Вслед кувырком - Пол Уиткавер

– А как же еще? – удивляется Джилли. – Эта игра – тест. Не для того, чтобы нормалы догадались, кто здесь мьюты – это чтобы ты понял, что ты сам – мьют! И что мьюты – это вещь.

– Ух ты! А мы-то все время играли за нормалов. То есть в той, другой игре, с костями, клетчатой бумагой и прочей ерундой.

– Ты не допер, Джек? Это ж та же самая игра.

– То есть? Ты хочешь сказать, что мы на самом деле мьюты?

Джилли закатывает глаза.

– Это же… как это называется… метафора, да? Просто такой взгляд на вещи.

– Ладно, пусть метафора. – Он кивает. – Я знаешь что тебе скажу, Джилли? В следующий раз, как играть будем, я буду мьютом.

– И я. Пошли, Джек, бери мел. Надо распространить лозунг. Смерть нормалам!

– Смерть нормалам!

Смеясь, они вываливаются в коридор и дальше ищут открытые классы, а найдя, заходят внутрь, чтобы нарисовать символ и лозунг – полупредупреждение, полувосклицание – прямо на доске. В коридорах они уже не одни: несколько раз видят чужие фонарики и слышат голоса, эхо бегущих ног. Они прокрадываются мимо лестниц, где из стигийского мрака поднимаются вверх едкие дымы марихуаны – наркотика, который они часто чуяли (особенно здесь, на берегу), но ни разу не пробовали. Но любопытство подталкивает. Они слыхали рассказы учеников и пропаганду учителей и достаточно сообразительны, чтобы понять: правда где-то посередине. Но где точно? Это-то они и хотят выяснить. Дядя Джимми курит травку по выходным ночью на верхней террасе пляжного дома, когда дети уже спят (как он думает). Иногда к нему приходит Эллен, и это более всего прочего подталкивает Джека и Джилли спереть у него косяк и попробовать самим: невыносимо знать, что старшей сестре доступен опыт, которого нет у них. Это почти физическая мука – лежать по койкам, Джилли на верхней, Джек на нижней, и вдыхать проникающий в открытое окно запах, хотя дядя Джимми ставит электрический вентилятор, чтобы гнал дым прочь из дому. С напряженным вниманием слушают они тихий рокот голосов на крыше, тщетно пытаясь разобрать слова и предложения сквозь белый шум летящих мимо машин и всепоглощающую колыбельную океана. Пока что они столь же безуспешно пытаются вынюхать тайный склад дяди Джимми. С сигаретами просто, пачки он бросает где попало и не следит за ними, а вот травку прячет аккуратно и от улик избавляется так тщательно, что наутро даже пепла не остается. Излишней такую осторожность назвать нельзя: найди их Билл или Пегги, дядя Джимми будет изгнан из пляжного дома навечно.

Наконец приходит момент, который они все это время ждали: открывая дверь в класс, они до потери пульса пугаются ослепительного удара лучом фонаря в глаза, как пощечины. Панический визг застигнутых врасплох, потом рычание, как из логова тролля: «Мотайте отсюда к трепаной матери!» Они выполняют это указание незамедлительно, захлопывают дверь и несутся по коридору, обнимая друг друга за плечи и трясясь от смеха. Свернув за угол, они тормозят около следующей двери класса. Джилли пробует ручку прежде, чем Джек успевает сказать хоть слово; дверь открывается, и Джилли затаскивает брата внутрь.

– Ты что-нибудь видела? – спрашивает он с придыханием, когда она закрывает дверь.

– Нет, а ты?

– Не-а. Но перепугался до чертиков!

– Ага, и я!

– Черт, надо было постучать!

– «Я просить извинения, тут какой-то шуры-муры происходить?»

И они снова закатываются истерическим хохотом в ответ на слово, найденное в зачитанной до дыр «Уловке-22»; хорошо забитые книжные полки пляжного дома давно служили им исследовательской библиотекой в изучении страшноватой и притягательной загадки секса, поспособствовав знакомству с такими авторами, как Д. Х. Лоуренс, Генри Миллер, Филипп Рот и Джон Апдайк, обычно и прорабатываемыми двенадцатилетними подростками.

Все еще хихикая, они пробираются к доске, чтобы выполнить свою миссию. Но не успевают они начать, как Джек ощущает вдруг какое-то «ой», которое озаряет их двоих иногда, непредсказуемо. Он замирает, покрываясь гусиной кожей – ощущения такие, будто он наступил на провод под током. Голова кружится.

– Ой, – говорит Джилли, тоже это ощутившая. – Мурашки по всей шкуре.

– Прятаться надо, – решает Джек. – Быстро!

На горьком опыте оба знают, что когда доходит до таких озарений, нет времени задавать вопросы или пытаться понять, в чем дело. Предупреждение дается максимум за несколько секунд. Обычно один из них – тот, кто не будет затронут случившимся, – ощущает отчетливые покалывания, вроде как ток бежит по позвоночнику, но иногда дело впрямую касается сразу обоих, и тогда – вот как сейчас – ощущение возникает и у Джека, и у Джилл, и усиливается какой-то парапсихической петлей обратной связи. Это не то чтобы больно, но и удовольствием тоже не назовешь.

Джилли действует первой. Она оттаскивает стул от учительского стола, выключает фонарь и тащит Джека на пол.

