Свет вылепил меня из тьмы - Игорь Калинаускас

Мы достигли в этих кражах фантастического совершенства. Вершиной был такой поступок: накануне какого-то школьного вечера я поссорился со своей подружкой – Леной. У нее одна нога была короче другой после полиомиелита. Мы с ней очень дружили, и все думали, что у нас роман, а я просто приходил к ней, и мы шли гулять. Она – на свидание в одну сторону, я – в другую, а потом стыкуемся, и я ее сдаю родителям. Мы очень дружили. Помню, у них был такой домик, сад, а под окнами стоял стол для пинг-понга, и мы под оперетты играли в настольный теннис. Я тогда выучил наизусть огромное количество оперетт. Она очень любила оперетты, проигрыватель стоял на окне, пластинки крутились, а мы играли в пинг-понг. И вот я ее чем-то обидел, мы поссорились, и я думаю: как-то надо извиниться. Тогда мы с Гулей отправились на площадь Ленина, напротив КГБ, где вокруг памятника в середине постоянно ходил милиционер, подкрались к памятнику с задней стороны по-пластунски с садовыми ножницами и вырезали 56 роз. На следующий день был школьный вечер. И вот когда между танцами была пауза, девочки сидели у одной стены, а мальчики – у другой. Гуля ногой открыл дверь, и я с этим букетом прошел через весь зал, бросил это все Ленке к ногам, встал на колени и сказал: «Прости меня, пожалуйста, я тебе нахамил», после чего развернулся и ушел.

Надо сказать, что это так подействовало на общественное мнение, что это стало моим первым серьезным наблюдением за жизнью социума. Ни на следующий день и никогда после, даже после того, как я закончил школу, тогда уже вечернюю, ни один учитель, школьник или даже одноклассник ни разу, никаким образом не упоминал при мне это событие. И тогда я задумался: оказывается, можно совершить действие, которое будет как бы забыто, причем всеми. На следующий день я пришел к Ленке домой, и наша дружба продолжилась. Но и она, что самое интересное, ничего не сказала о цветах. Как будто этого не было.

Вообще с цветами много интересных историй. Я был влюблен в одну девочку старше себя в драмкружке, а она так снисходительно ко мне относилась. Жила она в доме рядом с горкой – от горки до ее окна было метров пять. Была поздняя весна, тепло, и ночью мы вырезали пионы около Дома дружбы с зарубежными странами. Мы все делали культурно – у нас всегда были с собой ножнички, и мы ничего не ломали. И я той девочке в окно спальни через форточку накидал штук тридцать цветов. На следующей репетиции я ждал, естественно, ее реакции… «Это ты?» – спросила она. «Может быть…» – гордо ответил я. И все. Это меня тоже очень удивило – почему?

Что еще я помню? Помню, как сломал себе кисть и ходил с шиной, а в Доме пионеров должна была быть премьера спектакля «Звездный мальчик», где я играл ужасного злого волшебника. А меня закрыли дома. Но это был всего-навсего первый этаж, и, естественно, я ушел через окно. И что запомнил: стою за кулисами, снимают с меня шину – больно. Выскакиваю на сцену – ничего не болит. Выскакиваю за кулисы: «А-а-а-а-а!» Великая сила искусства тогда пронзила меня.

Потом как-то мне мама сказала, что, когда мне было четыре года, мы были всей семьей в кино и смотрели какой-то фильм с Игорем Ильинским, и я уже тогда сказал, что я буду как он. Но сам я этого не помню. Я по-прежнему много читал… ну, это у меня было хобби, я очень любил читать. Еще одно воспоминание: я дома, никого нет, я лежу на диване – то ли ангина очередная, то ли еще что, и я вдруг открыл замечательное занятие, стал какими-то внутренними манипуляциями делать так, что стол, который стоял метрах в двух от меня, то как будто бы уходил далеко-далеко-далеко и становился маленьким-маленьким-маленьким, то делался огромным и чуть не налезал на меня. Вот такое странное развлечение.

