Чм66 или миллион лет после затмения солнца - Бектас Ахметов

Папа заключил договор на перевод романа Шолом-Алейхема

"Блуждающие звезды". Книжка средней толщины, да и романы переводить отцу не впервой. Папа думал уложиться к назначенному в договоре сроку. Если не отвлекаться, то поспеть можно спокойно. Аванс получен и должно сложиться так, как это и было в случае с "Порт-Артуром"

Степанова, который отец, невзирая на большую толщину двух томов сдал в издательство без опоздания.

Папа напоминал: "Для работы мне нужен покой". При этом сокрушенно добавлял:

– Каторжный труд.

Каторжный труд? Мне казалось, что папа немного играет. Какой же это каторжный труд? Сиди себе как вкопанный и строчи напропалую.

Лениться не надо – вот и все.

В промежутке между "Судьбой барабанщика" и "Порт-Артуром" отец выдал длинную очередь переводов Чехова, Бальзака, Джека Лондона,

Ролана, Толстого. Перевод чеховской "Лошадиной фамилии" заметили. В литературных кругах о папе заговорили. За полноценного литератора его не держали, но считаться – считались. Отец и сам понимал реальный смысл и содержание положения переводчика чужих мыслей. Он говорил: "Вот, например, Р. Он писатель. А кто я? Обыкновенный переводчик". В то же время себя он не ставил ниже тех, кто сочинял собственные книжки. Отец артистично рассказывал о незатейливых, пустых вещах. Его острую наблюдательность подмечали друзья-писатели, но никто из них не подбивал отца заняться сочинительством.

Способности словесника лучше всего проявлялись у отца в застольных речах. Когда он брал слово, то в предвкушении уморительного поворота, гости накоротке перебрасывались: "Сейчас

Абекен выдаст… Да уж…". А вот когда очередь держать речь доходила до мамы, за столом воцарялась напряженная тишина. Со стороны могло показаться, будто собравшиеся старались не пропустить каждое слово мамы, потому как наперед знали: жена Абдрашита выстраивает пожелания не, на утомивших всех сравнениях и поговорках, а полагаясь только на воспосланные слова, какие – она всегда это знала наверняка – придут к ней сами собой без опоздания.

В эти минуты мама, не допуская, чем грешила в перепалках, ни капли бытового цинизма, скорее, произносила не тост, а размышляла вслух.

Она была высокого мнения о своих способностях наставлять, убеждать, вдохновлять. Ее самонадеянность смешила. Однако мало кто из посторонних находил ее суждения, даже уснащенные дичайшими предположениями и домыслами, глупыми или недостойными внимания.

Ее главный тезис: "Без рубля в кармане человек никому не нужен".

Так это на самом деле или нет, но с мамой соглашались многие взрослые. Еще по матушке получалось, будто деньги на то и существуют, чтобы их не трогали. Не меньшее почтеиие вызывало у нее и золото, какое она все же принимала неким, хоть и надежным, но все же временным заменителем рубля.

О покупках в ювелирном магазине мама никому не докладывала. Об очередных приобретениях становилось известно отцу, только когда родители отправлялись в гости. Мама без предупреждения вынимала из серванта свежий перстенек с александритом или опалом, и нанизывала на свободный палец.

Папа морщился.

Однажды, когда он увидел на безымянном пальце мамы колечко с бриллиантом в два карата его прорвало.

– Это мещанство! – простонал отец.

– Мещанство? – невозмутимо отозвалась мама. – Болаберсин мещанство.

Мещанством маму не запугать. Подумаешь.

Папа перешел на шепот.

– Сейчас же сними…

– Неге?

– Посмотри на Зауреш Омарову! Зауреш носит только обручальное кольцо.

– Зауреш золото не положено! – обрубила матушка и пояснила -

Зауреш министр. Я – домохозяйка. Мне можно все!

…Привезли венгерский столовый гарнитур и мы наблюдали за сборкой серванта и горки. Мастер вкручивал шурупы и говорил, что нам крупно повезло: ореховое дерево, работа ручная, такие гарнитуры делают только на заказ. Мама согласно кивала. Мебель она перекупила у жены Председателя Карагандинского Облисполкома – по иному гарнитур ей бы не заполучить.

Отец молча слушал разговор мастера с мамой и несколько раз взглянул на меня. В очередной раз, бросив на меня взгляд, вывел за руку в коридор.

– Я давно хотел тебя предупредить…- Папа закрыл дверь в столовую.- Твоя мать…Ничего не поделаешь…Она такая… Ты же…

Ты должен запомнить раз и навсегда.

– Что, папа?

– Что…- Отец оглянулся на дверь в столовую – Запомни, мебель – это дрова. Ты понял меня?

