Золотое на чёрном. Ярослав Осмомысл - Михаил Казовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Роды начались вечером 17 марта 1151 года, и течение их было быстрым, лёгким, так что хлопец выскочил, точно Маслом смазанный. Повивальная бабка показала его княжне: толстый, тёмно-розовый, в сгустках крови и слизи, он сучил ножками и ручками, не крича, а хрюкая. «Ой, какой потешный, - улыбнулась мать. - Мальчик, мальчик! Словно по заказу!»
Кликнули отца. Ярослав появился на пороге одрины взволнованный, чуть ли не дрожащий, словно сам рожал; первым делом обратился к жене: «Как ты, душенька?» - но ответа не слышал, потому что с ужасом смотрел на новорождённого, омываемого в тазу. «Господи, какой безобразный! - оценил Осмомысл про себя. - Ровно головастик. Это есть моё продолжение? Ни за что б не поверил. И к тому же - мальчик. Значит, не породниться вовек с новгород-северским князем Святославом Ольговичем, как он предлагал! Вот не повезло!»
- Что, не нравится? - догадалась Ольга, уловив его взгляд.
- Ой, да отчего же? - спохватился тот и натужно растянул губы. - Замечательное дитя… Будет новый князь. Маленький Володимерко…
Женщина согласно моргнула:
- Хорошо, Володимерко. В честь твоего родителя и великого моего деда - Володимера Мономаха.
- Володимера Крестителя, Красно Солнышко тож, нашего общего предка.
- Да. А по святцам как?
- Можно Марком, а можно Яковом. Я смотрел.
- Лучше Яковом: Яша, Яшенька… Так оно приятнее.
- Я перечить не стану. - И потом пошутил: - Назови хоть горшком, только в печь не сажай!
- Тьфу, типун тебе на язык! - рассмеялась Юрьевна. Выйдя из одрины, Осмомысл прошёл по галерее дворца, освещённой несколькими факелами, и спустился с крыльца во двор. Ночь стояла звёздная, тёплая и тихая. От конюшни тянуло конским навозом, сеном; где-то за трубой надрывался ополоумевший мартовский кот. И журавль колодца выглядел в полутьме таинственно.
Молодой папаша повернул налево - к северному крылу дворца. А поднявшись в терем, постучал в одну из дверей. Низкий женский голос недовольно спросил:
- Кто? Какого лешего? Полночь на дворе!
- Это я, Арепа, открой, - отозвался юноша.
- Батюшки светы, не признала со сна светлейшего… Не гневись уж, родименький, не ругай старуху-то…
- Ладно, не сержусь, отворяй.
Внучка Чарга и её нянька занимали две уютные горницы; жили не роскошно, но сносно и ни в чём не знали нужды. А поскольку княжич помнил о своей матери-половчанке, то всегда испытывал интерес к быту её соплеменников. И особенно - к древним их обычаям, ворожбе. Знал, конечно, что Святая Православная Церковь недолюбливает язычников, а епископ Кузьма с амвона не один раз призывал прихожан положить конец дьявольским действам старика-чародея, даже договорился однажды до того, что безбожника Чарга следует живьём сжечь; самосуд едва не свершился, но вмешательство Владимирки пресекло безумие; вскоре ясновидящий умер, поручив заботу о Насте и няньке князю, а его наследник иногда заходил к пожилой половчанке - поболтать на её языке и послушать, как она поёт.
Запалив свечу, Арепа щёлкнула запором. В приоткрытой двери княжич разглядел, что она босая и в исподней рубахе; волосы, несмотря на тонкую седую косичку, после сна в беспорядке. А во рту у няньки был один-единственный нижний зуб, да и тот жёлтый и кривой. Посмотрев с прищуром, бабушка спросила:
- Уж, никак, княженушка тоя опросталася?
- Верно: мальчиком, - улыбнулся тот.
- Радость-то какая! Дай твою ручку облобызать, батюшка! Здравия желаю новому колену светлого твоего рода! - И, повысив голос, повернула голову: - Настя, Настя, не спи! Вылезай проздравить его светлость: сын у них родился!
- Да не надо было внучку будить, - укорил её Ярослав.
- Как же можно спать, коли радость такая в доме!
Из соседней горницы появилась заспанная восьмилетняя девочка в длинной ночной рубашке: чёрные волосы тоже заплетены в косу, в чёрных глазах отражается красное пламя свечки; поклонилась низко:
- Здравия желаю - и тебе, и наследнику твоему любезному.
Он не удержался, подошёл и поцеловал её в лоб:
- Вот спасибо, голубушка; да и ты не хворай, хорошая. - И опять повернулся к няньке: - Я ведь что зашёл? Погадай, Арепушка, предскажи судьбу моему сыночку.
Бабка испугалась, начала отмахиваться ладонью:
- Вот чего надумал! Нешто вам, крещёным, се дозволено?
- Так ведь не узнает никто.
- Как, а Бог?
- Бог простит.
- Нет, никак нельзя. И тебе негоже, и меня ещё, чего доброго, за такие дела захотят изжечь!
- Брось, Арепка, не причитай. Чарга мы спасли, и тебя спасу в случае чего.
