«Волкодав» из будущего - Юрий Корчевский

А полковника жалко. Быстро просчитав последствия, он сам выбрал выход. Неправильный, но это его решение.

Мы приехали в Конотоп, и сразу – к госпиталю. Я повел Свиридова к зданию.

– Что ты меня, как девку, лапаешь? Я сам дойду.

Подошли ко входу. Николай остановился.

– Знаешь что, Петр, давай в рапорте напишем, что старшина тот полковника убил и солдата.

– Сам об этом же всю дорогу думал. Да я еще там, у штаба, майору сказал, что командир полка геройской смертью погиб от руки немецкого агента.

– Ну ты молоток, Колесников!

И мы поехали в отдел.

Сучков допросил этого лжелейтенанта. Оказалось – он агент, завербованный немцами еще в 1941 году и заброшенный к нам. Его позывной – Раух. Фактически мы накрыли всю группу. С радистом Колядой наш радиовзвод под руководством полковника Сучкова еще два месяца водил немцев за нос, посылая дезинформацию.

А с нами – обошлось. Никого не наказали, но и не наградили. Обычная работа.

Глава 4

Сказал, как накаркал. Через пару недель после ликвидации диверсионной группы Рауха меня вызвал к себе полковник Сучков.

– Садись, Колесников! В Н-ском полку Второй танковой армии чрезвычайное происшествие. Ты не в курсе?

– Откуда?

– Ну, мало ли – слухи… Проявил трусость в бою командир танковой роты – покинул на танке поле боя, не поддержав атаку пехоты, а за ним ушли все танки роты. Старлей попал под трибунал, и его приговорили к расстрелу.

Я пока не понимал, каким краем это меня задевает, но от нехорошего предчувствия в животе появилось ощущение пустоты.

– Так вот, надо ехать в эту роту. Военно-полевой суд решение вынес, дело за исполнением.

Ах вот почему меня вызвали – проследить за расстрелом офицера-танкиста! Я едва не задохнулся от возмущения.

Я вскочил и вытянулся по стойке «смирно».

– Я разведчик, а не палач, товарищ полковник! Расстрельщиком быть не могу!

Сучков буквально взорвался. Таким я его не видел никогда.

– Ах ты, белоручка гребаная! Мы, значит, дерьмо, а он хочет незамаранным, чистеньким остаться!

Долго он бушевал – аж лицо побагровело и голос осип. Потом уселся за стол, отдышался, налил стакан воды из графина, залпом выпил.

– У тебя у самого руки в крови – вспомни, сколько немцев ты ими убил, и заметь – не издалека, не из винтовки, когда и глаз противника не видно, и как он хрипит в агонии, не слышно, а ножом.

– Так то в бою или в разведке. Там – кто кого. Я врагов убивал, что на нашу землю пришли.

– А он хуже врага. Он струсил, вслед за его танком и другие танки ушли, пехоту на поле боя без поддержки оставили. Это воинское преступление, и суд вынес приговор по закону.

– Может, тот старлей на батарею немецкую нарвался? Было бы лучше, если бы он танки в атаку вел и их немцы пожгли? Я сам танкист и знаю, как оно бывает.

– Ты гляди, какой адвокат у нас в СМЕРШе выискался! Поговори мне еще! За такие разговоры и за твой отказ тебя из органов выгнать надо, мягкотелость каленым железом выжигать. Передовая по тебе плачет, а то и штрафбат.

– Я готов.

Сучков обошел вокруг меня, оглядел со всех сторон, как вроде в первый раз видит.

– Колесников, ты, часом, не дурак?

– Так точно, дурак, товарищ полковник.

Я понимал, что меня уже понесло, но упрямо стоял на своем.

Полковник постучал себя по голове: соображай, мол, нашел, когда выказывать твердолобое упрямство.

– В общем, не хочу больше слышать такое! Ты кадровый офицер спецслужбы и помни об этом! Езжай в роту, там политрук набрал расстрельную команду. Проследи. Если не исполнят, тогда – сам. И рука дрогнуть не должна. Это приказ! Все, и, прежде всего, командиры и политработники должны видеть, что возмездие за подобные преступления неизбежно! Ты меня понял?

– Понял, товарищ полковник.

– И учти – если в роте будет еще одно ЧП, вроде неисполнения приказа, политруку несдобровать, тебе – тоже. Не пугаю, знаю уже – парень ты не из пугливых, предупреждаю просто.

Вон как все повернулось. Еще не так давно радовался я, что не приходилось своих расстреливать. Сейчас не 41-й год, когда бездумно расстреливали от рядовых до командующих армиями, списывая на них поражения и потери первых месяцев войны.

