Застенчивая Энн - Белинда Бриттен

– Да, месье.

– Прекрасно. Тогда посмотрите, что мне пять минут назад принесли из гаража. Это было приклеено скотчем на ветровое стекло автомобиля Габриель. А все четыре колеса машины – проколоты.

Доминик взял в руки листок из записной книжки. Надпись маркером гласила: «Твоя дочь будет первой. Потом – остальные».

Нахмурившись, бывший полицейский смотрел на записку. Потом поднял взгляд на Берна-ра и увидел, что тот весьма встревожен.

– Разве подобные угрозы в новинку для вас? Человек вашего положения мог бы...

– Вы не ошиблись, мне в жизни много угрожали. И почти никогда я не обращал внимания. Но впервые на меня пытаются действовать через людей, за которых я отвечаю. У меня есть постоянный штат охраны, который отслеживает всех подозрительных личностей, и до сих пор мне этого хватало. Но этот злоумышленник обходит все посты. И одно то, что ему удалось добраться до автомобиля моей дочери, который находится в нашем личном гараже, внушает мне тревогу.

– Расскажите о вашей дочери, – попросил Доминик. – Вы хорошо ее знаете? Она близкий вам человек?

Бернар Ладюри помедлил не долее секунды, затем кивнул. Но от Доминика не укрылось его мгновенное замешательство.

Он собрался с духом и задал второй вопрос, как бы ему это ни было тяжело:

– И еще я хотел бы получить от вас список ваших любовниц – бывших и настоящих. Кто-то из прежних пассий может жаждать мести и желать зла одному из ваших... новых увлечений.

– Дело в том, что у меня как раз сейчас никого нет, – развел руками месье Бернар, и Доминик от удивления едва не подпрыгнул.

Неужели он стесняется говорить о своих отношениях с Энн? Или... А что, если она ему и впрямь не любовница? С чего бы Бернару лгать в таких критических обстоятельствах? Ведь он ничего не знает о влечении Доминика к его красотке фотомодели и сейчас видит в нем лишь полицейского... Но если предположить, что Бернар не лжет и Энн действительно ему не любовница, тогда получается... Получается, что она говорила правду!

Доминик так занялся своими мыслями, что с трудом заставил себя вернуться в реальность и услышал голос месье Ладюри словно бы издалека:

– Что же до Габриель... В этом году она окончила школу дизайна в Париже. Месяц назад вернулась домой. До двенадцати лет – сейчас ей двадцать – Габриель воспитывалась у матери, в Лондоне. Ее мать, моя первая жена, была англичанкой. Наш брак оказался непродолжительным... из-за разницы темпераментов, и она уехала на родину, забрав с собой годовалую дочь. После смерти Джоанн – так звали мою жену – я стал опекуном дочери, пригласил ее во Францию и устроил учиться в престижный колледж. Насколько я знаю, там у нее было несколько романов, но ни одного серьезного. Габриель – разборчивая девушка. Со своим последним кавалером Раймоном она рассталась незадолго до окончания учебы и возвращения домой.

– Как думаете, у нее могут быть враги?

– Сомневаюсь. Разве что кто-то из отвергнутых поклонников может желать ей зла, и то вряд ли. По словам дочери, ни в одном случае не было сильной привязанности ни с одной из сторон. Габриель очаровательна, я не представляю, кто может быть против нее настроен. Думаю, кто-то из моих конкурентов желает побольнее задеть меня и знает, что мое уязвимое место – это дочь.

– Она ваш единственный ребенок?

– Да.

– И вы считаете, что ей что-то реально угрожает?

Месье Ладюри опустил голову. Сейчас он не казался таким уж самоуверенным.

– Не знаю. Может, и нет. Я не придавал особого значения запискам, пока схожее послание не пришло Мари Изабель Рише, моей партнерше, владелице ателье «Каприз». А теперь в проекте задействована еще и мадемуазель Лесли.

Доминик невольно вздрогнул. Более всего на свете он не хотел, чтобы с Энн – кем бы она ни была, порядочной девушкой или любовницей кутюрье, – что-нибудь случилось.

– Итак, вы видите, Доминик, злоумышленник в первую очередь говорит о моей дочери, но угрожает также мадам Рише и мадемуазель Лесли.

– Не так уж легко быть телохранителем Энн Лесли, – задумчиво произнес молодой человек. – Она из породы самостоятельных женщин. Может, вам лучше приставить к ней кого-нибудь поопытнее и поавторитетнее?

Но и эта последняя попытка избавиться от ответственности, убежать от неведомой опасности, исходящей от красавицы Энн, ему не удалась.

– Более авторитетные телохранители не умеют обращаться с фотоаппаратом. – Месье Ладюри обезоруживающе улыбнулся. – Кроме того, полагаю, опыта у вас достаточно... И ваш возраст более располагает к тому, чтобы составить с ней тесную рабочую группу.

Слова «тесная группа», так невинно прозвучавшие в устах месье Ладюри, озвучили главные опасения Доминика. Он хотел быть рядом с ней. Как можно ближе. Хотел – и боялся.

Как только Доминик ушел, телефон в номере Энн зазвонил. Она взяла трубку и услышала приветливый женский голос:

– Мадемуазель Лесли? Это Франсуаз. Месье Ладюри просил передать вам, что сегодня вечером состоится небольшая вечеринка. В честь возвращения мадемуазель Габриель из Парижа. Не желаете ли вы в компании нового фотографа присоединиться к нам?

– Ммм... – неуверенно промычала Энн. Конечно, вечеринки – это здорово, но у нее на вечер были другие планы, и притом связанные с работой.

– – Вы бы лучше познакомились с мадемуазель Ладюри, – продолжала убеждать Франсуаз. – Девушка совсем недавно приехала в Перпиньян, у нее здесь нет подруг, и ей, должно быть, несколько... одиноко.

Энн было неловко отказываться, но она нанялась фотомоделью, а не нянькой для капризной девушки!

– Простите, я вынуждена вас разочаровать, – сказала она. – Я бы с удовольствием пришла, но, к сожалению, – мой вечер уже спланирован.

– Что же, извините за беспокойство. – И Франсуаз положила трубку.

Энн вздохнула. Неприятно так сразу огорчать начальство отказами! Но что поделать, месье Ладюри, как бизнесмен, должен понимать, что работа прежде всего.

Она извлекла из пакетов платья. Первое цвета морской волны было облегающим, длинным, со шлейфом. И напомнило девушке романтичные туалеты дам со средневековых гравюр.

Второе платье, даже скорее и не платье, а костюм с полупрозрачными шароварами до щиколоток и лифом, застегивающимся на множество крючочков, был сродни наряду баядеры. В нем преобладали цвета теплого спектра – золотистый, коричневый, красный.

Первое платье вызвало у Энн ассоциации с морем, с волнами, с бескрайним простором, тогда оно засияет как драгоценный камень. Может быть, создать образ русалки, сидящей на берегу и зазывающей мореходов? Босые ноги виднеются из-под платья, шлейф свободно ниспадает в воду...