Темень - Михаил Максимович Шашков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– В Лагерь Собак, значит. Соболезную.
– А ты скромничаешь. Говоришь так, будто бы вовсе не ты разгромила ту жуткую тюрьму.
– Это не имеет значения. Мой подчинённый тогда попал туда. Если бы не это, я бы никогда даже не приблизилась к Копек Кампу.
– Что не помешало тебе тогда спасти всех заключённых. В том числе и Виктора. Ох, ты бы знала, какой громкой была эта новость, здесь все её обсуждали, да и думаю, не только здесь. Целый конвой голодных и замученных заключённых тайком пробирается по всей вражеской территории. Во главе их лишь небольшой диверсионный отряд, помощи ждать неоткуда. И ведь вы их вытащили! Если б не знал я Виктора, может, сейчас я бы уже верил в то, что это просто выдумки наших журналистов. Но раз такое дело, что ты была там только ради спасения своего человека, почему ты спасла их всех?
– А что ещё с ними было делать?
– Именно! – вырвалось у Саши, будто он учёный, открывший новый закон материального мира. – Ты могла их оставить в лагере или освободить и бросить. Но ты до сих пор даже не знаешь, что надо было делать с ними. Даже сейчас у тебя и в мыслях нет другого варианта, кроме спасения. Личные цели привели тебя в лагерь, но потом ты смогла сделать правильный выбор, – Саша отдышался после долгой речи, успокоил голос, – Мария, я не знаю, что тобой движет сейчас, почему ты до сих пор здесь и почему делаешь то, что делаешь. Сделанного уже не воротишь, но я верю, что никогда не поздно поступить правильно.
Мария засмеялась. Тихо и нежно, без обычной для неё гнусавости. У Саши промелькнула мысль, что сейчас она впервые похожа больше на женщину, чем на солдата.
– Из тебя вышел бы хороший дознаватель, Саш. Ты умеешь из чужих ответов узнавать больше, чем в этих ответах видит сам отвечающий. И как я так прокололась? Ведь работа дознавателя – это как раз моя работа в том числе, – Мария виновато улыбнулась, – хорошо, я помогу вам. Быть может, действительно, ещё не поздно.
Саша откинулся в койке, положил голову на прохладную подушку и прикрыл глаза.
– Спасибо, Мария. Честно, спасибо.
Когда Мария добралась до дома, с минуту девушка не решалась войти. Была поздняя беспросветная ночь, но в доме ещё горел свет. Тёплое тусклое окно единственное на улице продиралось сквозь густую темноту. Мария вдохнула полной грудью и зашла за калитку. Ничего ведь страшного, ведь всё обошлось. По крайней мере для Аси.
Мария вошла в тёмные сени и закрыла за собой дверь. Только Мария начала разуваться, как на пороге показалась Ася с лампадкой, которую она придерживала обеими руками. В тусклом дрожащем свете её лицо осунулось, когда Ася увидела охотника, её брови нервно подпрыгнули, а когда она увидела гипс – глаза сделались мокрыми. Не теряя ни минуты, Мария улыбнулась на показ, подняла сломанную руку.
– Не переживайте, Ваш муж пострадал ещё меньше моего. Он сейчас в госпитале, там смотрят, чтобы не было заражения от пустяковой царапины. Он только ногу вывихнул.
Ася улыбнулась и живо задышала, по щеке скатилась несдержанная слеза. Девушка вытерла лицо.
– Слава богу.
Мария разулась и вошла с Асей в дом. Ася направилась к столу, где стояла остывшая еда, а Мария, вопреки Асиным ожиданиям, сразу пошла наверх.
– Вы не хотите поужинать? – спросила девушка, когда Мария уже прошла половину лестницы.
– Нет, спасибо. Я не голодна.
– Хорошо. Тогда спокойно ночи, – Ася потёрла локон волос, – спасибо, что уберегли Сашу.
Мария опустила взгляд на жену шахтёра. Девушка смотрела на охотника добрыми, почти детскими глазами. Её слова были искренни, и от этой искренности у Марии возникло мерзкое чувство в груди. Будто бы кто-то резко стянул её легкие и сердце в одну точку. Охотник с усилием проткнула клыком язык, горло насытилось кровью. Вдруг Мария услышала едва уловимый скрип, что дошёл до неё с первого этажа оттуда, где находилась кровать Валеры. Скрип вырвал Марию из объятий стянувшего её отвращения. Она ответила Аси, стараясь не открывать сильно рот, чтобы не плеваться кровью.
– Угу, пожалуйста… Наверное.
Подойдя к кровати, Мария скинула с себя бригантину, акетон и одежду на пол и бросилась в постель. Девушка отвернулась, припала головой к холодной стене и укуталась плотно в одеяло, заглатывала кровь, что сочилась из языка, обтёсывая ранку об зубы.
Мороз сковал окна чудными узорами. Мороз проникал сквозь брёвна, овладевал стенами и через них морозил помещения несмотря на все усилия затухающей к утру печи. Мороз обнимал женщину, погружая её в пучину снов. В них она стоит одинокая посреди ледяного поля. Она зовёт кого-то знакомого, кто был ей некогда дорог, но снег пожирает все её крики. Снег проглатывает её мольбы к человеку. Этого человека нет в этом поле, не найти его силуэт даже у границ белого горизонта, сливающегося с небом, но женщина продолжает его звать, ведь крик помогает ей напрягать горло – крик помогает горлу не замёрзнуть. Только мольбы к человеку не дают ей замолчать навеки, не дают снегу пожрать и её саму.
Женщина стоит посреди поля, и по коже её стучат крупные капли дождя. Они стекают по её могучим плечам, по груди, по торсу, по ногам капли спускаются к чёрной земле. И кровью кричит небо на горизонте, и в кровавом свете женщина видит, что лежат у неё под ногами тела. По телам этим ветвились дранные раны, под кожей пурпуром расходились обломки костей. Трупы лежали в сырой земле, разрубленные, раздавленные, растерзанные и пожёванные, и все они смотрели на женщину, и с лиц их слезал цвет, а губы наливались белизной. Смотря в глаза мертвецов, женщина ужасалась. В их глазах увядала она сама. Лоскутами отходила красная кожа, с кусками кожи падали чёрные волосы, мышцы обмякли, словно пропитались кислотой, сползали с костей, кости истончались и исчезали, растворяясь в нескончаемом дожде. В глазах трупов умирал человек, и сколь не пыталась она протянуть себе руку, женщина не могла дотронуться до отражения. И она замолчала. Она не звала больше человека, потому что он также лежал у её ног. У её ног лежал труп диверсанта, капитана, патриота. Ей