Однако я – не гражданское лицо, которому если что-то не нравится – написал заявление и хлопнул дверью. Я – в армии, да еще в таком подразделении, как контрразведка СМЕРШ. Отсюда убывают только по ранению или гибели.

Сев на трофейный мотоцикл с коляской, я поехал в полк. Стоял он километрах в тридцати от Конотопа.

Прибыв, я доложился командиру полка. Он зло глянул на меня и бросил:

– Садись! За исполнением наблюдать?

– Обязали.

Командир достал фляжку, две железные солдатские кружки, разлил по ним водку и выпил. Я последовал его примеру. Однако на душе было так муторно, что водкой не заглушить.

– Ты кто по воинской специальности? – спросил меня командир полка. От него уже изрядно пахло спиртным. Похоже, он и до моего приезда прикладывался к фляжке.

– Танкист.

– Тогда понять должен. Я с этим командиром роты полгода на передовой воюю. Совсем зеленым после училища пришел. Он – на взвод, я батальоном командовал. Смелый парень – опыта боевого набрался, два ордена Красной Звезды получил. Неделю назад разведка донесла – против нас немецкий танковый батальон выдвинулся, пятьсот второй. Cлышал о таком?

– Не доводилось.

– Конечно – откуда? СМЕРШ далеко от передовой. Так вот, батальон этот «тиграми» укомплектован. Что им наши «тридцатьчетверки» могут сделать? Только если в упор стрелять. Вышли они в атаку, а навстречу – четыре «тигра». Не стал Пелешко судьбу испытывать. Не увел бы роту – всех бы «тигры» пожгли. Может, и обошлось бы тогда, да политрук наверх «телегу» написал. И видишь, как оно обернулось… Я надеялся – ну, звездочку снимут, в штрафбат пошлют – возвращаются же оттуда люди.

Командир полка плеснул себе водки в кружку и выпил ее одним глотком.

А я пытался представить тот, последний для старлея Пелешко, бой с «тиграми». Действительно, командиру роты было чего опасаться. В армии после Курской дуги «тигров» боялись. Броня толстая – только метров с трехсот-четырехсот пробить можно, да и то – если в борт или корму выстрелить. Но в здравом уме немцы борта подставлять не будут. И пушка калибра 88 мм очень сильна, пробивает лобовую броню Т-34 с 1,5–2 км. Против «тигра» разве что КВ продержится за счет толстой лобовой брони, а пушка у него такая же, как и на Т-34, – 76 мм. Так что и средний и даже тяжелый наши танки серьезной угрозы для «тигра» не представляли.

В душе я понимал опального командира танковой роты и сочувствовал ему. Боевые машины и людей он берег, а не струсил. Увы, только к самому концу войны наши военачальники научились ценить и беречь людей, не устилать их трупами дорогу на Берлин.

В комнату зашел майор, представился:

– Начальник штаба майор Тягачев. Готово уже, полк построен.

Полковник тяжко вздохнул, как будто его самого на казнь ведут, и вышел из комнаты. Я – за ним, не отставал.

В поле был выстроен в виде полукаре, иначе говоря – буквой «П», весь личный состав полка. Почти посередине стоял стол, за которым сидел, судя по красной звезде на рукаве, полковой политрук и судья военно-полевого суда – судя по петлицам.

Командир полка подошел и тяжело плюхнулся на стул. Политрук осуждающе покосился на него.

Двое конвоиров привели командира роты. Молодой парень в расстегнутой гимнастерке, без ремня и босиком.

Судья поднялся, зачитал приговор. Сердце мое сжалось от жалости.

Выстроили расстрельную команду – пять бойцов с винтовками.

– Я не трус! – прокричал старлей.

В его глазах было столько отчаяния, что я не выдержал, опустил голову.

Раздалась команда:

– Заряжай!

Щелкнули затворы винтовок.

– Прощайте!.. – крикнул танкист и поднял глаза к бездонному небу.

На поле стояла такая тишина, что даже негромкий его голос резанул сердце, леденя его неотвратимостью приближения бессмысленной смерти парня.

И тут случилось неожиданное. Весь полк, как по команде, исполнил поворот «кругом». Теперь судья и политрук видели лишь спины танкистов. Полк не хотел, просто отказывался смотреть, как расстреливают их товарища! Они не считали его трусом, а наказание – заслуженным. Танкисты показали таким образом, что они не согласны с решением суда, что они протестуют.

Зрелище было настолько необычное, что начальство на минуту утратило дар речи.

Политрук вскочил со стула, кашлянул и закричал:

– Кругом!

Строй развернулся. Раздалась команда:

– Готовсь!

Солдаты расстрельной команды вскинули винтовки к плечам.

Полк снова развернулся. Происходило нечто неординарное. Я о таком раньше даже не слышал.