Королева сыска - Галия Мавлютова

Угонщики работают бригадами. Одни присматривают машину, другие вскрывают и угоняют, третьи прикрывают подходы во время угона и сопровождают угнанную машину до места, где четвертые перебивают номера, перекрашивают или разбирают машину. Вот такой бригадой Тенгиз и руководит. Во время «дела» ездит в машине прикрытия.

К угнанным тачкам даже не приближается. Брать его на деле бессмысленно: едет пассажиром, дескать, попросил подвезти, оружия у него при себе не будет, хотя, вообще, оружие любит и если не всегда, то часто имеет при себе ствол. Но, думаю, запасся и бумагой на него. В употреблении наркоты не замечен. Вино, правда, глушит бочками, да то не криминал.

— Гюзель Аркадьевна, — вдруг спросил Беляков, — а вы ведь тоже оружие любите?

— Я? С чего ты взял?

Виктор смутился.

— Слышал. Рассказывали, как вы стволом размахивали перед каким-то начальником.

— Это было давно и не правда, — усмехнулась Юмашева. — Переболела. Теперь я на задержания даже без наручников езжу. Вот это крутость — а не пистолетиком махать. — Она призадумалась. — Но ты прав, оружие люблю. Умею стрелять без промаха из любой марки, даже незнакомой. Почему — не знаю. Само собой получается. В Канаде вот дали пострелять из «М-16» — так сорок очков из пятидесяти выбивала. Хотя раньше винтовку эту никогда живьем не видела.

— Ну как там, в Канаде? — поддержал Виктор смену скучного разговора про Тенгиза.

— А все как у нас. Я с тамошними ментами на операции была, какого-то мексиканца, что травкой торговал, брали. Сама-то языка не знаю, но все действовали слаженно, без указаний, кто и что делать должен. Мент, Витя, он и в Африке мент.

Они уже выехали на площадь Искусств, объезжали ее по кругу.

— На жареном Тенгиза, выходит, не взять? — спросил Виктор, возвращаясь к насущным проблемам.

— По крайней мере, непросто. Не наскоком.

Ведь он не Болек и вообще авторитет. — Машина остановилась напротив фасада Русского музея. — Чтоб такого расколоть на сдачу своих, требуется крепко подумать. Вот я пока подумаю, а ты съезди на Литейный. Покопайся в архивах, посмотри дело этого твоего Зимина. И потом собери на него все, что сможешь. Все, созвонимся, пошла.

— Счастливо развлечься! — крикнул Виктор.

И, не удержавшись, добавил:

— С картинами только не чокайтесь и не целуйтесь. Это сто шестьдесят восьмая, порча имущества.

Глава 3

Стоя у величественного здания Русского музея, настраиваешься на патетический лад. На вдохновенные разговоры о патриотизме и государственности, на воспоминания о трехсотлетнем правлении Романовых. Гюрза знала: в последнее время не то чтобы вошло в моду, но появилась такая практика — проводить в Русском музее светские сходняки типа презентаций. Не самый посещаемый музей города пытался хоть как-то заработать деньги на содержание здания и реставрацию картин.

Юмашева впервые шла к Михайловскому дворцу не как посетитель картинной галереи и даже не как оперуполномоченный, которому надо что-то разнюхать среди музейных стен, а как дама, приглашенная на вечеринку городских тузов, королей и валетов всех мастей. Ха, приглашенная! Она добивалась, чтобы ее пригласили, — добилась, потому что ей этого захотелось, и ментовские заморочки здесь и рядом не лежали…

Все началось из-за того, что Юмашева иногда смотрит телевизор. И не только фильмы и программу «Человек и закон». Время от времени она просматривает и другие программы, а неделю назад, вдавив кнопку на пульте, переключилась на питерское телевидение с единственной целью — посмотреть в правом нижнем углу экрана температуру воздуха. Температуру Юмашева узнала (ноль градусов), а потом перевела взгляд на основную картинку. Показывали крупным планом мужчину, и он что-то говорил — кажется, о выборах в Госдуму. «Лет пятьдесят, возможно, меньше, просто старит седина, — мысленно отмечала Гюрза. — Чуть удлиненное лицо, тонкие губы и заостренный нос…

Морщины на щеках, паутина морщинок в уголках глаз и немного раздвоенный подбородок. Кроме того, плавные жесты, длинные изящные пальцы пальцы пианиста — и перстень с камнем голубого отлива в золотой оправе». Она прислушивалась к мелодике его голоса. Интонация зачастую говорит о человеке больше, чем смысл сказанного. Голос мужчины на экране напомнил органную музыку.

