Иосиф Сталин. От Второй мировой до «холодной войны», 1939–1953 - Джеффри Робертс

В то время как Великобритания и Франция считали, что переговоры заставят Гитлера отказаться от нападения, Сталин совсем не был в этом уверен. Он больше доверял донесениям разведки, в которых говорилось, что Гитлер собирается напасть на Польшу. Учитывая эти обстоятельства – провал переговоров о создании трехстороннего альянса и угрозу войны с Польшей – предложения Германии требовали более серьезного отношения, и Астахову было дано распоряжение выяснить, что конкретно предлагают немцы. Поворотный момент настал, когда немцы согласились подписать особый протокол, в котором бы четко оговаривались внешнеполитические интересы советской и германской сторон. В срочном личном сообщении Сталину от 20 августа Гитлер настаивал на приезде Риббентропа в Москву для переговоров о подписании протокола. При этом он подчеркивал, что «напряжение между Германией и Польшей стало невыносимым» и что нельзя больше терять время. Сталин ответил на следующий день согласием на приезд Риббентропа: «Я надеюсь, что германо-советский пакт о ненападении станет решающим поворотным пунктом в улучшении политических отношении между нашими странами. Народам наших стран нужны мирные отношения друг с другом. Согласие германского правительства на заключение пакта о ненападении создает фундамент для ликвидации политической напряженности и для установления мира и сотрудничества между нашими странами»6.

Сталин лично принял Риббентропа в Кремле и в общении с ним проявил всю проницательность, ум и обаяние, которыми позже стал известен в дипломатических кругах. На предложение Риббентропа стать посредником в советско-японских отношениях Сталин ответил, что Советский Союз не боится войны, и если Япония хочет войны, она может ее получить, хотя если Япония хочет мира – это намного лучше. Он также осведомился об отношении Муссолини к советско-германскому пакту и спросил, что думает Германия о Турции. Сталин выразил мнение, что Англия, несмотря на слабость в военном отношении, будет вести войну ловко и упрямо. Он предложил тост за здоровье Гитлера и сказал Риббентропу, что знает, «как сильно германская нация любит своего Вождя». Провожая Риббентропа, Сталин сказал ему, что «Советское правительство относится к новому пакту очень серьезно. Он может дать свое честное слово, что Советский Союз никогда не предаст своего партнера»7.

Но о чем Сталин договорился с Риббентропом и в чем состояла сущность нового советско-германского партнерства? Обнародованный текст договора о ненападении ничем не отличался от многих других пактов о ненападении, которые Советский Союз заключил в 1920-е гг. – если не считать явного отсутствия положения о расторжении договора в случае нападения Германии или СССР на третью сторону. Как следовало из этого факта, пакт был, по сути, заявлением о нейтралитете Советского Союза в наметившейся германско-польской войне. Взамен Сталин получил от Гитлера обещания о дружбе и ненападении и, что еще более важно, условия «секретного дополнительного протокола», который прилагался к официальному тексту пакта. В первом пункте секретного протокола говорилось, что прибалтийские государства – Финляндия, Эстония и Латвия – входят в сферу интересов СССР. В соответствии со вторым пунктом, граница сфер интересов Советского Союза и Германии в Польше должна была проходить по линии рек Нарев, Висла и Сан. При этом уточнялось, что «вопрос, является ли в обоюдных интересах желательным сохранение независимого Польского Государства и каковы будут границы этого государства, может быть окончательно выяснен только в течение дальнейшего политического развития». Третий, заключительный пункт этого короткого протокола подчеркивал советский интерес к Бессарабии (области на территории Румынии, которая, по заявлениям Москвы, была «похищена» у России в 1918 г.), в то время как германская сторона заявляла о полной незаинтересованности в этой области8.

В отношении Прибалтики Германия предоставила Советскому Союзу то, чего он требовал от Великобритании и Франции во время трехсторонних переговоров – полную свободу действий в укреплении стратегических позиций в регионе, который имел критическое значение для безопасности Ленинграда. В контексте переговоров о подписании трехстороннего соглашения под свободой действий подразумевалось право Москвы принимать предупредительные меры, направленные на предотвращение диверсионной деятельности нацистов в прибалтийских странах, и противостоять германской агрессии против прибалтийских государств любым способом – вне зависимости от того, чего хотят сами жители Прибалтики. Вместе с тем, было не совсем ясно, как Сталин намеревался реализовать свободу действий в прибалтийской сфере интересов, которую ему предоставила Германия. Собирался ли он оккупировать Прибалтику или попытался бы найти другие средства защиты советских интересов в этой области? Такая же неопределенность была связана и с политикой Сталина в отношении Польши. Германия согласилась не затрагивать сферу интересов Советского Союза на востоке страны, но какими могли быть последствия этого соглашения на практике? Ответ на этот вопрос зависел от еще одного неизвестного: от дальнейшего развития польско-германского конфликта и от реакции Великобритании и Франции на вторжение Гитлера в Польшу. В августе 1939 г. нельзя было предвидеть, что Польша так легко сдастся немецким захватчикам. Великобритания и Франция давали обязательство выступить в защиту Польши, однако нельзя было (по крайней мере, по мнению Сталина) исключить и возможность нового Мюнхенского соглашения – договора, в соответствии с которым Польша была бы отдана Гитлеру. Какой была бы в таком случае судьба советской сферы интересов в Восточной Польше? Сталин решил действовать осторожно, пока ситуация не прояснится – поддерживать нейтралитет Советского Союза в международном конфликте вокруг Польши, воздерживаться от активного преследования советских интересов в Польше и Прибалтике и даже быть готовым к возобновлению переговоров с Великобританией и Францией.

Осторожную позицию Сталина выразил его комиссар иностранных дел Молотов, который в обращении к Верховному Совету 31 августа 1939 г. предложил официально ратифицировать советско-германский пакт. Наиболее значимым положением в речи Молотова было следующее: он объявил, что Советский Союз больше не придерживается общей с европейскими странами политики и не будет участвовать в создании коалиции против Гитлера, но в то же время и не будет заодно с Германией. Вообще, Молотов особенно старался доказать, что советско-германский пакт о ненападении стал следствием , а не причиной срыва переговоров о трехстороннем соглашении. Он пытался защитить пакт о ненападении на том основании, что он позволял сузить зону потенциального возникновения военных конфликтов в Европе и расстроить планы тех, кто хотел настроить СССР и Германию друг против друга, чтобы добиться «нового великого кровопролития, новой бойни народов»9. Здесь речь Молотова перекликается с замечанием Сталина по поводу внешней политики Великобритании и Франции, высказанным на XVIII съезде советской коммунистической партии в марте 1939 г. По словам Сталина, политика невмешательства означает попустительство агрессии, развязывание войны… В политике невмешательства сквозит стремление, желание не мешать агрессорам творить свое черное дело, не мешать, скажем, Японии впутаться в войну с Китаем, а еще лучше с Советским Союзом, не мешать, скажем, Германии… впутаться в войну с Советским Союзом, дать всем участникам войны увязнуть глубоко в тину войны, поощрять их в этом втихомолку, дать им ослабить и истощить друг друга, а потом, когда они достаточно ослабнут, выступить на сцену со свежими силами – выступить, конечно, «в интересах мира» и продиктовать ослабевшим участникам войны свои условия10.