Воспоминания - Альберт Шпеер

В Веймаре Гитлер показал мне проект «Партийного форума», разработанный профессором Паулем Шульце-Наумбургом. «Он выглядит как огромная рыночная площадь провинциального города», — сказал он. «В нем нет ничего типичного, он не отличается от прежнего времени. Если уж мы строим партийный форум, должно быть видно, что он построен в наше время и в нашем стиле, как, например, площадь Кенигплац в Мюнхене». Шульце-Наумбургу, авторитету в «Союзе борьбы за немецкую культуру», не дали возможности оправдаться, его даже не пригласили, чтобы высказать ему замечания. Гитлер не посчитался с реноме этого человека и объявил новый конкурс среди архитекторов, избранных им самим.

Дальше мы поехали в дом Ницше, где Гитлера ожидала его сестра, фрау Ферстер-Ницше. Эксцентричная экзальтированная женщина явно не могла найти общего языка с Гитлером, между ними состоялся какой-то странный обмен банальностями. Однако основной вопрос удалось решить к общему удовольствию: Гитлер взял на себя финансирование пристройки к старому дому Ницше, а фрау Ферстер-Ницше согласилась с тем, чтобы Шульце-Наумбург сделает ее проект. Ему лучше удастся подстроиться под старый дом, рассудил Гитлер. Он был явно рад предоставить архитектору небольшую компенсацию.

На следующий день мы на машине поехали в Нюрнберг, хотя Гитлер по причинам, ставшим мне известными в тот же самый день, в то время предпочитал поезд. Как обычно, он сидел рядом со своим шофером в открытом темно-синем «Мерседесе» с объемом двигателя 7 литров, позади него на одном из откидных сидений я, на другом слуга, по требованию вынимавший из сумки дорожный атлас, бутерброды, таблетки или очки, на заднем сиденье адъютант Брюкнер и заведующий пресс-бюро д-р Дитрих; в машине сопровождения таких же размеров и такого же цвета пять крепких мужчин из охраны и личный врач д-р Брандт.

Едва мы очутились по другую сторону Тюрингского леса в густонаселенной местности, как начались трудности. Когда мы проезжали один из городков, нас узнали, но прежде чем люди опомнились, мы уже проехали. «Теперь смотрите, — сказал Гитлер, — в следующем городке так просто не пройдет. Партийная группа определенно уже связалась с ними». И действительно, когда мы прибыли, улицы были заполнены торжествующими людьми, деревенский полицейский делал все, что мог, но автомобиль мог продвигаться лишь шагом. Едва мы пробрались через толпу, несколько почитателей опустили на открытом шоссе шлагбаум, чтобы задержать Гитлера для приветствия.

Так мы еле-еле продвигались вперед. Когда настало время обеда, мы свернули в небольшую гостиницу в Хильдбургхаузене, где Гитлер когда-то стал комисссаром жандармерии, чтобы полуить немецкое гражданство. Но никто об этом не вспоминал. Хозяева не могли прийти в себя от волнения. Адъютант с трудом дознался, чем они могут нас накормить: спагетти с яйцом. Мы долго ждали, наконец, адъютант заглянул в кухню: «Женщины так взволнованы, они уже не могут определить, готовы ли спагетти».

Тем временем снаружи собрались тысячи людей, скандировавших имя Гитлера. «Только бы пройти», — сказал он. Медленно, осыпаемые цветами, мы достигли средневековых ворот. Молодые люди захлопнули их перед нашим носом, дети залезали на подножки автомобилей. Гитлеру пришлось дать автографы, только тогда они открыли ворота. Они смеялись, и Гитлер смеялся вместе с ними.

Повсюду вдоль дороги крестьяне бросали свои орудия, женщины махали руками, это была триумфальная поездка. Пока автомобиль катился вперед, Гитлер обернулся ко мне и прокричал: «До сих пор так приветствовали только одного немца: Лютера! Когда он проезжал, люди стекались издалека и приветствовали его. Как сегодня меня!»

Эта большая популярность была совершенно понятна: никому иному, как самому Гитлеру общественность приписывала успехи в экономике и внешней политике, и все больше и больше видела в нем реализатора своей глубоко укоренившейся тоски по мощной, объединенной, полной чувства собственного достоинства Германии. Злобствовали немногие. А тот, кто испытывал сомнения, успокаивал себя мыслями об успехах и уважении, которым режим пользовался даже за рубежом, откуда раздавалась его критика.

Во время этой бури верноподданических чувств сельского населения, захватившей и меня, один человек в нашем автомобиле позволял себе критические замечания. Это был шофер Гитлера Шрек, уже многие годы возивший его. Я слышал обрывки разговоров: «… недовольны чем-то… партийцы мнят о себе невесть что… кичатся, забывая, откуда сами». После его безвременной кончины Гитлер повесил в своем личном кабинете на Оберзальцберге рядом написанный маслом портрет Шрека и портрет матери Гитлера 6 «», портрет отца, однако, отсутствовал.

Недалеко от Байрейта Гитлер один пересел в небольшой закрытый «Мерседес», за рулем которого сидел его личный фотограф и, никем неузнанный, поехал на виллу Ванфред, где его ожидала фрау Винифред Вагнер. Мы направились в расположенный неподалеку курортный городок Бернек, где Гитлер останавливался на ночлег, путешествуя на автомобиле из Мюнхена в Берлин. За 8 часов мы проехали всего 210 километров.