Было совершенно очевидно — это уверенный, знающий себе цену человек. Гюрзе пришло в голову, что от него, от этого экранного незнакомца, наверняка пахнет дорогим одеколоном. И еще он, наверное, разбирался в живописи и знал толк в антиквариате, Как угодно это назовите — флюиды, токи, женское чутье, — но факт остается фактом: Гюрза ощутила, что приходит желание, почувствовала, что этот мужчина ей нужен.

Кто же он такой? И тут, словно по заказу, на экране появились субтитры — фамилия, имя и отчество, а также профессия героя передачи. Разумеется, Юмашева слышала эту фамилию. Да кто ж ее не слышал!? И тотчас же промелькнуло: «Невозможно, не получится. Кто я, а кто он?» Но если бы она боялась препятствий, то не стала бы Гюрзой.

И Юмашева начала действовать. Раскрыв записную книжку, она набрала телефонный номер. Услышав знакомый баритон, сказала:

— Здравствуй, Аркадий.

— А!.. — послышалось в трубке. — Мое почтение великолепной Гюрзе. Я на подозрении?

Аркадий был хорошим парнем, потому что мог себе это позволить. Одержав победу в борьбе за популярность, он прочно стоял на своих телевизионных ногах и знал, что сумеет делать программы на любом из каналов. Они познакомились года четыре назад, когда он снимал репортаж о ментах, а она была откомандирована начальством ему в помощь.

С тех пор они иногда виделись, много пили при этом и подолгу болтали. Аркадий знал всю местную светскую тусовку и почти всю московскую.

— Да, ты на подозрении. По вашему каналу до сих пор выступает… — Она назвала фамилию. — И я подозреваю, что ты с ним знаком. Есть что сказать в оправдание?

— Поймала, сдаюсь. Я даже делал о нем когда-то очерк. Он в чем-нибудь замешан? Ограбил ларек, кошель тиснул, огрел сковородой сожительницу после совместного распития? То-то я гляжу, он в депутаты рвется.

— Ты меня можешь с ним свести?

— Разумеется. Это что, как говорят таможенники, для личных надобностей?

— Для них, родимых.

— Тогда тем более. Жди моего звонка по медному проводу.

Аркадий позвонил через час.

— Взял его при выходе из студии в интеллектуальный захват, — доложил он. — И с ходу заехал в лобешник — прямо и бесхитростно. Говорю, с тобой, мон шер, хочет познакомиться т-а-к-а-я, — Аркадий причмокнул, — женщина, эх! Прилагаю. говорю, мои самые лестные рекомендации. Что скажешь? «Ради бога», — отвечает он. И знаешь, до чего мы договариваемся? До того, что на следующей неделе состоится гулянка по случаю юбилея одной крутой фирмы и он там будет. Так вот, приглашение тебе сделают. И я тоже там буду — куда же без меня?..

Сегодня тридцатое ноября, и Гюрза входит в Михайловский дворец, он же Русский музей, он же — место празднования юбилея одной оч-чень богатой фирмы, занимающейся недвижимостью.

И думает Гюрза при этом обо всем на свете. Думает о том, что увидит его и будет говорить с ним (но почувствует ли он то же самое, что и она?). И о, том, что на обратном пути надо не забыть купить хлеба. И о том, что Моцарт, пожалуй, не зазвучит в строгом интерьере Михайловского дворца. Если уж станут играть, то пусть лучше Шопена. Конечно, более всего подходит к этим стенам Глинка, но он слишком торжественный и не очень-то уместен для столь легкомысленного мероприятия. А еще лучше, если обойдутся без музыки. Что же касается работы… Разумеется, Юмашева ни на минуту о ней не забывала — милицейский блок мозгового процессора не отключался никогда, даже ночью.

Вот и сейчас Гюрза, настроившись на «автоматический режим», прокручивала все оперативные варианты по Тенгизу.

Она освободилась от шубы, купленной в девяносто седьмом году в Торонто — ездила на конгресс женщин-полицейских, и пошла туда, куда идут все женщины, освободившиеся от своих шуб.

То есть к зеркалу. Кстати о зеркалах… Где, спрашивается, монумент неизвестному создателю зеркала? Плевать, что неизвестен, — ведь какое чудо сотворил! Надо бы зафигачить ему, легендарному, монумент выше статуи Свободы. Всем бабам во всем мире скинуться по рублю, нанять Церетели и слепить грандиозный памятник. Ведь кабы не зеркало, не смогла бы Гюрза убедиться в том, что она неотразима. Только с чужих слов. Впрочем, сейчас она их и услышит. Вот появляется Аркадий, который и должен был встречать ее внизу. Вот он замер за ее спиной, кажется, ошеломленный. Большой, вальяжный, в смокинге, при бабочке — любимец телезрительниц. Она оборачивается и делает шаг ему навстречу.

— Смерть мужчинам, — выдавил он вместо приветствия. — Глаза портретов будут следить только за тобой. Диана, вышедшая на охоту за скальпами мужчин.