Помню, как в конце седьмого класса писал выпускное изложение о Мцыри. Писал два урока литературы, потом мне разрешили захватить на это урок химии, а потом еще и урок физики. В общем, писал четыре урока, и изложение заняло целую ученическую тетрадь. Очень мне нравилась эта поэма…

После седьмого класса, на летних каникулах, я через Юрку договорился с его отцом, чтобы немного подработать. Ах да, тогда же, где-то в седьмом, по-моему, классе, был случай, когда моя мама попала под суд. Она была бухгалтером месткома и не умела отказывать начальству, которое брало деньги «на время» и не возвращало. У нее накопилась большая недостача, и она пошла к своей подруге – главному бухгалтеру завода, с сыном которой сидели мы как-то на крыше дома на самом краю. Очень любил я по крышам лазить. Пришла мама попросить совета, а на следующий день подруга провела у нее ревизию. Подруга! Как она объясняла: «Это чтоб тебя, Тоня, спасти». Был ужасный суд. Мама все взяла на себя, никого не назвала. Страшный приговор, пять лет тюрьмы. Вот отчего жизнь изменилась, да. Потом мама подала на апелляцию. Приехала моя тетя. Талантливейший продавец, она продала все, что было у нас в доме. Отец от нас тут же отселился.

Помню, как тетя Нюра стояла перед ним на коленях и просила помочь, а он что-то ей отвечал, типа «Не могу, принципы не позволяют», наверное, это был «Робеспьер» по типу информационного метаболизма, он славился своей неподкупностью. Позже, в больнице – я лежал во взрослом отделении всегда, как хулиган и при этом сын прокурора, – один мужик выяснил, кто я, и спросил, как мы живем, а потом сказал мне: «Ну и дурак твой отец – мы ему предлагали – он не взял, ну так мы другому дали». Но я помню, что очень гордился отцом. А потом он из принципа отселился от нас. Ну как отселился – жить продолжал в этой же квартире, только в отдельной комнате. Маму один хороший человек взял на работу, несмотря на то что еще ничего не было известно, и она пошла работать секретарем-машинисткой. А я стал продавать свою коллекцию марок.

Когда я первый раз пришел туда, где филателисты собираются, какой-то мужик зацапал меня, завел к себе домой и забрал у меня по какой-то там официальной стоимости лучшие марки. Потом, видно, совесть его все-таки замучила, и он преподал мне урок. Он мне объяснил, что я ничего в этом не понимаю, достал каталог иностранный (до сих пор помню, как он назывался – «Ивер»), такой французский каталог марок, объяснил мне, как надо продавать марки, и подарил мне старый прошлогодний «Ивер». Это был очень знаменитый в городе коллекционер. И вот я регулярно после школы ходил продавать марки и приносил домой деньги. Это был мой первый заработок. Дома было пусто, голо, даже пластинки все тетя Нюра умудрилась продать. Мама внесла все это в погашение растраты, у нее еле набралось 5000 рублей. Простыней у нас осталось по одной. Я почувствовал себя старшим.

Нет, это было в восьмом классе. А перед этим, после седьмого класса, я работал в университетской библиотеке – там наводили порядок. Там случились со мной два сильных переживания. Я работал быстро: мне давали дневную норму, я быстро ее выполнял, у меня оставалось время, и я читал подшивки журнала «Знание – сила» за все годы его существования. Читал я, естественно, про психологию, про людей. Именно тогда впервые я прочел, что человек использует возможности своего мозга, как паровоз – на три процента. И это меня глубоко оскорбило, это во мне сделало что-то очень сильное. Я пришел домой весь под впечатлением и все размышлял – ну как же так, как же так, ну что же это такое?! И вот тогда я себе сказал, что я сделаю все, чтобы превзойти этот показатель.