Женщина в жизни великих и знаменитых людей - Михаил Дубинский

Однако ж, мне очень часто случалось встречаться с нею в театрах и на гулянье, и от этих встреч у меня осталось в глазах и даже в сердце первое очень приятное впечатление; темные и полные приятного огня глаза и к этому (что случается очень редко) удивительной белизны кожа и белокурые волосы придавали ее красоте такой блеск, что трудно было, увидев ее, не быть пораженным и побежденным. Ей было 25 лет. С ангельским характером она соединяла любовь к словесности и искусствам; сверх того, она пользовалась большим состоянием, но, несмотря на все это, вследствие некоторых обстоятельств, очень тяжелых. и грустных, не была счастлива. В ней было слишком много очарования, чтобы не привести меня в смущение. Такова была страсть, с этого времени нечувствительно развившаяся и взявшая верх над всеми моими привязанностями, над всеми моими мыслями. Она угаснет только с моею жизнью. Удостоверив через два месяца, что это была именно та женщина, которой я искал, — потому что она не только не была помехою моей литературной славы, как обыкновенные женщины, любовь моя не только не отрывала меня от полезных занятий, не суживала, если можно так выразиться, моих идей; напротив, она подстрекала, ободряла меня и представляла, собою пример всего прекрасного, — я узнал и оценил такое редкое сокровище и тогда страстно отдался ей. И я не обманулся, ибо после десяти лет, в минуту, когда я пишу эти строки, когда, увы, для меня настало время горьких разочарований, я более и более пылаю страстью к ней, а между тем время уничтожило в ней многие пустые преимущества скоро преходящей красоты. Каждый день мое сердце возвышается, смягчается, улучшается с нею, и я думаю и уверен, что и ее сердце, опираясь на мое, почерпает в нем новые силы».

Творческая деятельность поэта забила ключом. Он пишет стихи, в которых изливает свои чувства, или драмы, в которые вкладывает идеи любимой женщины. Чтобы иметь возможность запечатлевать свое поэтическое вдохновение на бумаге, ему приходится даже отказаться от отечества — Пьемонта, так как по пьемонтским законам писать вне пределов родины без разрешения цензоров запрещалось под страхом телесного наказания. Жертва эта была искуплена большой продуктивностью, так как ко времени пребывания Альфьери во Флоренции, бок-о-бок с графиней Альбани, он написал свои лучшие произведения. Оставалось сделать еще один шаг — освободить несчастную женщину из суровых тисков тирана. Но как этого было достигнуть? И вот составился заговор, в котором принял участие сам великий герцог Тосканский. Так как Карл-Эдуард не отпускал жены от себя ни на шаг, а уезжая, буквально запирал ее на ключ, то пришлось прибегнуть к хитрости, выманить ее вместе с мужем однажды на прогулку и путем искусной интриги дать ей проскользнуть в монастырь на глазах удивленного супруга. Карл-Эдуард хотел было последовать за нею, но его не впустили. Он начал сильно звонить, ему не отвечали. Наконец в форточке показалась игуменья и заявила, что графиня Альбани просила убежища в монастыре и теперь находится под покровительством ее величества великой герцогини. Конечно, Карл-Эдуард негодовал, просил, требовал, хлопотал… Все было напрасно. Молодая графиня Альбани перестала быть женою английского претендента, чтобы сделаться подругой знаменитого поэта.

Но, прежде чем сойтись окончательно, необходимо было обезопасить графиню от преследования разъяренного мужа и, если можно, добиться развода. Первое сделать было нетрудно. В один прекрасный день из монастыря выехал экипаж, на козлах которого сидел Альфьери, с пистолетом в руке на всякий случай, рядом с одним из своих друзей, принимавшим участие в заговоре. В экипаже была графиня, которая направлялась в Рим, где муж ничего уже не мог ей сделать. Нечего говорить, что вскоре туда приехал и Альфьери, и для влюбленной парочки началась счастливая жизнь. Они не жили вместе — этого не позволило бы общественное мнение, — но он часто посещал свою возлюбленную, слишком часто для того, чтобы вскоре не разнеслась молва об отношениях между поэтом и молодою женщиною. Опасаясь преследования со стороны общества и боясь приговора папы, который не замедлил бы изгнать его из Рима, Альфьери покинул вечный город и начал скитальческую жизнь, «рифмуя и плача». Это был длинный ряд пыток для знаменитого поэта, который мог быть прекращен только разводом графини Альбани. Но развод уже далеко не представлялся легким делом, и графиня так, вероятно, и осталась бы женою Карла-Эдуарда до самой его смерти, если бы в Рим не приехал шведский король Густав III, который, вмешавшись в дело очаровательной женщины, добился развода на выгодных для обеих сторон условиях. В апреля 1784 года Карл-Эдуард подписал документы о разводе.

Влюбленные оказались совершенно свободными и на крыльях любви полетали в Эльзас, где можно было пить радости жизни вдали от завистливых взоров и пересудов общественного мнения. Альфьери опять ожил душою. Во время разлуки с возлюбленною его совершенно оставило вдохновение. Чтобы чем-нибудь наполнить время, он занялся лошадьми, к которым успел пристраститься; но теперь к нему вернулась прежняя страсть к творчеству, и результатом этого явился новый ряд произведений, в том числе такие трагедии, как «Орест», «Виргиния», «Агамемнон», «Саул». В разгар любовных восторгов им улыбнулось новое счастье: умер Карл-Эдуард, продолжавший стоять смутной тенью между Альфьери и графиней Альбани. Это было последнее препятствие. С этой минуты молодая женщина решила больше не скрывать своей связи. Наоборот, поселившись вместе с возлюбленным в Париже, она открыто провозгласила свою связь, гордилась ею, так как ясно сознавала, что гений Альфьери вырос и окреп только благодаря её влиянию. Она не хотела освятить свои отношения с ним браком, потому что продолжала считать себя законной королевою Англии, но зато вознаградила его такой любовью и преданностью, о которых только мечтают восторженные поэты, но которых достигают очень редко. Она поддерживала в нем поэтический жар, открыла салон, в котором показывала своего возлюбленного сливкам французской и иностранной знати, «приготовляла, по остроумному выражению Сен-Рене-Тальяндье, царство во владениях поэзии и, рассчитывая по своему сану на блестящие связи, хотела ими воспользоваться для славы человека, который мог обессмертить ее имя». Альфьери действительно обессмертил графиню в своей автобиографии, в которой прославляет возлюбленную в самых восторженных выражениях, а в посвящении к «Мирре» он прямо восклицает, обращаясь в предмету своего сердца: «В тебе одной источник поэзии и вдохновения; жизнь моя началась только с того дня, как слилась с твоею жизнью».