Когда я узнал, что Гитлера привезут из дома Ванфред лишь поздней ночью, я заколебался: на следующий день предстояло продолжить путешествие в Нюрнберг, и было очень вероятно, что Гитлер утвердил бы там строительную программу городских властей, у которых были свои интересы. Если бы они добились своего, Гитлер вряд ли принял бы во внимание мой проект, потому что он очень неохотно изменял свое решение. Этой ночью его мог видеть только Шрек; я разъяснил ему свой план, касающийся партийного комплекса, он обещал мне рассказать о нем по дороге Гитлеру и, если реакция будет положительной, передать чертеж.

На следующее утро незадолго до отъезда меня вызвали в салон Гитлера: «Я согласен с Вашим планом. Мы уже сегодня поговорим об этом с обербургомистром Либелем».

Если бы дело происходило два года спустя, Гитлер, разговаривая с обербургомистром, заявил бы ему прямо в лоб: «Вот план партийного комплекса; вот так мы это сделаем». Тогда, в 1935 г., он еще не чувствовал себя таким независимым, ему понадобилось целый час все разъяснять, прежде чем он, наконец, положил на стол мой чертеж. Конечно, обербургомистр нашел идею превосходной, потому что его позиция старого партийца заключалась в одобрении и поддержке.

После того, как мой план похвалили, Гитлер вновь начал прощупывать почву: мой проект требовал перенесения нюрнбергского зоопарка. «Можем ли мы требовать этого от нюрнбержцев? Насколько мне известно, они очень привязаны к нему. Разумеется, мы выделим средства на устройство нового, еще лучшего». Обербургомистр, всегда одновременно защищавший интересы своего города: «Нужно собрать акционеров, может быть, попытаться продать им акции…» Гитлер с готовностью согласился на все. Когда за Либелем закрылись двери, он, потирая руки, сказал своим подчиненным: «И что это фюрер так долго нас уговаривал? Конечно, он получит старый зоопарк, а мы новый. Старый уже никуда не годился. Он должен стать самым лучшим в мире. Нам же возместят все расходы». Так по крайней мере, нюрнбержцы получили свой новый зоопарк; это было единственное, что удалось осуществить из принятого тогда плана.

В тот же самый день мы поехали на поезде в Мюнхен. Вечером мне позвонил адъютант Брюкнер: «Черт бы Вас побрал с Вашим планом! Вы что, не можете подождать? Фюрер прошлой ночью не сомкнул глаз, так он взволновал его. В следующий раз, по крайней мере, меня спросите!»

Для реализации этих планов было основано «Целевое объединение нюрнбергский партийный комплекс», финансирование очень неохотно взял на себя рейхсминистр финансов. Председеталем Гитлер, повинуясь странному побуждению, назначил министра по делам церкви Керрла, а его заместителем Мартина Бормана, получившего таким образом свое первое значительное официальное задание вне партийной канцелярии.

Весь проект предусматривал строительство сооружений на общую сумму около 700-800 миллионов марок, сегодня это около 3 миллиардов немецких марок: сумма, которую я восемь лет спустя в течение 4 дней тратил на вооружения. 7 «» Территория вместе с гостиницами для делегатов имела площадь около 16,5 кв. км. Кстати, уже при Вильгельме II предусматривалось сооружение «Поля для немецких народных праздников» размером 2000 на 600 метров.

Через два года после утверждения Гитлером мой гродостроительный проект партийного комплекса был представлен в виде макета на Всемирной выставке в Париже в 1937 г., где он получил «Гран при». С южной стороны границей комплекса было «Мартово поле», название которого должно было напоминать не только о боге войны Марсе, но и месяце, когда Гитлером была введена воинская повинность. На этой огромной площадке размером 1050 на 700 метров вермахт должен был проводить показательные учения, т.е. небольшие маневры. Грандиозный дворцовый ансамбль царей Дария I и Ксеркса в Персеполе (5 век до н.э.) для сравнения занимал площадь всего 450 на 275 метров. Трибуны высотой 14 метров должны были, по моему замыслу, окружать всю территорию. На них могли разместиться 160000 зрителей, 24 башни, каждая высотой более 40 метров, должны были разделять эти трибуны на равные отрезки, в то время как в центре выступала трибуна для почетных гостей, увенчанная женской скульптурой. Нерон в 64 году н.э. приказал воздвигнуть на Капитолийском холме колоссальную фигуру высотой 36 метров, Статуя Свободы в Нью-Йорке имеет высоту 46 метров, но наша фигура должна была превзойти их на 14 метров. К северу, точно в направлении старого Нюрнбергского замка Гогенцоллернов, видневшегося вдали, Мартово поле переходило в Дорогу парадов длиной 2 километра и шириной 80 метров. По ней вермахт должен был проходить парадом мимо Гитлера шеренгами шириной около 50 метров. Эта дорога была закончена еще до войны и выложена тяжелыми гранитными плитами, способными выдержать даже вес танков, ее поверхность была сделана шершавой, чтобы сапоги солдат, печатавших парадный шаг, не скользили. По правую руку поднималось ступенчатое сооружение, стоя на котором в окружении своего генералитета, Гитлер собирался принимать парады. Напротив него находился зал с колоннами, где должны были устанавливаться знамена полков.