100 великих спортсменов - Берт Шугар

Погостив два года в армии США, Мейз вернулся в 1954-м, чтобы начать там, где кончил, возглавив список лучших на бите при 0,345 в среднем и вновь приведя «Джайентс» к чемпионскому титулу.

Однако своей вечной славой Мейз обязан одному великолепному моменту, который навсегда останется засушенным между страницами времени. Это произошло в мировой серии 1954 года, соперниками «Джайентс» были «Кливлендские Индейцы», победившие в рекордном количестве игр (111) и в качестве явного фаворита готовые добавить «Джайентс» к списку своих жертв. «Индейцы» числили в своих рядах таких людей, как Эрли Винн, Боб Лемон, Эл Розен и Бобби Авила, а также одну из самых широких спин в атаке, принадлежавшую Ваю Вертцу. Итак, Вертц, гордый обладатель трех удачных подач из трех в первой игре серии, вышел на пластину в восьмой подаче при счете 2:2 при двоих на поле. Дюрочер заменил стартового питчера Сэла Магли на своего леворукого реливера Дона Лиддла, что, по мнению Дюрочера, должно было угомонить Вертца. Лиддлу предстояло играть только одну подачу, как раз в рулевую рубку Вертца. Но то, что произошло потом, вошло в историю бейсбола.

Вертц перехватил мяч широкой частью своей биты и, вложив в бросок весь свой вес, послал снаряд на самые дальние просторы центрального поля. Большинство аутфилдеров не сумеют нанести удар по такому мячу. Большинство, но только не Вилли Мейз, который без труда покрывал расстояние, достаточное для того, чтобы на нем паслось стадо овец. И Мейз взял с места спиной к базе и щелкнул битой. Мяч не поплыл по параболе, медленно раскачиваясь на ветру – особенно потому, что день был безветренный, а прорезал воздух как дорогую намазку, продолжая свой беспрепятственный полет.

Контролируя свой бег и направляясь в точности известную ему точку, Мейз несся на фарлонг, опережая мяч, передвигаясь с решительностью и всей возможной скоростью. На середине шага он оглянулся – коротко, на наносекунду – а затем вновь отдался своему головокружительному спринту. Мяч уже начинал свой полет к земле, направляясь на зеленое поле возле дорожки, справа от ее середины, в 480 футах от исходной точки. И тут под ним возник Мейз, мчавшийся так, как если бы он, и только он один знал, где именно снаряд упадет на землю. Непередаваемой красоты движением протянув вперед сложенные ладони, Мейз поймал ставший невесомым и повисший над его плечом мяч в нескольких футах от поля.

Болельщики, сперва онемевшие, разразились восторженными воплями, превратив трибуны в гигантский эолов тромбон. Но Мейз заставил их тут же умолкнуть, добавив еще один классический штрих к своему невероятному перехвату. Осторожно и бережно задержав мяч в руках, Мейз движением, соединяющим изящество и преклонение, выставленной вперед ногой остановил свое движение по полю, описал пируэт и, напрягая все фибры своего существа, скорее выпустил из рук чем бросил мяч, потеряв при этом и равновесие и бейсболку. Мяч пропорхнул назад до края инфилда, титанический бросок оказался под стать столь же титаническому удару Вертца.

Перехват Мейза – впоследствии известный как «тот Перехват» – и бросок решили исход игры, если не всей серии. Забудем о пробежке на базу Дисти Родса и четыре игры «Индейцев» с «Джайентс». Но если почести остались за «Джайентс», вся слава – и тогда и после – выпала на долю Мейза.

Слава Вилли Мейза росла, поддерживаемая почтительными анекдотами, раскрашиваемыми подробностями и перекраивавшимися в соответствии со вкусами рассказчика. Они рассказывали о «броске», «перехвате», «баскетбольных поимках мяча», отыгранных базах, громких ударах и подачах навылет. И все они, конечно, исходили от Вилли, они как бы выбегали из-под его бейсболки, словно бы ее сшили на размер меньше, чем надо, как и было на самом деле.

Возможно, именно поэтому один из самых великих фанов «Джайентс» всех времен, Таллалах Бэнкхед, некогда сказал: «В мире было только два гения – Шекспир и Вилли Мейз». И что бы ни рассказывали и ни повторяли люди, все их слова позволяют прийти к единственному заключению: человек, известный под именем Вилли Мейз, был красив. А еще он оставался вечным мальчишкой.

МОХАММЕД АЛИ

(родился в 1942 г.)

Отчасти шоумен, отчасти менеджер, а в целом чемпион, Мохаммед Али был в боксе – нет, точнее в мире – чем-то вроде Гаммельнского Крысолова, всегда возглавлявшего собственное шествие во главе отряда поклонников, и так было и в шестидесятых, и в семидесятых годах.

Появившись на сцене в ту пору, когда о чемпионатах мира в тяжелом весе – да, пожалуй, и обо всем боксе – услыхать можно было нечасто, этот юноша, звавшийся Кассиусом Марцеллусом Клеем первую половину своей жизни, доказал, что обаяние впечатляет не менее, чем талант, всего за какие-то три года став самой знаменитой и яркой фигурой в мире спорта. Он выхаживал с видом карнавального актера и считал славу своей собственностью до такой степени, что сам присвоил себе титул «Величайшего», который многие готовы были отдать этому бойцу после двух кряду побед над, казалось бы, непобедимым Сонни Листоном.

Добавляя словесные выпады к удивительной быстроте на ринге, Али внес в бокс некую театральную нотку, и от его «трепотни» головы противников кружились не хуже, чем от ударов.

Али начал предсказывать исходы своих боев, посмотрев «Великолепного Джорджа».

«Я просто слышу, как этот белый парень говорит: "Я – величайший борец мира. Меня нельзя победить. Я – величайший! Я – король! Если этот молокосос сумеет вздуть меня, улетаю следующим самолетом в Россию. Меня нельзя победить. Я – самый красивый. Я – величайший!" Когда он появляется на ринге, все начинают вопить от злости. О да, все просто вопят против него. И я тоже был в бешенстве. Я огляделся и увидел, что все вокруг тоже в бешенстве». Али осенила идея. «Я увидел вокруг пятнадцать тысяч людей, которые ждут, что этого парня отлупят. И этого он добился собственным языком. Тут я сказал, что это действительно хоороооошая идея!»

И тогда молодой боксер начал горячить себя словами, предсказывая, в каком точно раунде он разделается со своим следующим противником: «Арчи[19] нагуливал тут бока / я намереваюсь отправить его на пенсию / когда вы, ребята, придете на бой, не застревайте в дверях и проходах / потому что всем вам придется идти домой после четвертого раунда».

Подобной бравады привыкшие к предматчевой похвальбе болельщики еще не слыхали. И они валили в зал толпами, чтобы увидеть собственными глазами, как наглеца отделают. Но, увы, сценарий повторялся раз за разом: после названного заранее числа раундов он укладывал своего противника «на отдых», а сам оставался красоваться на ринге, пока болельщики изливали свой пыл.