– Пап, да знаю я…

– Хорошо, если знаешь…- Отец внимательно смотрел на меня. – А то… Иначе… – Он помедлил и решительно закончил. – Иначе ты человеком не станешь.

Станем ли мы людьми важно для отца, для мамы существенней добъются ли ее дети положения. "Катарга киру керег". – ставила она перед нами установку на жизнь. "Катарга киру керег". – это чтобы с тобой считались, уважали, а еще лучше, заискивали.

Про мебель папа мог и не говорить. Мебель даже не дрова. Я хорошо запомнил фильм "Шумный день" с Круглым и Табаковым. Табаков шашкой рубил мебель, но до конца не изрубил. А зря. Если бы до конца изрубил, тогда Толмачева точно бы ахнулась. Папа неспроста приводил в пример Зауреш Омарову. И мама была права. Женищине-министру не полагается сверкать золотыми украшениями. Если что и полагалось на то время Омаровой, так это вникать в нужды рядовых людей. На то она и министр социального обеспечения.

В Союзе писателей работала вахтершей старушка Савельевна. Папа иногда присаживался за вахтенный столик поболтать со старушкой. В одну из бесед Савельевна поделилась: сын попал под машину, остался без ног. Отец спросил: "Чем я могу помочь?". Вахтерша ответила, что сына крепко бы выручил "Запорожец" с ручным управлением.

– Пишите заявление. – сказал папа. – Инвалиду обязаны выделить машину.

– Писала уже, куда только не ходила…- Савельевна вздохнула. -

Не выделяют. "Запорожцы" с ручным управлением дают только инвалидам войны.

Отец подумал о министре социального обеспечения. Знал он ее по работе в Совмине. Омарова поможет. Папа составил заявление, в конце которого написал "прошу выделить автомашину в порядке исключения".

Зауреш Омарова без всяких яких выделила "Запорожец".

"В порядке исключения". Так всегда папа заканчивал просьбы к начальству. Готовил он прошения не один день. Сначала наводил справки: "Этот парень какой? Можно ли с ним договориться?". Затем подключал авторитетного писателя: "Позвони. Представь как подобает".

Если просьба касалась его самого, то папа начинал прошение со слов: "Я, Ахметов Абдрашит немало сделал для укрепления дружбы братских литератур: перевел произведения А.Чехова, Г Сенкевича.

А.Степанова, А.Гайдара, О.Бальзака, Л.Толстого, А. Корнейчука,

Н.Веретенникова…".

Первым авторитетом из писателей для него был литератор Г.М. Их отношения не назовешь равноправными. Гордый и вспыльчивый отец однако охотно и почитал за честь выполнять просьбы и поручения Г.М.

Папа восторгался Г.М., его умом, осанкой и говорил, что именно таким вельможным и должен быть настоящий писатель.

Г.М. я видел несколько раз. Первый раз было это, когда папа,

Ситка и я поехали в пригородный колхоз за согымом. С нами был мужчина лет сорока пяти. "Кто это?". – спросил я.

– Тесть Г.М.- сказал папа.

Мясо мы привезли. В квартире Г.М. на третьем этаже на кухне сидели незнакомые женщины. С ними мама. Им предстояло делить лошадь.

Папа прошел в зал и с кем-то там разговаривал. Минут через пять из глубины коридора возник надменного выражения лица мужичок лет

50-60-ти. Его я узнал: дома у нас были фотографии, где Г.М. снят вместе с отцом.

Г.М. мимо меня прошел в зал. Что там папа про него наплел? Ничего такого в Г.М., чтобы можно было перед ним трепетать, я не нашел.

А вот жена его молодая – это да.

Среди зимы она забежала к маме на чашку чая. Мама и жена Г.М. – звали ее Рая – вместо чая пили коньяк. Ситка лазил по квартире в трусах и зашел в столовую забрать штаны. Рая спросила: "Что-то ищешь?".

Ситка сказал: "Штаны. Вы на них сидите". Рая засмеялась и протянула Ситке брюки: "Не беспокойся. Руки у меня чистые". Мама подкладывала жене Г.М. на тарелку и молчала. Рая хохотала, бегала в коридор кому-то звонить и сообщала: "Я в гостях у Шаку-апай. Как, вы разве не знаете Шаку-апай? Как это можно не знать Шаку-апай?".

Папа наконец взялся за Шолом-Алейхема.

"Блуждающие звезды" кроме отца никто из нас не читал. Но очень скоро во многих подробностях мы знали, о чем роман.

Папа заходил на кухню и дурашливо спрашивал:

– Кайда кетти Гоцмах?

Ему в тон протяжным голосом вторила матушка:

– Кайдан кельдин Гоцмах?

Ни к одному из своих переводов отец не приобщал нас так активно, как к "Блуждающим звездам".

Папа работал над романом и время от времени не забывал просветить домашних, в каком месте вновь объявился неуловимый Гоцмах.