинту!

— Квинт, — с состраданием позвал я.

— А-а, — тихо простонал он.

— Может, вывернешься, подтянешься как-нибудь, — сознавая, что это безнадежно и глупо, все же сказал я.

— Ах, Фил, руки у меня почему-то скрещены на груди, а ноги переплетены.

Он мужественно переносил пытку. У меня не было ни малейшего понятия о времени. Каждая секунда — вечность. Тела я не чувствовал, будто весь я — одна голова, да и та неполноценная. Квинт не отзывался, лишь в жуткой тишине едва улавливалось его слабое дыхание: нет ужаснее положения, когда друг рядом мучается, может быть погибает, а ты не в состоянии ему помочь. Я начал что-то говорить, пытался подбодрить его, но подкравшаяся апатия положила конец моей болтовне. Я впал в беспамятство.

Очнулся я как от укола тысячи иголок. По телу неприятно «бегали мурашки». На миг я потерял вес и вдруг почувствовал толчок. По-прежнему темно. Но вот показался бледный, красноватый свет. Он разрастался, становился ярче, больше. Он нес нам избавление. Значит, нас вытащили и вместе с рудой отправили в доменную печь. Вот уж никогда не думал, что судьба забросит меня в домну!

— Квинт, очнись! — орал я. — Спасение! Квинтушко!

Но Квинт молчал.

Кокс, продуваемый снизу горячим воздухом, все тепло отдавал руде. Она уже смягчилась и постепенно, нехотя разжимала свои объятия, пока, обессилев, совсем не расплавилась. Пальцы хватали вязкую массу железа, глаза искали Квинта, но кроме однотонного слепящего оранжевого света я ничего не видел. Где-то рядом был Квинт. Я до хрипоты окликал его. Неожиданно, будто ничего серьезного не произошло, раздался его спокойный голос:

— Хорошо здесь, красиво! Кажется, я переутомился и немножко вздремнул.

Мне хотелось обнять его.

— Как голова? — спросил я.

— В порядке, если понадобится, могу еще постоять на ней. Опыт есть. Но я не пойму, где мы находимся.

— В доменной печи.

— А-а, — он это принял как должное.

Мы уже плавали в железной каше из кокса и железа. Смесь, обогащаясь углекислым газом, образовывала чугун. В нем утонуть мы не могли, но проваливались, как в топь. Найдя друг друга, радостные и довольные, мы уселись, на одну треть погрузившись в чугун, в относительно спокойном месте.

Вынужденное испытание скафандров на жаропрочность закончилось успешно. Температура внутри была строго постоянной — плюс двадцать градусов. Настала пора подумать, как выбраться из печи. В отверстие для выпуска чугуна — летку — мы не пройдем, в летку для выпуска шлака — тоже. А если бы даже и прошли, я бы отказался, зачем делать какого-нибудь сталевара заикой. Нужно было поторапливаться. Печь скоро опять начнут загружать. Мы нащупали скобы, вделанные в шамотную кладку печи, и начали подниматься наверх. Клокочущая масса осталась внизу, и мы уже в пламени могли различать отдельные скобы и кирпичи. Чем выше, тем становилось яснее и я без труда увидел лезшего за мной Квинта. Выбраться через засыпной аппарат мы не рискнули. Он был плотно прикрыт конусом, в случае же его открытия на нас бы обрушилась лавина кокса и увлекла за собой. Выход один — через дымовую трубу, но прежде чем добраться до нее, нужно было преодолеть тяжелое препятствие. Горючий колошниковый газ отводится по трубе к подножию кауперов и, проходя через них, нагревает каналы, по которым затем пропускают воздух, направленный в домну. Мы страшно торопились, пока не перекрыли дымовые задвижки. Устали смертельно. Тридцать метров вверх по запутанному лабиринту, столько же вниз и так два раза, да еще в темноте. Но все-таки успели проскочить в последний момент, когда задвижка уже закрывалась. Тут мы не сговариваясь, как скошенная трава, рухнули и уснули.

Отдохнувшие, но сгорающие от жажды, мы проделали заключительный этап: влезли по внутренним скобам на трубу, и даже не взглянув на открывающуюся панораму, спустились на землю.

У открытого крана водопровода Квинт налил прикованную к нему цепью кружку воды и, облизывая пересохшие губы, протянул ее мне. Я великодушно отказался: «Пей! Пей!». Торопясь утолить жажду, он быстро поднес кружку ко рту, но она ударилась о шлем. Вода выплеснулась. Подошедший рабочий ахнул от изумления, а мы, не обращая на него внимания, принялись отвинчивать шлемы. Рабочий видел, как наши руки лихорадочно повторяли одни и те же странные движения вокруг головы. Мы уже напились и ушли, а он все стоял на месте.

Усталые и голодные, возвращались мы домой, но внутренне ликовали: скафандры выдержали, не подвели.

Спать, спать. Мне мысленно рисовалась кушетка, которую я издавна предпочитаю кровати.

Поднимаясь по лестнице к себе, мы увидели в коридоре паренька. Чистенький, в светлом костюме, он, видимо, кого-то ждал.

— Скажите, а где здесь квартира два? — спросил паренек. — Номеров нет, дверей много, запутаться можно.

— Я в ней живу.

— Вы? Так это вы?

— Это он, — сказал Квинт. — А это я.

— Вы, Фил, вы спасаете моего отца.

— Бейгера?

— Да. Я Тоник.

Мысли о кушетке вмиг вылетели из моей головы. Спать расхотелось.

— Вот ты, оказывается, кто. Проходи, Тоник. Очень рад. Познакомься — это Квинт, помощник мой.

— Квинтопертпраптех, — гордо представился Квинт. — Бывший фараон.

Последняя фраза пролетела мимо ушей Тоника. Он, видно, волновался.

Я пригласил его к себе.

— Ну, садись, Тоник. Ты, конечно, в курсе всех дел.

— Мама все рассказала.

— Значит, повторяться не буду. Отлично. В кабинете твоего отца в астрономическом каталоге я нашел схему планетной системы звезды Ригель. Она знакома тебе?

— Да, это папа рисовал. Он говорит, что Землю в доисторические времена посетили разумные существа, не похожие по облику на человека, и оставили о себе память — макет нашей галактики. Они прилетели из центра галактики от звезды… названия у нее нет, просто шифр, кажется, 1CB-135, точно не помню. Папа предполагает, что пришельцы на Земле жить не могли, для них здесь низкая температура, ядовитая атмосфера, малая сила тяжести, что вообще излучение Солнца для них губительно. На макете Земля соединена с девятой планетой от Ригеля тонкой точечной линией, и на этой планете при сильном увеличении были заметны какие-то непонятные знаки. Папа их расшифровал и получил основные данные об этой планете. Он даже условно назвал ее ПНЗ. Похожая на Землю, значит. Сокращенно.