Приключения 1986 - Игорь Андреев

— Не охотник, а охотница. Ты посмотри, какой след маленький. — Белов пальцем очертил след, призадумался. — Нет, пожалуй, и не женщина: шаг короткий и вес не тот… Ребенок лет одиннадцати-двенадцати, обут в улы, прошел вчера. Вот так.

— Убедительно расписал. Одно у меня в голове никак не помещается: зачем он в ту сторону направился? Если бы он, наоборот, оттуда шел, то и попал бы как раз в Ваулово, а туда… Туда эта гарь проклятущая верст на двадцать, отлично я ее знаю, в тридцать восьмом году горело, сам тушил…

— Заблудился он. Искать надо, Иван. Давай вон на ту горушку поднимемся, чтобы осмотреться. Устал он, далеко уйти не мог.

Милиционер, ворча: «Вот, язви его, и сократили дорожку», — развернул лошадь. Виляя среди елок, одолели подъем. Белов, стоя в санях, приставил к глазам бинокль. Сначала он видел почти неприметный пунктир следов, потом стекла приблизили ссутулившуюся у прогоревшего костерка уже припорошенную снегом фигурку.

— Ах ты!.. Видно, уже замерз. И морозу-то не больше двух градусов… Ты меня догоняй, — сказал Белов и, соскочив с саней, помчался, делая громадные прыжки, под уклон.

Так, бегом, ни разу не приостановившись, он достиг печального кострища, схватил на руки сжавшегося в комок мальчишку, расстегнул на нем утлую одежонку и приложил ухо к смугловатой груди. Вначале стук собственного сердца и учащенное после бега дыхание помешали ему слышать; усилием воли, стиснув зубы, он замер, и тогда, как бы издалека, но надежное, слышимое, до него донеслось: «Та-да-дахх!..»

— Жив! — с шумом выдохнул он.

Когда подъехал Мернов, костер уже потрескивал, разгораясь. Белов, раздетый, в одном кителе, метался, выискивая под снегом горелые сушнины. Найденыш, с головой завернутый в его полушубок, лежал неподвижно. Не тратя времени на расспросы, участковый тоже занялся костром. Вскоре громадное пламя с шумом взметнулось вверх.

Белов был несуетливо деловит, быстр и точен в движениях, говорил мало, его короткие фразы звучали отрывисто, как приказания. Мернов, невольно признавая превосходство нового знакомого, подчинялся со сноровистостью фронтовика и таежника.

— Сани разверни, поставь сюда… Тулуп расстели!.. Так! Теперь раздевай его… Попку давай… Ну и попка — два кулачка! Отощал парень; видно, давно блуждает…

В извлеченной из беловского вещмешка аптечной укладке нашлись шприц, склянка со спиртом, какие-то лекарства. Сделав мальчику инъекцию кофеина, Белов стал с яростью растирать маленькое блеклое тельце, и вскоре мальчик вздохнул и открыл глаза.

— Ну, парень, теперь умрешь не скоро, — сказал Мернов. — Вот кого благодари — разведку! Откуда ты? Чей? Как звать-то?

— Я Люрл… — еле слышно прошептал мальчик. — Моя… — в бессилии он снова сомкнул глаза.

— Люрл? Юрка, иначе говоря. Юрка — самое правильное! Слышь, Андреич, что-то не видал я такого в Ваулове. Не вауловский, ясно. Из та́зов, пожалуй, а это ох издалека.

— Черт знает что, — сердито буркнул Белов. — Маленький, ему сейчас в школе сидеть надо, а он в одиночку бродит.

— Так ведь не везде школа близко. А потом… Ихний брат с самого детства так-то. Что тайга дает, тем и промышляют…

— Там, в мешке у меня, есть банка тушенки. Бульон надо сварить. Доставай котелок. Но спешить надо. Боюсь, паренек так не отделается, как бы воспаление легких не подхватил. Медицина какая-нибудь есть в Ваулове?

— Фельдшерица.

Несколько ложек бульона, насильно влитых укутанному в полушубок, остававшемуся в забытьи мальчику, кажется, не улучшили его состояния. Он почти не открывал глаз, бормотал что-то не по-русски — бредил.

Заторопились тронуться в путь. Мернов то и дело погонял лошадь. Однако, когда выбрались с гари и отыскали некое подобие ведущей в сторону Ваулова дороги, стало сбываться предсказание участкового: сильно потеплело, и снег сделался липким. Василь Васильич, награждаемый ударами вожжей, старавшийся изо всех сил (будто понимал важность момента), захрипел, заспотыкался, на его боках появилась пена.

— Стой, — сказал Белов. — Так мы далеко не уедем. Надо Василь Васильича хоть от моих-то килограммов избавить. Мальчика в свою шинель укутай. А я дойду теперь. Давай прощаться, Иван. Руку, браток.

— Ах, язви! — досадливо покрикивал Мернов. — Никак не хотел я тебя одного отпускать. Ну дело разве, директор все-таки, а пойдешь пешком!

— Ничего, невелика птица. А пройтись мне просто полезно. Так что, как говорится, исполняй свой долг, товарищ младший лейтенант. И трогай.

— Я, как только в Ваулове закончу — дознание у меня там, вопросец щекотливый насчет одного гуляки таежного, — сразу в Терново заверну. Жди дня через два-три.

Белов надел на спину вещмешок, ружье и лыжи повесил на плечо. Помахал тронувшему лошадь участковому, а когда повозка скрылась за деревьями, вынул из кармана артиллерийскую буссоль и, прицелясь на ярко высвеченную солнцем возвышенность, двинулся прямиком через чащу.

Не зря птицы слетаются поближе к вырубке, на которой привольно, раскидав как попало свои вещи, расположился бородатый охотник. Будет воронам славная пожива. Захар Щапов свежует только что добытую пятнистую оленуху, свежует без скаредности — шкуру и окорока себе, остальное клевать таежным вещунам. Пар идет от подвешенной на сук, наполовину уже обнаженной, влажно сверкающей туши.

Несколько дней свободы сильно изменили Щапова. Если бы не стриженная под машинку голова (шапку и полушубок он сбросил наземь), трудно было бы догадаться, что это преступник. Вид сытый, повадка уверенная, не боязливая.

Да и настроение у Захара Щапова хорошее. Пением веселит себя охотник.

Неожиданно, безо всякой, казалось бы, причины, оборвалось беспечное пение. Ссутулился охотник, посмотрел по-волчьи исподлобья и вдруг резко повернулся в сторону учуянной опасности.

Там — другой человек.

В общем, человек как человек. Лицо открытое, цветом бледноватое, городское; правда, из-под полушубка виднеется стоячий, с красным кантом ворот офицерского кителя, но это ничего, зато ружье у незнакомца в чехле за спиной. Ясное дело, приезжий какой-то, олух неотесанный, заблудился, будет дорогу спрашивать.

Но ничего такого не спросил приезжий, а сделал вдруг нечто несообразное: рыскнул к висевшему на кусте старинному, с граненым стволом ружью и, завладев им и мгновенно проверив, заряжено ли оно (оно оказалось заряженным), попросил завораживающе любезным тоном:

— Ножик, пожалуйста, бросьте.

Измазанная кровью рука Щапова по-боевому сжала финку, но под ружейным прицелом он сразу же одумался. Небрежно поигрывая финкой, спросил: