Луны морозные узоры. Часть 1 (СИ) - Кириллова Наталья Юрьевна

— Орден редко делится своими планами и намерениями

сразу, но среди нас есть те, кто предполагает, что братство привели сюда мелкие дела, не стоящие нашего внимания, а есть те, кто считает, будто визит эмиссаров связан со свадьбой наследника и за появлением цепных псов проклятых неизбежно последует приезд и самих собратьев.

— Какие они, эти проклятые?

— Сам я, разумеется, не встречался ни с одним из них лично, но говорят, что выглядят они как обычные люди, однако быстрее и физически сильнее многих других видов и как маги могущественнее человеческих колдунов. Их прозвали проклятыми из-за сделки, заключенной ими с черным богом смерти и его супругой, змеиной богиней. Согласно тем же слухам, от бога смерти братство получило свое бессмертие, магический круг, объединяющий силы всех членов ордена и делающий каждого из них могущественнее, а от богини — особый дар, несущий одновременно и смерть, и новую жизнь.

— И что это за дар?

— Не знаю, — шею щекотнула вдруг усмешка. — Еще говорят, будто братство регулярно приносит девственниц в жертву богу смерти.

— Редко какие боги соглашаются на недевственниц, — улыбнулась я.

Мартен развернул меня лицом к себе, погладил по щеке.

— Ты замерзла.

— Вовсе нет, — мне тепло в его объятиях, горячих, надежных.

— Замерзла, — Мартен поднял меня на руки, отнес на кровать и уложил осторожно на остывшую простыню. Склонился, заслоняя собою свет от очага. — Лайали, ты же понимаешь, что я не могу и не оставлю тебя Александру. Он не злой в общепринятом смысле этого слова, но подвержен злости мелкой, мальчишеской.

Знаю. После прогулки по парку я поняла грустную истину эту. Нет, Александр с самого начала был таким, вел себя соответствующе, не пытался казаться лучше, не притворялся прекрасным принцем, однако до прогулки я не замечала, не осознавала в полной мере, что меня ждет. Наследник может быть груб со мной — не потому, что жесток по натуре, но потому, что я для него единственный удобный объект, на котором можно выместить свое негодование, раздражение, злость, рожденную несправедливостью этого мира. Я стану для него мальчиком для битья — если, разумеется, стану его женой.

— Возможно, с возрастом он станет лучше. В любом случае у меня нет желания лично наблюдать за взрослением и становлением Александра как доброго, мудрого правителя — или, наоборот, за его деградацией. Если ты захочешь сказать что-то своим дамам, то скажи это днем. Естественно, постарайся не прощаться с ними открыто — это вызовет лишние подозрения, которых вокруг нас и так полно.

Я села, всмотрелась пристально в глаза, серьезные, светлые, словно искрящиеся на солнце льдинки.

— Что ты задумал?

— Тебе пока лучше не знать. Не хочу, чтобы ты мучилась сомнениями, виной и сожалениями из-за своего невыполненного долга. Даже если все сорвется или пойдет не так, как запланировано, ты всегда сможешь сказать, что ничего не знала, что все произошло против твоей воли.

— Нет! — я ухватилась за ворот рубахи, притянула Мартена к себе. — Я никогда не скажу ничего подобного.

— Тебе придется, — повторил мужчина чуть жестче.

— Нет, — я не предам его ради собственного спасения.

— Лайали…

Я прерываю Мартена, не словами, но поцелуем, касаюсь неловко его губ. Замираю на краю пропасти, перед бездной неизвестности, неведомого будущего, что ждет меня, если я сделаю последний этот шаг. Я почти готова, почти решилась и все же боюсь прыгать в пустоту, боюсь отказываться от привычного мира, от пресловутого долга, которым предстоит пренебречь, который придется отринуть. Страшно делать шаг в бездну и страшно оставаться, страшно бросать все ради призрачной мечты, первых чувств и невероятных, сумасшедших подозрений и страшно ждать неизбежного, свадьбы или позора. Или, может статься, и вовсе смерти.

Мартен опустился на край постели, обнял меня, привлекая ближе к себе, мягко, уверенно перехватывая управление поцелуем. Я не возражала, я еще слишком неумела, чтобы вести самой в деле столь деликатном, интимном. Я опасалась сделать что-то не так, опасалась, что Мартену может не понравиться моя осведомленность в некоторых вопросах. Мои ладони лишь скользнули под распущенный широкий ворот рубахи, кончики пальцев коснулись теплой кожи, и мужчина отстранился. Взгляд тяжел, сумрачен.

— Лайали, нам не стоит…

— Нет, — я отодвинулась, развязала пояс и сняла халат. Даже если назавтра я передумаю, если не решусь, увидев в свете дня всю безрассудность, отчаянную безысходность затеи Мартена, то, по крайней мере, у меня останутся воспоминания об этой ночи. И я не буду жалеть о ней, жалеть об этом своем выборе, маленьком бунте против общества и мира, не позволяющих женщине даже такой малости, как самой выбрать того, с кем она захочет разделить в первый раз ложе.

Я потянулась к лентам на ночной рубашке, но мужчина перехватил вдруг меня за запястья, посмотрел внимательно в глаза.

— Я не настаиваю.

— Я настаиваю.

— Настаиваешь, говоришь? — уголки губ дрогнули в усмешке, и Мартен отпустил мои руки. — А подумать я могу?

— Думай, — разрешила я.

Шелковые ленты послушно скользят между пальцами, отороченная кружевом рубашка сползает с плеч, повинуясь легкому движению. Сейчас мне не страшно, нет ни стыда, ни неловкости и даже мысль, что я веду себя чересчур вызывающе, смело для невинной неискушенной девушки, отступает неожиданно, растворяется среди теней, прячущихся в углах комнаты. Взгляд Мартена исследует медленно мое тело, прикрытое теперь лишь упавшими на грудь прядями волос да складками сбившейся на бедрах рубашки.

Секунды опадают тяжелыми каплями, тают в вечности.

— Каков твой ответ? — я едва слышу собственный голос.

— Ты же разрешила подумать, — Мартен касается моей шеи, отводит одну прядь волос. Мне хочется выгнуться, потянуться за его рукой, словно кошка за лаской, но я остаюсь на месте. Я уже давно не принадлежу себе, с той самой ночи гаданий, и эти слова, эти вопросы — просто маленькая игра, глупое желание услышать его ответ, произнесенный вслух.

— Разрешила. Теперь жду твоего ответа.

— Да.

— Уверен?

— Да, — Мартен потянется ко мне, опускает на подушку позади, продолжая одной рукой гладить мою шею.

— Да, — повторяю я эхом.

Глава 7

Время замедляется. Оно течет иначе здесь, в этом тесном мирке для двоих. Ударами сердца. Вздохами. Взглядами, то ласкающими невесомо тело, то встречающимися глаза в глаза и тогда замирающими, будто не в силах разойтись, посмотреть на что-то другое. Я забываю о том, что будет днем, о скорой свадьбе, о преступлении, которое свершается в ночной тишине моих покоев.

Александр пока не король и я ему не жена, не подданная, не королева и посему мое дерзкое решение — еще не государственная измена, не настоящее преступление, требующее воздаяния по законам королевства. Но даже сейчас я ясно осознаю, насколько близка к тому, чтобы перешагнуть тонкую, почти невидимую эту грань.