Газета "Своими Именами" №46 от 12.11.2013 - Газета "Своими Именами" (запрещенная Дуэль)

Там были и православные священники, вместе с которыми мы с иконами и пением молитв совершали крестный ход вокруг Дома Советов.

Но после третьей ночи я простыла и решила один раз переночевать дома – полечиться от простуды. Когда же, пробыв одну ночь дома, я приехала к Дому Советов, он оказался оцеплен спиралями Бруно, пройти к нему мне не удалось. Пришлось вернуться домой и обо всех последовавших ужасных событиях узнавать по радио и телевидению.

Еще в 1992 году, выйдя на пенсию, я вступила в Российское христианское демократическое движение (РХДД). Это была небольшая православная партия, возглавляемая молодым харизматичным лидером Виктором Аксючицем. Позже РХДД влилось во Фронт национального спасения Ильи Константинова. И вот в первых числах октября 1993 года мне позвонили домой из РХДД и предложили войти в состав Комитета помощи защитникам Дома Советов. Я согласилась.

Комитет располагался по адресу: Черниговский переулок, 13, в небольшом полуподвальном помещении между Славянским центром и музеем любимого, застреленного осенью 1991 года прямо на концерте певца Игоря Талькова. Это помещение нам предоставила жена Александра Крутова, редактора православного журнала «Русский Дом». В Комитете работало порядка десяти немолодых, но бодрых женщин, присланных из разных патриотических организаций. Там были и утончённые монархистки–аристократки, и представительницы советской интеллигенции, к которой относилась и я, и несколько, может быть, и грубоватых, но очень надежных женщин из «Трудовой России» Анпилова. Между всеми было полное доверие и взаимопонимание.

В обязанности Комитета входило принимать от граждан деньги, продовольствие и затем распределять их между защитниками Дома Советов. Эти защитники – в основном молодые ребята, которым из-за угрозы ареста нельзя было возвращаться домой, и они скрывались на квартирах друзей. Принесенные деньги и вещи мы записывали в тетрадки и затем раздавали, также записывая всё. К нам в подвал приходило довольно много людей. Мне запомнилась принесшая деньги староста Храма Святителя Николая в Пыжах, где настоятелем был отец Александр Шаргунов. Часто к нам приходила молодая матушка, жена священника из города Королёва.

В мои обязанности в основном входило дежурство через день на Черниговском, сбор и учёт пожертвований; распределением чаще занимались другие женщины. Я узнавала от них о том, как самоотверженно и бесстрашно помогали раненым защитникам московские врачи в институте Склифосовского и других больницах. Туда наши женщины приносили раненым лекарства, еду, одежду. Мне запомнились их рассказы о лишившимся в результате ранения ноги талантливом резчике по дереву, изготовившем в подмосковном храме замечательный алтарь. Помню как помогали одеться и купили железнодорожный билет для отъезда на родину студенту–киргизу.

Моим же персональным любимцем был молодой парень из Питера, назвавшийся Димой. Он рассказал, что ему нельзя возвращаться домой, где его немедленно арестуют, так как он сфотографировался в Доме Советов с автоматом в руках. Ему и его друзьям я перетаскала из дома половину одежды своего сына.

На мою пенсию и инженерную зарплату моего мужа в те годы приходилось жить очень и очень скудно. Для себя я тогда усвоила, что относительно недорого и сытно можно питаться гречневой кашей с растительным маслом. Лично от себя заготавливала и дарила ребятам «подарочные наборы», состоящие из пачки гречневой крупы и бутылки растительного масла.

Нашим Комитетом руководил замечательный человек, доцент МИФИ Владимир Павлович Бирюлин, возглавлявший Союз русского народа. Нередко он вел приём вместе с нами. Помню, как, несколько раз увидевпришедших к нам голодных и холодных ребят-защитников, мы с ним до конца выгребали для них скудное содержимое наших кошельков. Его доцентская зарплата была совсем невелика.

К нам, женщинам, набился в помощники какой-то мужчина, назвавшийся шофером из провинции и тоже защитником Дома Советов, предлагавшим нам различные технические услуги. Но мы заметили, что он проявляет интерес к нашим тетрадям, в которых были записаны фамилии жертвователей и получателей помощи. Поэтому мы эти тетради не оставляли в своём полуподвале, передавали строго друг другу, подозревая, что он так называемый «засланец» властей. К тому же мы подозревали его и в воровстве новой хорошей мужской куртки, принесенной нам жертвователем.