- Ох, не знаю я… И не ворожила давно. Всё уже забыто. - На её морщинистом, высохшем лице промелькнула некая загадочная игривость.
- Как же можно сие забыть? Ты ж впитала с молоком матери, Чаргу помогала. И не удивлюсь, если вдруг поведаешь, что и Насте передала своё мастерство. - Он взглянул на девочку, а она хихикнула:
- Ну уж мастерство!.. Так, по мелочам… Мамушка Арепушка, уступи же княжичу, погадай, пожалуйста…
Нянька ещё упрямилась и придумывала всякие увёртки, но в четыре руки её уломали. Посерьёзнев, бабка проговорила:
- Так и быть, попробую… Не люблю я этого, потому как силы много теряешь, цельный день потом пролежу пластом… Ну да как тебя не уважить, княжич, особливо коли сам наполовину половецких кровей? Но скажи по чести: сообчить всю правду или токмо одно хорошее?
Осмомысл тревожно хрустнул пальцами:
- Нет, сполна.
- Что же, вольному воля, светлейший… Настя, подсоби. Как решусь рассудка, спрашивай меня постепенно, плавно. А потом щёлкни по затылку, чтобы я очнулася.
- Хорошо, Арепушка, так и сделаю.
Старая колдунья взобралась на стол и легла на него, руки перекрестив, как покойница. И велела девочке:
- Ты держи свечку ровно, над моим лицом, но чтоб воск не капал на лоб, а не то проснуся.
- Знаю, знаю, не беспокойся.
Та прикрыла глаза, начала шептать какие-то заклинания. Постепенно её лицо, жёлтое в отблесках свечи, сделалось восковым совершенно. Нос и подбородок страшно заострились, а глаза запали. «Господи, помрёт!» - испугался княжич и хотел было осенить себя крестным знамением, но не стал, боясь, что оно сорвёт ворожбу.
- Мамушка Арепушка, слышишь ли меня? - ровным голосом произнесла Настя.
Женщина ответила через сжатые губы:
- Слышу…
- Видишь ли младенчика, маленького княжича, народившегося сей ночью?
- Вижу… вижу…
- Хорошо ли будет расти, сделается ли отроком, а потом и мужем?
- Хорошо… сделается справным…
- Добрым али злым?
- Добрым… но упрямым…
- Станет ли он слушаться родителев?
- Плохо… Вижу их раздоры великие… скверные раздоры…
- Будет ли женат?
- Да, два раза… наплодит детей - мальчиков троих…
- Доведётся ль ему покняжить?
- Да, не слишком долго…
- Отчего недолго?
- Происки врагов… Много лет проведёт у чужих людей…
- Доживёт ли до старости?
- Не успеет…
- Отчего не успеет? Что, его убьют? Нянька тяжело задышала:
- Нет, нельзя, нельзя… ничего не вижу… Ярослав прошептал:
- Про меня спроси: молодым ли умру?
- Матушка Арепушка, а про Осмомысла расскажешь ли? Но пророчица больше не могла говорить, только мелко вздрагивала всем телом. Внучка Чарга вздохнула:
- Не серчай уж, княжич, но ея силы на исходе… Надоть пробуждать, - и довольно сильно шлёпнула Арепу по темечку.
Ясновидящая открыла глаза. Перестала дёргаться, и её лицо начало оттаивать, возвращаясь к жизни. Наконец, поймала молодого отца в поле зрения и спросила мягко:
- Вышло, нет? Ты остался довольный? Он погладил старуху по худому плечу:
- Благодарен, милая. Ты открыла мне многое… Я велю, чтобы вас обеих потчевали сытнее.
- Нет, спасибо, не нужно… Нам хватает всего…
- Перестань: от хорошего хуже не бывает. - Посмотрел на девочку: - До свиданья, Настя. Позаботься о нянюшке. Я потом ещё загляну.
- Будем рады, княжич.
По дороге в свою одрину сын Владимирки думал об услышанном. В целом предсказание его успокоило: мальчик не умрёт в детстве, вырастет большой, народит ему внуков; ну, а то, что нравом будет непрост, это ничего - у кого из нас характер примерный?
И уже в одрине, помолясь, отходя ко сну, напоследок отметил: «А Настасья вырастет красавицей. Вот кому-то повезёт с молодой женою… Жалко, что не мне!» Да, в отличие от Арепы, он пророком не был. И не мог предугадать последующие события…
8
А судьба Осмомысла предрешилась в Киеве: Изяслав велел уничтожить Владимирку за его своеволие и постыдное вероломство. Он сказал Берладнику: «Делай с ним что хочешь. Я на все твои действия закрою глаза. Ибо не желаю выглядеть посмешищем перед Гейзой. Мне король поверил и не стал продолжать войну. Что ж, выходит, зря? Нет, терять союзника-унгра не могу. А тем более - мужа сестры. Выручай, Иване». Вместе с тем двигаться походом на Галич оба не имели ни времени, ни возможностей. Значит, приходилось искать новые пути. И тогда Ростиславов сын вспомнил о кольце Петра Бориславича.