– Сюда, – шипит она.

Под столом хватает места как раз для них двоих – пусть и без комфорта, прижав колени к груди. Они вползают туда, Джек подтягивает стул на место, выключает фонарь. Кругом непроницаемая тьма, насыщенная запахом пыли, старого дерева и книг, будто они втиснулись в библиотеку размером с ореховую скорлупу. Где-то вдалеке завывает Белль, приглушенная тяжелой шторой да стуком сердец, бьющихся в унисон. Скорчившись, Джек и Джилли затихают, едва смея дышать.

Ручка поворачивается с металлическим щелчком, от которого Джек, хоть и ожидал того, вздрагивает. Шлепают по полу босые ноги, будто спеша и таясь. Внутренний сигнал тревоги у Джилли и Джека уже отключился, что было бы облегчением, если б не сменивший тревогу напряженный страх быть застуканными. Девчоночье хихиканье, чей-то голос говорит: «шшш!» – потом дверь плотно закрывается. Под край стола заглядывает луч фонарика, и Джек сжимается, хотя знает, что это не их ищут: тот, кто держит фонарь, просто на скорую руку обшаривает класс, как только что делал сам Джек. Он ощущает что-то вроде дежа-вю, но по-другому, какое-то странное чувство, будто это вошли он и Джилли, только какие-то ранние их версии, и сейчас повторят все их действия, как в первый раз. Когда Джилли берет его за руку, он с благодарностью жмет ей руку в ответ.

Шаги приближаются к столу, останавливаются. Скрипит столешница – кто-то на нее уселся. По другую сторону стола вразнобой стучат пятки.

– Чего ты ждешь? – спрашивает голос – голос Эллен. – Приглашения?

– Разве ты не знаешь, что терпение – добродетель? – смеется в ответ дядя Джимми.

– На хрен твою добродетель! И вообще я была терпелива.

– Это ты называешь терпением? Да ты ж слюни пускаешь!

– Грубо. И неправда.

– Я создал монстра, – говорит он в стиле Бориса Карлова.

Стук пяток становится интенсивнее.

– Дядя Джимми!

Молчание. И вдруг – запах горящей травки. Потом слышен глубокий вдох и слова:

– Вот оно, детка.

– Хорош косячок.

Какое-то время разговоров не слышно, только глубокие вдохи и выдохи, когда ходит из рук в руки косяк. Джек и Джилли жмут друг другу руки в отчаянных попытках не захихикать. Это бесценная находка – скрытая информация, которой они смогут мучить чудовище Элленштейн, и самое приятное, что ей за миллион лет не догадаться, откуда они знают. Она осатанеет от злости. Надо только дождаться, пока Эллен и дядя Джимми докурят и уйдут обратно в зал.

– Эй, что это ты делаешь… с ума сошла?

– Нет, просто жарко.

– Надень немедленно! Сюда могут войти.

– А мне плевать, пусть входят.

– О Господи, что в тебя вступило?

– Пока еще ничего.

– Прав я был, я создал монстра.

– Не знаю, в чем тут дело – шторм, эта школа…

– Пиво. Эллен, ты пьяна.

– И что?

– Ты свихнулась. Мы же договорились: делаем это только дома, когда никого нет. Забыла?

– Я здесь никого не вижу, а ты? Эй! Выходите! Кто не спрятался, я не виноват! – Она смеется. – И вообще ты первый начал.

– Что-то мне помнится иначе!

– Да нет, глупый, я про этот раз. Когда полез щит смотреть под домом. Да брось, дядя Джимми! Заканчивай, чего начал. Ты же сам хочешь.

– Слишком рискованно. И у меня с собой ничего нет.

– У меня есть, – Она опять смеется. – Видишь, я обо всем позаботилась.

– Боже мой… – Голос у него изменился, что-то из него ушло – авторитет, должно быть, или контроль над ситуацией. – Только надо будет быстро.

– Ну, не слишком быстро…

Стол скрипит – это Эллен изменила положение. Джеку уже не надо подавлять хихиканье: веселья как не бывало, как и других чувств, задутых, словно пламя свечи порывом ветра. Он знает, что Джилли сжимает его руку, но скорее осознает рассудком, чем чувствует – как факт, существующий независимо от знания о нем, вроде как биение сердца, работа легких, сила тяжести, которая не дает улететь кувырком с планеты. Тело онемело, словно от новокаина. Стол потрескивает – и снова потрескивает в ритме, перемежаемом другими звуками: тихими животными стонами, произнесенными без дыхания словами, все это приближается к кульминации столь же очевидной, сколь непостижимой. Движения проходят через дерево и входят в Джека, как будто он тоже движется, и это как-то не удивляет – все еще держится странное ощущение дежа-вю, будто это то, что он прочел в одной из тех книг, которые они с Джилли так тщательно прорабатывали. Какие-то моменты поведения между дядей Джимми и Эллен, которые он раньше будто и не замечал – переглядки, прерванные разговоры, локти, колени, случайно соприкасающиеся руки, когда они сидели или стояли, – все это всплывает в памяти, и значение их настолько ясно, что он не может понять, как не догадывался до сих пор, с самого приезда дяди Джимми. «А до того сколько? – думает он. – Еще прошлым летом?»