Но через пару-тройку месяцев наш Комитет почему-то выселили из полуподвала. Нас приютил директор музея Мещанских улиц на втором этаже двухэтажного дома по адресу: проспект Мира, 14. Однажды вечером, когда в музее кроме меня и директора никого не было, на лестнице, ведущей на второй этаж, послышались шаги и грубые голоса. Директор побледнел, подбежал к двери, запер ее на замок и снова отбежал вглубь помещения, после чего сказал: «Это солнцевская группировка, они пришли меня убивать». Из–за двери слышалась ругань и угроза начать стрелять. Я решила позвонить в милицию по 02, но телефон находился у самой двери. Превозмогая страх, собрав всё своё мужество и самообладание, я по стеночке тихо пробралась к телефону, набрала 02 и нарочито громким возмущенным голосом сказала, что я приехала в музей, в который хотят ворваться какие–то люди и собираются стрелять. Услышав мою речь по телефону и узнав, что выезжает милиция, бандиты удалились.

Была ли это попытка рейдерского захвата помещения музея или же угрозой директору за его помощь Комитету, мне неизвестно. С тех пор наш Комитет прекратил свою работу, да в ней уже и не было необходимости, так как большинство защитников Дома Советов разъехались.

Вскоре мне стало известно, что у нашей королёвской матушки под колесами автомобиля погиб сын–школьник, случайно или не случайно – неизвестно. После всего этого мне стало страшно не столько даже за себя, сколько за своих детей, хотя они в то время, выживая, занимались своими собственными делами и моей политической деятельностью совсем не интересовались.

В 1994 году внезапно умер руководитель Союза русского народа Владимир Павлович Бирюлин, которого я знала как полного сил, энергичного, еще совсем нестарого мужчину. К тому же я испытала большое разочарование весной 1994 года, когда, придя по приглашению в Колонный зал, кажется, на вечер Собора русских общин, увидела среди распорядителей вечера проверяющего приглашения нашего шофера-«засланца». Тогда я поняла, что патриотическое движение нашпиговано такими «засланцами» власти. Мне стало очень противно и обидно за себя и подобных мне искренних и активных патриотов. Настоящее и нужное дело, которым я занималась несколько месяцев в конце 1993 г. и начале 1994 года, было закончено и я решила перестать участвовать в политической деятельности.

ЕЩЕ О ВШИВОЙ ЕВРОПЕ

Когда почитаешь мемуары немцев, создается впечатление, что это такой культурный народ, что хоть иконы с них пиши. И мирных жителей они не убивали и не грабили, и советских женщин не насиловали. Между тем, когда наши войска начали освобождать захваченные немцами территории, резко возросла заболеваемость войск сифилисом и гонореей – вшивая Европа загрязнила этими болезнями наших женщин на оккупированных ею территориях. Кстати, даже в «Майн Кампф» Гитлер посвятил сифилису отдельные размышления – настолько проблемной для Германии была эта болезнь.

В результате в ГКО было проведено специальное совещание по организации производства презервативов. Они изготавливались и до войны, но особым спросом не пользовались, а теперь требовалось, скорее всего, возобновить и резко увеличить их производство. А поскольку, как я думаю, каучука хватало для работы единственного резинотехнического завода, а может, и по иным причинам, но производство презервативов было поручено военному заводу, изготавливающему противогазные маски.

По этому поводу вспоминаю глупую юность. Я, разумеется, и в те времена видел презервативы в аптеке на витрине, видел ценник «2 коп.», но долго не знал, как они называются «по-культурному». Как их называют в быту, разумеется, знал, а вот как «по-культурному»? Дело в том, что на пакетиках не было названия, а была лишь надпись «Изделие №2». Почему 2? Это было тоже непонятно. И только много лет спустя выяснил, что «изделием №1» была противогазная маска, а презерватив пошел в производство уже под №2 – завод-то был военный, продукция секретная.

А уж как заражали наши войска немецкие женщины в самой Германии! Кстати, насиловать их не требовалось, поскольку они в большинстве своем были убеждены, что обязаны отдаваться нашим воинам по их праву победителей. Бытовали слухи, что существовал приказ Сталина ни одного сифилитика или трипперного из Европы в СССР не впускать! Во всяком случае, часть лагерей для советских военнопленных на территории Германии действительно были переоборудованы в венерические госпитали, и здесь рядового и генерала лечили от гонореи одинаково зверским способом – другого не было - уколами скипидара в позвоночник. Это резко повышало температуру тела, и гонококки, не спеша, гибли. Но было очень больно.